Н.Я.Гущин. «Раскулачивание» в Сибири (1928-1934 гг.): Методы, этапы, социально-экономические и демографические последствия

Глава I
Социальное расслоение сибирской деревни в условиях НЭПа.
Социальная природа и экономические позиции  крупного крестьянина — кулака

Социальное расслоение сибирской деревни 20-х годов уходит своими корнями в дореволюционный период. Следует подчеркнуть известную преемственность «досоветской» и «советской» истории. Нельзя не согласиться с точкой зрения А.Н.Сахарова, выдвигающего задачу исследования «сквозных тем», охватывающих «как дореволюционную, так и советскую историю». К ним автор относит, в частности, «аграрное развитие России первой трети XX в.» «Хронологическая точка 1917 г.», — по мнению А.Н.Сахарова, — более не является завораживающим шлагбаумом, который разрывал историю России на две противоположные части: проклятую и счастливую»¹.

В аграрной истории, дореволюционной и «советской» доколхозной, есть как общие черты, так и принципиальные отличия. Общие черты — преобладание мелкотоварного крестьянского хозяйства в его традиционных ипостасях. Принципиально новые тенденции в решающей степени определялись ролью государства, которое в условиях советского строя (в отличие от предыдущего периода с преобладанием естественного, стихийного процесса) само строит новую «социалистическую» экономику, его регулирующее влияние многократно усиливается, что ведет к деформации традиционных социальных процессов.

Рассматривая лишь в самых общих чертах проблему социального расслоения в «досоветский» период (по этой теме есть фундаментальные монографические работы), подчеркнем, что у исследователей нет единой концепции о степени и формах развития капиталистических отношений в сибирской «досоветской» деревне. Одна группа исследователей делает акцент на преобладании феодально-крепостнических отношений в сибирской, как и российской деревне в целом, считая, что развитие капиталистических отношений происходило преимущественно в торгово-ростовщических формах и в итоге отстаивает вывод, что развитие капитализма шло в основном по «прусскому пути» (И.М.Разгон, Л.Г.Сухотина, А.П.Бородавкин Г.Х.Рабинович и др.). Другие обоснованно доказывают, что в аграрном строе региона преобладал американско-фермерский путь развития, что по уровню развития капиталистических, товарно-рыночных отношений, предпринимательства Сибирь превосходила Европейскую Россию (Л.М.Горюшкин, В.Г.Тюкавкин, Э.М.Щагин, Н.Ф.Иванцова и др.). Различие концепций во многом определяется тем, что процесс исследуется в целом по краю, без достаточного учета специфики различных районов, которая была весьма существенной. Если рассматривать процесс в земледельческой полосе, расположенной преимущественно вдоль транссибирской железной дороги, то выводы исследователей о высокой степени социального расслоения и значительно большем развитии в деревне крупных предпринимательских хозяйств (по сути фермерского типа), на наш взгляд, можно считать доказанными. Так Л.М.Горюшкин приходит к следующему заключению: «В районах с сильными остатками крепостничества, где преобладал прусский путь, элементы фермерства, сдерживаемые помещичьими латифундиями, были слабее, чем в Сибири. На сибирской окраине, где помещичьих латифундий не было и перерастание патриархального крестьянского хозяйства в капиталистическое составляло главное содержание развития, преобладала эволюция фермерского типа. В этом заключалась одна из главных особенностей сибирской деревни»².

Характерной чертой аграрного строя «досоветской» Сибири было отсутствие в ней помещичьего землевладения. В связи с этим капитализм в основных земледельческих районах региона развивался в предреволюционные годы быстрее, чем в центре страны. На ускорение существенно повлияли следующие два фактора: бурный рост населения в связи с наплывом переселенцев и проведение Транссибирской железнодорожной магистрали, которая «открывала» Сибирь для капитала. С 1897 пи 1914 г. сельское население четырех губерний (Тобольской, Томской, Енисейской, Иркутской) и двух областей (Акмолинской и Забайкальской) края увеличилось на 72% — с 5,3 млн. до 9,1 млн. чел., на две трети благодаря переселенцам. Переселенцы хозяйственно освоили 16,5 млн. дес. новых земель, в том числе распахали около 8 млн. дес.3 Посевные площади в регионе выросли в 3,5 раза. С их ростом увеличивались и валовые сборы хлебов. Сибирское зерновое производство отличалось высокой (до 30%) товарностью. В 1906-1917 гг. ежегодно из региона вывозилось от 30 млн. до 80 млн. пудов (в основном пшеницы).

В начале XX в. в Сибири быстро развивается животноводство, особенно молочное скотоводство. За два десятилетия (с 1897 по 1917 г.) общее поголовье скота в крае (в переводе на крупный) возросло на 56,1%, в том числе лошадей — на 39%, крупного рогатого скота — на 69%4. Сибирское животноводство также отличалось высокой товарностью. Особенно большое значение в предвоенные годы приобрело маслоделие. Уже в начале века Сибирь по производству масла намного обогнала старые маслодельческие центры страны. Резко возросла доля Сибири в экспорте масла из России: в 1896-1900 гг. она составляла 49%, в 1901-1905 гг. — 69%, в 1906-1910 гг. — 91,9%.⁵ Бурный рост торгового маслоделия отражал развитие капиталистического предпринимательства.

Важным показателем развития капитализма явилось также применение машин. В Сибири крестьянство было лучше обеспечено машинами, чем в Европейской России. По переписи 1910 г., на каждые 100 крестьянских дворов в Сибири приходилось 225 машин и орудий, а в центральных губерниях — только 175. При этом из каждых 100 машин и орудий усовершенствованных было у сибирских крестьян 77, а у крестьян Европейской России — 57.⁶

Развитие товарного производства и рыночных отношений ускорили процесс социальной дифференциации крестьянства. Согласно общепринятой в доперестроечной советской историографии и до сих пор никем не опровергнутой точке зрения, в целом по стране накануне революции удельный вес бедноты составлял 65%, середняков — 20, кулаков — 15%.⁷ Особенность расслоения сибирской деревни состояла в наличии многочисленной и мощной прослойки зажиточного крестьянства, традиционно определяемого как «кулачество». По данным В.Г.Тюкавкина, в целом по Сибири бедняков было примерно 40-50% (при колебании по отдельным районам 30 до 60%), кулаков — 20-24% (при колебании от 7 до 32%).⁸ По подсчетам Л.М.Горюшкина, кулачество в Томской губернии в 1916 г. составляло 18,4% от числа крестьянских хозяйств, среднее крестьянство — 32%, сельские пролетарии, полупролетарии и мелкие крестьяне (беднота) — 49,6%.⁹ Примерно такое же соотношение социальных групп сельского населения получено при обработке на ЭВМ подворных карточек Всероссийской сельскохозяйственной переписи 1916 г., описывающих 7030 крестьянских хозяйств девяти волостей Томской губернии (соответственно 18,2%, 35,3%, 46,5%). Причем доля кулачества в крестьянском населении в связи с большими размерами кулацких семей достигала 27%.¹⁰ Наиболее зажиточные сибирские крестьяне сосредоточивали в своих руках 57-58% всего посева, 46-47% рабочего скота, 47-48% коров, не менее 2/3 валового и товарного производства хлеба, около 3/4 всех сельскохозяйственных машин и торгово-промышленных предприятий.¹¹ Другой особенностью расслоения сибирской деревни являлась большая зажиточность крестьянства в целом и меньшая, чем в Центре, доля бедняков. Сибирские крестьяне были значительно лучше обеспечены землей, скотом, сельскохозяйственными машинами, чем в Европейской России.

В различных категориях крестьянства (старожилы, новоселы, казаки) степень расслоения была разной, но закономерности его — раскрестьянивание и выделение полюсных групп (высших и низших) — общие.

Сравнительно быстрое развитие капиталистических отношений в сибирской деревне сочеталось с мелкотоварным и патриархальным укладами. В различных районах Сибири соотношение данных укладов было неодинаковым. Развитые капиталистические отношения имели значительный удельный вес в полосе, близкой к железной дороге, в районах товарного сельскохозяйственного производства. В более отдаленных районах преобладало мелкотоварное, полунатуральное, патриархально-натуральное хозяйство, а капиталистический уклад был представлен торгово-ростовщическим капиталом. Степень разложения крестьянства в Западной Сибири была выше, чем в Восточной, а в Томской и Енисейской губерниях — выше, чем в остальных районах края.

Сдерживающее влияние на развитие капитализма в сельском хозяйстве Сибири, помимо природно-географического фактора (суровые природные условия, удаленность многих районов края от промышленных центров и основных рынков сбыта сельскохозяйственной продукции), а также слабого развития коммуникаций, оказывали феодально-крепостнические пережитки, главным из которых являлось господствующее в центре страны помещичье землевладение. В Сибири сохранялись остатки государственного феодализма в виде собственности казны и Кабинета на землю, сословного характера землевладения, архаичной системы крестьянских податей и повинностей.

Развитие капиталистических отношений в условиях сохранения феодально-крепостнических пережитков обусловило нарастание классовой борьбы. Все крестьянство было заинтересовано в ликвидации пережитков феодализма и в борьбе с ними выступало единым фронтом как класс-сословие. Крестьянское движение в Сибири в начале XX в., несмотря на отдельные спады и слабые стороны (локальность, стихийность и раздробленность), развивалось по восходящей линии. Итогом этой борьбы явились революции 1917 г. — прежде всего Февральская, а также Октябрьская. Поскольку Временное правительство не выполнило основных требований сибирского крестьянства, то оно самочинным, явочным путем к осени 1917 г. захватило значительную часть казенных и кабинетских земель и лесов.¹²

Коренные социально-экономические сдвиги в деревне произошли в результате «аграрной революции», начатой в 1917 г. и продолжающейся до перехода к нэпу. Ее результатом стало создание уникального по содержанию аграрного строя — строя мелкотоварных производителей: помещичьи латифундии ликвидировались, были «подрезаны» крупные предпринимательские хозяйства, деревня в значительной степени нивелировалась. Социальные сдвиги в сибирской деревне отличались существенной спецификой, определяемой как особенностями аграрных отношений в дореволюционный период, так и своеобразием аграрных преобразований не только по их содержательной направленности, но по временным рамкам.

Проследить динамику социальных сдвигов в Сибири на различных этапах преобразований за 1917-1920 гг. чрезвычайно трудно: источники позволяют получить лишь примерные расчетные данные. Статистические сведения, которые могут быть положены в основу социальной группировки крестьянства, за достаточно длительный промежуток времени с 1917 по осень 1920 г. практически отсутствуют. Первым после Октябрьской революции массовым обследованием крестьянских хозяйств края была Всероссийская сельскохозяйственная перепись 1920 г. Попытка разработки опубликованных материалов применительно к Сибири была проведена Л.И.Боженко, который взял за основу группировки площадь посева и скорректировал полученные показатели по ряду других признаков — количеству работников (в том числе и наемных), обеспеченности рабочим и молочным скотом, пахотным инвентарем. Для того чтобы выявить направленность социальных сдвигов в сибирской деревне за период 1917-1920 гг., сравним данные, полученные Л.И.Боженко, с процентным соотношением групп крестьянства всей Сибири на 1917 г., рассчитанным В.Г.Тюкавкиным (табл.1).

Таблица 1
Соотношение классовых групп в сибирской деревне в 1917 и 1920 гг., %*

*Составлено по: Боженко Л.И. К характеристике основных групп крестьянства после освобождения от колчаковщины // Вопросы истории Сибири. Томск, 1972. Вып.7. С.97; Тюкавкин В.Г. Сибирская деревня накануне Октября. Иркутск, 1966. С.303.

Приведенные в табл.1 данные показывают прежде всего уменьшение доли хозяйств, отнесенных исследователями к кулацким, а также увеличение удельного веса середняцких хозяйств. Уменьшение процента бедняцких хозяйств не прослеживается столь явно, показателем изменения имущественного положения бедноты стал рос ее доли в общем крестьянском посеве, что, несомненно, явилось следствием улучшения обеспеченности землей, живым и мертвым инвентарем. Расчеты Л.И.Боженко, хотя и носят ориентировочный характер, в целом правильно вскрывают основную тенденцию социальных изменений в деревне — осереднячивание и сокращение полярных групп. Это подтверждается и сравнительным анализом переписей 1917 г. и 1920 г. по признакам хозяйственной состоятельности — посеву и поголовью скота. По примерным подсчетам, доля хозяйств, засевавших 10 дес. и более, сократилась в 1,4 раза. В то же время сократился удельный вес хозяйств, не имеющих посева и скота. Доля беспосевных в Сибири уменьшилась с 12,7 до 11,0%.¹³ Доля хозяйств без всякого скота в Восточной Сибири (Иркутская и Енисейская губернии в сопоставимых границах) с 1917 по 1920 г. уменьшилась с 8,3 до 4,9%, без рабочего скота — с 13,7 до 10,1% и без коров — с 13,4 до 10,2%. В Омской губернии (в сопоставимых границах) за тот же период также произошло уменьшение удельного веса крестьянских хозяйств, не имеющих скота вообще (с 8,9 до 2,7%), рабочего скота (с 10,2 до 8,1%) и коров (с 7,2 до 5,7%).¹⁴

В то же время темпы сокращения полярных групп в сибирском крестьянстве в 1917-1920 гг. были значительно ниже, чем в целом по стране. Так, по 22 губерниям РСФСР (в сопоставимых границах) процент беспосевных хозяйств снизился с 10,6 в 1917 г. до 4,7 в 1920 г., а многопосевных (свыше 10 дес.) за тот же период — с 3,7 до 0,5%.¹⁵ По примерным подсчетам, доля «кулачества» в общей массе крестьянских хозяйств страны сократилась почти в 5 раз (с 15 до 3%), а бедноты — в 1,5-2 раза (с 65 до 35-40%).¹⁶ Уменьшение удельного веса предпринимательских элементов, хозяйственный подъем бедноты и осереднячивание деревни проявились в Сибири гораздо менее масштабно: «черного передела» — уравнительного землеустройства здесь, по сути дела, не проводилось, беднота не получила столь значительного количества сельскохозяйственных угодий, как в центральных районах страны, зажиточное крестьянство сохранило за собой основную часть используемых сельскохозяйственных угодий, а также живого и мертвого инвентаря. Снижение удельного веса зажиточных хозяйств было результатом не столько целенаправленной политики «раскулачивания», сколько следствием общей политической и экономической обстановки, вынуждавшей более состоятельных крестьян уменьшать размеры своего хозяйства.

Процесс снижения удельного веса зажиточного крестьянства в Сибири усилился в конце 1920 г., а также в 1921-1922 гг. Об этом свидетельствует сокращение доли многопосевных дворов. Так, число хозяйств, засевающих свыше 10 дес., в 1922 г. уменьшилось по сравнению с 1920 г. в 5,5 раза и составило 2,5% от общего количества.¹⁷ В 1922 г., согласно материалам гнездовых динамических переписей, сокращается по сравнению с 1920 г. и количество дворов, имеющих четыре и более коров (в 2,75 раза), четыре и более голов рабочего скота (в 2,2 раза).¹⁸ Процесс хозяйственного подъема беднейших слоев сельского населения был приостановлен. В 1921-1922 гг. произошло поравнение крестьянских хозяйств в обеспеченности посевом и скотом на общем низком уровне, связанном с послевоенным упадком сельского хозяйства.

Поравнение сибирского крестьянства можно объяснить лишь совокупностью различных причин. В 1921-1922 гг. сельское хозяйство Сибири переживало тяжелый кризис, проявившийся в разрухе и катастрофическом падении производительных сил. За этот период в регионе произошло резкое сокращение посевной площади (в 1922 г. она составляла 60% от уровня 1920 г.), валовых сборов зерновых и поголовья скота.¹⁹ Одной из причин разрухи, несомненно, были войны — сначала четырехлетняя империалистическая, а потом трехлетняя, гражданская; последняя затянулась в Сибири в связи с массовым крестьянским повстанческим движением. На развитие сельского хозяйства пагубно повлияли неурожаи 1920-1921 гг., наплыв беженцев в Сибирь из голодающих губерний (только в 1921 г. прибыло в край 175 тыс. переселенцев²⁰). В условиях послевоенной разрухи и голода государство облагало сибирскую деревню повышенными продразверсткой и продналогом. В заготовительную кампанию 1920-1921 гг. Сибирь сдала в счет разверстки 67,4 млн. пудов хлеба (23,6% общереспубликанских заготовок). В первую продналоговую кампанию 1921-1922 гг. Сибирь заготовила 40 млн. пудов хлебофуража (27% всего заготовленного в РСФСР хлеба). Уровень отчислений по заготовкам в Сибири был очень высокий, достигая 22-30% от валового сбора (в стране 12-16%).²¹ В документах тех лет неоднократно указывалось на чрезмерную обремененность Сибири налоговыми обязательствами как одну из причин затяжного кризиса сельского хозяйства.

Восстановление сельского хозяйства стало возможно лишь на основе нэпа. В условиях допущения в известных пределах свободы хозяйствования и товарооборота произошло сравнительно быстрое восстановление производительных сил мелкотоварного крестьянского хозяйства. Темпы восстановления сельскохозяйственного производства в Сибири были выше, чем в среднем по стране и большинству регионов. Это явилось следствием совокупности факторов. Во-первых, сибирский крестьянин был значительно лучше обеспечен землей, чем крестьянин европейских районов России. По данным гнездовой переписи 1927 г., в Сибирском крае на одно крестьянское хозяйство приходилось 12,2 га надельной пашни, 5,1 га посева и 3,1 га сенокоса, а в среднем по стране — соответственно 6,1, 4,0 и 1,2 га. Превосходство крестьян Сибири в обеспечении сельскохозяйственными угодьями в целом было еще значительней. В Сибири на одно хозяйство в среднем приходилось 47,3 га земли, в расчете на едока 8,7 га, в районах Европейской России — соответственно 13,2 и 2,6 га.²²

Во-вторых, крестьянское хозяйство Сибири было лучше обеспечено орудиями и машинами конной тяги, а также тягловой силой. Сибирская деревня потребляла во второй половине 20-х годов около 1/5 всех продаваемых в стране сельскохозяйственных машин и орудий. В 1927/28 г. стоимость сельскохозяйственных машин и орудий на 1 га посева в Сибирском крае — 22 руб., в 2-2,5 раза больше, чем в среднем по стране. Усовершенствованным инвентарем в крае владело 26,1% хозяйств, в стране — лишь 15,2%. В расчете на одно хозяйство в Сибири приходилось 1,9, а в стране 1,0 головы рабочего скота.²³

В-третьих, благотворное влияние на развитие производства оказывал значительный приток переселенцев. По примерным подсчетам, всего в 20-х годах в Сибирь переселилось не менее 900 тыс. чел. (за вычетом «обратников»), большинство из них осело в сельском хозяйстве. Среди переселенцев в сравнении со старожилами был выше удельный вес трудоспособных и лиц более молодых возрастов. Вследствие этого, а также в силу традиционной многочисленности сибирской семьи в Сибири был сравнительно высокий уровень естественного прироста, особенно рождаемости. Отмеченные причины определили и более высокие темпы роста сельского населения Сибири: в 1929 г. по сравнению с довоенным оно увеличилось на 36,7%, а в стране на 11,2%; удельный вес края в населении страны соответственно поднялся с 5,2 до 6,4%.²⁴

Динамика основных элементов сельскохозяйственного производства в регионе в середине 20-х гг. свидетельствует о его непрерывном подъеме до 1928 г. включительно, значительно превосходящем по темпам и уровню средние показатели по стране и республике. Посевные площади увеличились по сравнению с 1913 г. на 45,4% (вне на 12,4%), валовое производство зерна — на 46,9% (в стране в самом урожайном 1926 г. лишь достигло уровня 1913 г.). Поголовье крупного рогатого скота в крае превзошло показатель 1916 г. на 16,8, коров — на 14,2 овец — на 92,3, свиней — на 13,1% (по стране соответственно на 11,6, 11,8, 12,1 и 12,4%), поголовье лошадей в крае составило 99% от уровня 1916 г., в стране — 93%. Товарная продукция росла медленнее, чем валовое производство и не достигла довоенного уровня (общая товарная продукция снизилась примерно с 30 до 20%). Это было следствием, главным образом, дробления крестьянских хозяйств, число которых в крае с 1913 по 1929 г. увеличилось с 983,5 тыс. до 1537,3 тыс., т.е. на 56%, а также нивелировки и осереднячивания деревни. Уровень товарности в Сибири (особенно в животноводстве) был сравнительно высоким и превосходил средние показатели по стране и республике.²⁵

В условиях нэпа по мере роста производительных сил и развития товарно-денежных отношений возобновился процесс расслоения деревни. В социальном развитии наряду с традиционными тенденциями, появляются и новые черты, в решающей степени определяемые усилением регулирующей роли государства. Они проявлялись в сдержанном, ограниченном росте крайних групп и общем осереднячивании деревни.

Подавляющее большинство сельского населения региона составляли крестьяне. Согласно демографической переписи 1926 г., сельское население Сибирского края насчитывало 7 млн. 556 тыс. чел. (87% от всего населения края), из них крестьян-земледельцев (вместе с членами семей) и батраков, работающих в их хозяйствах, — 6729,7 тыс. чел., или 89,06% от всего населения деревни. Кроме того, к занятым в других отраслях сельского хозяйства относилось 131,7 тыс. чел. (1,7%), кустари-ремесленники и члены их семей насчитывали 142,6 тыс. (1,9%), служащие и члены их семей — 136,5 тыс. (1,8%), рабочие государственных промышленных, сельскохозяйственных и других предприятий и члены их семей — 240,5 тыс. чел. (3,18% от населения деревни).²⁶

Крестьянство имело сложную изменяющуюся социальную структуру. Общее представление о характере социальных процессов, протекавших в сибирской деревне в середине 20-х гг., может дать динамика соотношения групп крестьянства по размеру посева (табл.2).

Таблица 2
Группировка крестьянских хозяйств Сибирского края
по посеву (по данным гнездовых динамических переписей
1922-1927 гг.), %*

*Составлено по: Итоги десятилетия Советской власти в цифрах. М., 1927. С.138; Сибирский край: Стат. справочник. Новосибирск, 1930. С.235.

В 1923-1924 гг. в связи с начавшимся восстановлением сельского хозяйства сократился по сравнению с 1922 г. процент беспосевных и малопосевных (с посевом до 2 дес.) хозяйств, доля среднепосевных выросла, а крупнопосевных (свыше 10 дес.) осталась почти стабильной. В 1925-1927 гг. наблюдается дальнейшее увеличение удельного веса среднепосевных и уменьшение малопосевных хозяйств при некотором росте высшей группы.

Эта же тенденция прослеживается и при группировке крестьянских хозяйств по обеспеченности скотом (табл.3).

Таблица 3
Группировка крестьянских хозяйств Сибирского края
по обеспеченности скотом, %*

*Составлено по: Итоги десятилетия Советской власти в цифрах. С.149; Сибирский край... С.270-271.

Средняя группа по обеспеченности рабочим скотом (2-3 головы рабочего скота на хозяйство) начиная с 1923 г. постепенно растет, а группа хозяйств с одной головой рабочего скота в целом уменьшается. Изменения в полярных группах менее определенны. Процент хозяйств без рабочего скота растет до 1925 г., затем практически стабилизируется, а в 1927 г. несколько падает. Группа хозяйств с четырьмя и более головами увеличивается до 1925 г., а затем также начинает уменьшаться. Группировка по наличию коров иллюстрирует осреденячивание и общий рост благосостояния деревни. Начиная с 1923 г. падает доля бескоровных и однокоровных дворов и в целом растет средняя и высшая группа хозяйств.

Группировка по имущественным признакам (посеву, скоту) является суррогатом социальной группировки, она позволяет определить лишь общие тенденции развития. Более точную характеристику социальной структуры дает группировка крестьянских хозяйств по стоимости принадлежавших им средств производства в совокупности с социальными признаками (наем-сдача рабочей силы, сельскохозяйственных машин, аренда земли). Именно таким образом была обработана динамическая гнездовая перепись крестьянских хозяйств 1927 г. Ее материалы позволяют более точно учесть соотношение основных социальных групп в деревне (табл.4).

Приведенные данные подтверждаются с незначительными колебаниями многочисленными обследованиями сибирской деревни, отчетными сведениями директивных органов и т.п.²⁷

Сибирский край относился к числу районов, где доля зажиточных крестьян была выше, чем в целом по стране и в большинстве районов. По этому показателю Сибирь превосходила все другие регионы страны и уступала лишь Дальневосточному краю (7%) (табл.5).

Таблица 4
Социальный состав деревни Сибири в 1927 г., %*

*Сибирский край... С.212-213.

Таблица 5
Классовый состав советской деревни в 1927 г.,
(хозяйств, %)*

*Сельское хозяйство СССР. 1925-1928: Сборник статистических сведений к XVI Всероссийской партконференции. М., 1929. С.24-27.

Для Сибири был характерен малый удельный вес бедноты в крестьянском населении (меньший показатель имели только Дальневосточный край, Московская и Ивановская области).²⁸

Интенсивное расслоение сибирской деревни, наличие в ней значительной доли крупных крестьянских хозяйств объясняются рядом объективных причин. Как уже отмечалось, сибирское кулачество, составлявшее до революции многочисленную и мощную прослойку, в ходе аграрного переворота пострадало меньше, чем в центре страны. Кроме того, процессы социального расслоения в Сибири в середине 20-х гг. протекали весьма интенсивно. Сельское хозяйство края, главным образом его основные отрасли — зерновое производство и маслоделие, отличалось относительно высокой товарностью. Рост торгового земледелия ускорял процесс дифференциации крестьянства. Экономические позиции зажиточных слоев усиливались в связи с неурегулированностью земельных отношений. В Сибири до конца 20-х гг. сравнительно широко сохранялось вольнозахватное землепользование, способствующее образованию крупных хозяйств.
Основными путями (формами) превращения имущественного неравенства в социальное являлись сдача средств производства и земли в аренду и наем рабочей силы. Стимулирующее воздействие на социальное расслоение крестьянства оказывали сравнительная насыщенность сибирской деревни машинами и большая концентрация их у верхних слоев деревни. Если в 1927 г. бедняцкие хозяйства имели всего 2,3% сельскохозяйственного инвентаря, то у зажиточных сосредоточивалось 26,1% сельскохозяйственного инвентаря, 22,3% жнеек, 23,4% зерноочистителей, 24,5% молотилок, 53,2% сеялок.29 Неравномерность распределения сельхозинвентаря порождала широкое распространение в сибирской деревне его сдачи в наем. Нанимателями сельхозмашин были главным образом низшие и средние группы, а сдатчиками их — преимущественно высшие. Представители Народного комиссариата торговли РСФСР, обследовавшие ряд районов Сибири, писали: «Экономическая роль крупного сельскохозяйственного инвентаря в этом районе настолько велика, что в некоторых хозяйствах доход от машин выше всего годового дохода полеводства и животноводства».³⁰

На почве неравномерного распределения средств производства в сибирской доколхозной деревне развивалась земельная аренда. В Сибири арендные отношения получили большое развитие (в особенности аренда сенокосов), чем в среднем по стране. В 1927 г. в регионе сдавали землю в аренду 16,1, а арендовали — 29,9% хозяйств. В результате арендных сделок земля перераспределялась в пользу верхних слоев деревни: пашня у них увеличивалась на 19%, а сенокос — на 69%.³¹

В сибирской деревне широко применялся наемный труд. Процент крестьянских хозяйств, нанимавших рабочих, в Сибирском крае в 1927 г. выше в 1,8 раза, чем в РСФСР, и в 1,3 раза, чем на Северном Кавказе. Основным поставщиком рабочей силы была деревенская беднота, на долю которой приходилось 79,2% всей отпускаемой в наем рабочей силы (68,4% — пролетарские слои и 10,8% — бедняки). Безлошадный и безинвентарный крестьянин, сдав свою землю в аренду, вынужден был идти или в отхожий промысел, или, чаще всего, в наем к богатому соседу. В зажиточных хозяйствах наем рабочей силы носил предпринимательский характер.³²

Анализ особенностей социально-экономического развития сибирской деревни позволяет показать экономические позиции различных социальных групп в крестьянстве и кратко охарактеризовать их (см. табл.1 Приложения).

Приложение
Таблица 1

Экономическая характеристика крестьянских хозяйств Сибирского края в 1927 г., %*

*Составлено по: Сибирский край… — С.212-213, 226-227, 235, 246-247, 255; Каврайский В., Нусинов И. Классы и классовые отношения... — С.104.
**Данные по Южной Сибири.

Преобладающим социальным слоем и основным производителем валовой и товарной продукции были середняки. В 1927 г. они составляли 63,1% в составе крестьянских хозяйств, 68,2% в крестьянском населении (5,88 чел. на семью). Доля середняков в производстве валовой и товарной продукции была выше, чем в числе хозяйств: они владели 72,5% основных средств производства, 73,2 посева, 74,0 товарной продукции зерновых, свыше 70% коров. В среднем на одно середняцкое хозяйство в районах Южной Сибири приходилось 8,3 га посева, 2,3 лошадей, 2,1 коров, 647 руб. средств производства (по стране 4,7 га посева, 1,2 лошади, 1,3 коровы, 571 руб. средств производства). Середняцкое хозяйство — это трудовое семейное крестьянское хозяйство, обеспечивающее почти исключительно своим трудом потребности своей семьи, и в значительной степени связанное с рынком (товарность зерновых у середняков достигала 22%, а их доля в чистом отчуждении зерновых, принятых для баланса — 76,4%). Середнячество не было однородной массой. По уровню обеспеченности средствами производства среднее крестьянство разделялось на три категории: в 1927 г. (по данным статорганов края) к низшей имущественной группе относилось 32,8%, к средней — 46,3%, к высшей — 20,9%.³³

На крайнем полюсе обнищания находилось батрачество. Батрацкие хозяйства были, как правило, малосемейными. Среди рабочих, нанимавшихся в единоличные хозяйства, 45,3% составляли одиночки. Батраки, если и имели собственное хозяйство, то мизерное. В 1927 г. у 53,6% сроковых рабочих, нанимавшихся в индивидуальные хозяйства, не было земельного надела, 10% из них не засевали свои наделы и не имели рабочего скота, 11,6% были с посевом, но без рабочего скота, 1,3% — с рабочим скотом, но без посева, у 58,5% всех батраков отсутствовал сельскохозяйственный инвентарь. В 1927 г. в Сибирском крае насчитывалось 174,5 тыс. сроковых рабочих, из них 123,7 тыс. у единоличных нанимателей и 50,8 тыс. в сельских обществах и у групп нанимателей (в основном пастухи). Кроме того, имелось еще 177,2 тыс. поденных работников. В общей сложности в сибирской деревне было около 350 тыс. наемных рабочих (без рабочих совхозов и государственных предприятий).³⁴

Значительный, хотя и сокращающийся в условиях нэпа, слой в деревне представляли крестьяне-бедняки. В 1927 г. они составляли 20,4% всех хозяйств (в стране и РСФСР больше 23%), в составе крестьянского населения — 14,7% (4,13 чел. на семью), владели лишь 6,8% средств производства, 9,1% посева. Размеры бедняцкого хозяйства были невелики, и оно в большинстве случаев не могло удовлетворить потребности семьи. В Южной Сибири в 1927 г. в среднем на одно бедняцкое хозяйство приходилось 3 га посева, на 168 руб. всех средств производства, на 9 руб. сельскохозяйственного инвентаря, 0,9 головы рабочего скота и 1,1 коровы. Испытывая острый недостаток средств производства, почти не имея инвентаря и машин, они были не способны самостоятельно хозяйствовать. Бедняки производили лишь около 10% валового сбора хлеба. Этого не хватало для удовлетворения собственных потребностей, и они вынуждены были покупать хлеб. Их доля в чистом отчуждении зерновых, принятом для баланса, была отрицательной: в 1927 г. минус 2,5, а в 1929 г. — минус 7,9%. Связь с рынком была слабой: в среднем одно хозяйство в 1925/26 г. продавало или обменивало продуктов на 36 руб. (середняцкое хозяйство — на 159 руб.).³⁵

Наиболее зажиточную часть в социальном составе деревни составляли крупные крестьянские хозяйства, квалифицируемые в 20-х гг. как кулацкие. Сибирское кулачество, как уже отмечалось, было более многочисленное и мощное, чем в целом по стране. В 1927 г. его доля составляла 6,7% в числе крестьянских хозяйств и 9% в населении Сибирского края (8,49 едоков на 1 хозяйство). В среднем на одно хозяйство приходилось в Южной Сибири 1487 руб. средств производства, 3,7 головы рабочего скота, 3,4 коровы, 15,9 га посева. Им принадлежало 18,9% основных средств производства, 15,2% посева, 20,2% хозяйственных построек, 54,1% торгово-промышленных заведений деревни, 15,8% скота, 22,2% товарной продукции зерновых. Нанимали рабочую силу 91,6% хозяйств, отнесенных к данной категории, но в среднем на хозяйство приходилось в год лишь 164 чел.-дня (большинство имело не более 1 работника, нанимаемого на срок»).³⁶

Встает вопрос об установлении социальной природы этого верхнего слоя крестьянства, традиционно определяемого как «кулачество». Следует, по-видимому, признать, что научного определения этого термина в литературе, по сути дела, пока не дано. Термин «кулак» часто был синонимом «мироеда», «хищника», дикого, зверского эксплуататора, а в обыденном представлении нередко носил ругательный характер. В первой половине и в середине 20-х гг. в литературе, на политических «трибунах» разного уровня, на страницах ряда газет (в «Бедноте» в 1924 г., в «Сельской правде» в 1927 г.) велись дискуссии о социальной квалификации верхнего слоя деревни. При этом отмечалось, что зачисление в категорию «кулаков» часто происходило не по социально-экономическим, а по политическим признакам. М.И.Калинин в 1925 г. писал: «Кулак из экономической категории превратился в политического козла отпущения: где бы что не стряслось — гадит кулак».³⁷ Эта же мысль прослеживается во многих сибирских материалах, в частности, в многочисленных социальных обследованиях деревни середины 20-х гг. Так, в одном из них отмечалось: «Термин «кулак» для современной деревни — стертая медная монета. Кулаком в деревне обзывают всякого, кто выступил на сходе и т.п.»³⁸ Председатель Сибревкома М.Лашевич на I съезде Советов Сибири (1925 г.) говорил, что «кулак» в деревне сейчас бранное слово. Кулаком часто называют того, кто критикует Советскую власть, партию и т.п.³⁹ Такие же взгляды, основываясь на результатах специальных обследований, высказывали многие партийные работники на II Сибирской партконференции в ноябре 1925 г. (С.В.Косиор и др.). Подобная позиция в отношении кулака в середине 1920-х гг. получила широкое распространение как в директивных материалах, так и в литературе. Более того, в статистических материалах этого периода термин «кулак» чаще всего заменялся термином «зажиточный крестьянин».

Однако в конце 20-х гг. после XV партийного съезда, принявшего курс на усиление наступления на зажиточные слои деревни, подобные взгляды стали квалифицироваться как «правый уклон» и решительно осуждаться; возобладал сугубо политический взгляд на кулака как классового врага, который подлежит ликвидации. Это явилось логическим продолжением традиционного постулата марксистско-ленинской теории о крестьянстве как «последнем капиталистическом классе».

Какую же в действительности социально-экономическую характеристику можно дать верхнему слою крестьянства, квалифицируемому как «кулачество»? Следует отметить многофакторную неоднородность этого слоя. Это касается, прежде всего, его генетического происхождения. Несомненно, что значительная часть хозяйств этой группы имела «дореволюционный стаж». Об этом, в частности, свидетельствуют социальные обследования деревни 1926-1927 гг. Однако в научном плане соотношение «старых» и «новых» кулаков еще не изучено. Для этого необходим не только последовательный анализ по годам органических изменений в различных группах крестьянства, но и монографическое описание отдельных хозяйств. В.И.Ленин был прав, когда подчеркивал, что для определения социального типа в крестьянской среде «надо знать всю историю хозяйства этого крестьянина».⁴⁰

Неоднородность рассматриваемого слоя проявлялась также в направленности производственной деятельности различных хозяйств. Основная масса кулацких хозяйств занималась преимущественно сельским хозяйством, на их долю приходилось 6,1% из всех крестьянских хозяйств. При этом часть из них сочетала сельскохозяйственное предпринимательство с торгово-промышленной деятельностью (11,9% из этой группы в Юго-Западной Сибири и 34,4% — в Восточной Сибири). Кроме того, к группе «кулацких хозяйств» относили владельцев промышленных и торговых заведений: на долю каждой из этих групп приходилось примерно по 0,3% в общем числе хозяйств.⁴¹

О степени развития предпринимательства у кулаков можно судить по уровню товарности хозяйств, их связи с рынком, а также по размерам накоплений, затрачиваемых на развитие и совершенствование производства (внедрение усовершенствованных машин, технологий, новых сортов культур и пород животных и т.п.). Наилучшим источником для анализа этих показателей являются бюджеты крестьянских хозяйств, а также специальные обследования. Так, при обследовании деревень ряда округов Сибирского края в 1925-1926 гг. на вопрос «каковы основы роста кулака?» были получены ответы, в которых единодушно подчеркивалось: «основным моментом по укреплению зажиточных хозяйств является торговля», «переход в кулаки главным образом по линии торговли», «рост кулаков за счет торговли, за счет мелких предприятий и сельхозмашин».⁴² Бюджеты крестьянских хозяйств за 1925/26 г. (наиболее разработанные) показали следующую картину доходности хозяйств, отнесенных к кулацким, и их связи с рынком. Общая валовая доходность кулацкого хозяйства от сельскохозяйственной деятельности составляла (в расчете на одно хозяйство) 1211 руб. (в 2 раза больше середняцкого). Из них половина (610 руб.) шла на производственные затраты (у середняков на эти цели затрачивалось 290 руб.). Кроме того, кулаки около 300 руб. дохода в расчете на хозяйство получали от внеземледельческих заработков. Кулаки продавали сельскохозяйственных продуктов на 442,8 руб., а покупали на 348,5 руб. (сальдо плюс 94,3 руб.). Только у этой группы баланс был положительный. Промышленной продукции в среднем одно кулацкое хозяйство приобретало на 254 руб. (почти в 2 раза больше, чем середняки), при этом треть из промышленных товаров приобреталась для хозяйственных надобностей.⁴³ Приведенный анализ бюджетов за 1925/26 г., как и за последующие два года (1926/27 и 1927/28 г.), свидетельствуют о том, что черты предпринимательства (связь с рынком, рост производственных затрат и т.п.) в верхних слоях крестьянства выражены значительно сильнее, чем в группе середняцких хозяйств.⁴⁴

Формы предпринимательской деятельности были различны: наем сроковых и поденных работников, использование предприятий по переработке сельскохозяйственного сырья (мельницы, кожевенные заводы и др.), а также торговых заведений, сдача в наем машин и др. По мере усиления вмешательства государства в сельскую экономику, а также нарастания антикулацкой риторики в официальной пропаганде, все большее распространение получают скрытые формы предпринимательской деятельности, среди которых на первое место выходит сдача в наем машин. Об этом убедительно свидетельствуют материалы социальных обследований деревни середины 20-х гг. В материалах обследования Старо-Бардинского района Бийского уезда (1925 г.) говорилось: «Значительно быстрее растет скрытый кулак. Скрытый кулак, в обследованных селах, растет главным образом через машины. У зажиточных хозяйств заметно стремление не столько расширить посевную площадь, сколько купить молотилку, косилку, жнейку... В среднем, крестьянин, имеющий машину, зарабатывает за сезон молотилкой до 500-600 пудов и косилкой до 300 пудов. В обследованных селах в среднем урожай с десятины 50 пудов. Таким образом, выходит, что молотилкой крестьянин приобретает необлагаемой налогом до 12 дес. земли, а жнейкой — 6 дес. плюс к тем, которые у него показаны как объекты обложения».⁴⁵

Наряду с предпринимательской деятельностью, носящей разрешенные законом «цивилизованные» формы, в деревне сохранился с дореволюционных времен и тип «кулака-мироеда» с преобладанием кабально-ростовщических форм обогащения и эксплуатации. В этой связи следует отметить, что наметившаяся в последнее время тенденция изображения предпринимателей «всех мастей» как в дореволюционное, так и в «советское» время лишь со знаком плюс, лишь как благодетелей и т.п. антиисторична в своей основе и противоречит истине. Широко известно, какую убийственную характеристику сибирскому «кулаку-мироеду» дал в свое время такой глубокий знаток сибирской жизни, как Н.М.Ядринцев: «Тип сибирского кулака и сибирского монополиста «чумазого», нажившего миллион, грубого, невежественного, чванного своими связями с местными взяточниками, питающего убеждение, что нет ничего в мире, что бы он не мог купить и подкупить, производит отвратительное впечатление… Тип этот, грубый и бессердечный, не доступен человеческим чувствам, справедливости и упорен в своей косности».⁴⁶ В этой связи, по-видимому, несостоятельна наметившаяся в последние годы тенденция квалификации всех дореволюционных сибирских кулаков, как фермеров.⁴⁷ Следовательно, следует различать «кулака» цивилизованного, предпринимательская деятельность которого содействовала развитию производства и в целом экономическому прогрессу, и «кулака-мироеда», консервирующего старые, по сути дела, феодально-крепостнические отношения.

В период нэпа также имелись разные типы «кулаков», которые существенно отличались по методам хозяйственной деятельности, хотя, как уже отмечалось, их экономическая мощность во много раз сократилась, а формы роста, состоятельности значительно видоизменились, приобретая менее выраженный предпринимательский характер. В литературе содержатся отдельные описания хозяйств разных типов. Наиболее детально на основании специального обследования описаны относимые к кулацким хозяйства сел Барнаульского и Иркутского округов. Так, кулак Степанченко владел крупным предпринимательским хозяйством еще с дореволюционного времени. В 1927 г. он имел полный набор сельскохозяйственных машин (плуги, бороны, конные грабли, сортировка, сенокосилка, жнейка, веялка, две молотилки), засевал 37,2 дес., держал 9 лошадей, 10 коров, 70 овец, 3 свиньи, пасеку из 50 ульев. Степанченко ежегодно нанимал 3-4 сезонных рабочих и арендовал 30-50 десятин пашни и сенокоса. Доходы хозяйства составляли около 5400 руб. Степанченко — «культурник», комплекс машин которыми он владел, позволял внедрять совершенные агротехнические приемы, «его пасека в 50 рамочных ульев — его гордость».

Кулак Рукавкин тоже с «дореволюционным стажем». В 1927 г. засевал 58 дес. (примерно половину в сравнении с дореволюционным временем), владел 10 лошадьми, 8 коровами, 70 овцами; имел полный ассортимент простых и сложных сельскохозяйственных машин и орудий (от бороны до сложной молотилки). Начиная с 1925 г. систематически занимался скупкой и перепродажей рогатого скота и лошадей. Ежегодно он совершал «путешествие в горы Алтая», откуда пригонял скот целыми гуртами, которые паслись на общественных пастбищах. В 1926 г. из Харькова привез 4 молотилки, которые перепродал односельчанам. «Рукавкин в первых рядах культурников своего села. У него прекрасная пасека в 20 рамочных ульев, племенные производители — жеребец и баран... Он выступает пионером новой для своего района отрасли хозяйства — кролиководства... Урожай у него выше средних по району». Доходы Рукавкина в 1927/28 г. составили, по его собственному подсчету, примерно 5 тыс.руб.

Кулак Сизых вырос в годы нэпа. В 1928 г. имел 40,5 дес. посева, 11 лошадей, 11 коров, 50 овец, 3 свиньи, жнейку, косилку, веялку и другие машины и инвентарь. В 1927 г. он приобрел мельницу с нефтяным двигателем, дающую в год не менее 1200 руб. дохода. Сизых нанимал 2 годовых, 3-4 сезонных батрака, арендовал ежегодно 60-70 дес. земли. Общие доходы хозяйства за 1927/28 г., по показаниям владельца, составили 4200 руб. Все описанные крестьяне проявляли недовольство налоговой и хлебозаготовительной политикой властей, директивными ценами, поддержкой властями бедноты (этих «лодырей и пьяниц»), и их взгляды квалифицировались обследователями как «открыто антисоветские».⁴⁸

Для Восточной Сибири наиболее характерны были кулацкие хозяйства с неземледельческими доходами. В с.Холмогай Заларинского района Иркутского округа Рыбаков имел 10 дес. посева, 3 лошади, 2 коровы, крупорушку, молотилку, жнейку. Кроме того, арендовал мельницу, на которой держал работника «на правах родственника». Нанимал также сезонных батраков. Кулак Герасимов из с.Майгон того же района засевал 17 дес., держал 3 лошади, 5 коров, 14 овец, племенных производителей, имел триер, жнейку, сепаратор, маслобойку, шерстечесалку, сукновальню, пасеку. Кулак нанимал 1 годового и 2 сезонных батраков для работы в поле и 2 батрачек — «стряпок». Неземледельческие доходы этих хозяйств превышали доходы от полеводства.⁴⁹

В то же время в сибирской деревне имелся другой тип кулака, широко (иногда преимущественно) применявший одну из самых кабальных форм эксплуатации — ростовщичество. «В деревне развивался кредит кулацкой, — говорилось в материалах анкетного обследования волостей Алтайской губернии в 1923 г., — кредит самый обирательный и кабальный».50 Одна из самых тяжелых форм эксплуатации заключалась в посеве «исполу». Сущность его состояла в получении бедняком у зажиточного семенной ссуды, собранный же урожай делился пополам. Вот характеристика некоторых типов кулацких хозяйств, прибегавших к ростовщичеству. В дер. Горящино Иркутского уезда кулак, будучи арендатором мельницы, раздавал вырученный на мельнице хлеб под проценты бедноте. Проценты он брал отработкой: уборка хлеба, сенокос, колка дров и т.п. В Тулунском уезде за 4 пуда заемного хлеба бедняки платили кулакам 10 пудов, за 10 фунтов хлеба — день косили и т.д. Обследование в 1927 г. Вознесенского сельсовета Красноярского округа выявило кулака Петра К. До революции у него было 20 батраков, большой посев и много скота. При Советской власти он резко сократил видимые размеры своего хозяйства (всего 4 дес. посева, 2 лошади, 1 корова), но пустил свои капиталы в машины (сдача молотилки давала ему 280 руб. дохода в год), а также ростовщичество (ссудные денежные и хлебные операции). Бедняки деревни говорили: «Мы у него оброчные».⁵¹

Встают вопросы: как определить в социальном плане категорию кулачества, оформилось ли кулачество как особый класс в условиях нэпа, отпочковалось ли оно в достаточной степени от класса мелкотоварных производителей — крестьян. Малочисленность кулачества, его связь с обиходом жизни, личной физической работой в своем хозяйстве позволяют говорить о кулаках как особом слое внутри класса крестьянства. В пользу этого положения говорят и трудности статистического отграничения кулачества: для этого было недостаточно учета имущественных признаков, надо было выявить и социальные признаки. Об этом также свидетельствует и неустойчивость кулачества как социального слоя: ежегодно значительная его часть переходила в ряды середняков, в то же время кулачество пополнялось «выдвиженцами» из верхушки середняцкого слоя. Определить степень перехода кулацкой группы в середняцкую и наоборот статистически весьма затруднительно. В.Каврайский и И.Нусинов, исследуя эволюцию в составе крестьянских хозяйств с 1927 по 1928 г. по Южной Сибири, высказали соображения, что кулачество является наименее социально стойкой группой и ежегодно обновляется чуть ли не наполовину.⁵² Возможно, эти данные несколько, завышены, но они несомненно правильно отражают направление социальной стратификации. Это подтверждается материалами динамической переписи крестьянских хозяйств 1929 г. Они свидетельствуют, что с 1927 по 1929 г. в группе кулачества осталось без изменений лишь 70,9%, остальные перешли в другие группы (главным образом вследствие раздела), выселились, ликвидировались и т.п.⁵³ Следовательно, кулачество — крупное крестьянство, его верхний слой. По мнению известного американского исследователя советской деревни М.Левина, если зарождение классов и имело место, то речь могла идти лишь о начальной стадии этого процесса: «Бедняк или середняк, кулак или даже (в большинстве случаев) батрак были прежде всего и главным образом крестьяне, хозяева».⁵⁴ Другой крупный английский исследователь аграрной истории России Т.Шанин относит «верхние» слои деревни к «пограничным (маргинальным)» группам, «которые разделяют с крестьянством не все, но большинство основных характеристик»⁵⁵.

Можно ли определить сибирских кулаков как сложившихся фермеров? Понятия «крестьянство» и «фермерство» генетически связаны, хотя и не являются тождественными. Однако не только в публицистике последних лет, но и в современном законодательстве («крестьянское (фермерское) хозяйство») наблюдается несомненная путаница этих понятий. Крестьянское хозяйство — это семейное хозяйство, использующее в основном естественные (природные) силы и носящее в основном натуральный характер, слабо связанное с рынком (лишь в той или иной степени). Т.Шанин дает следующее определение крестьянства как социального типа: «Крестьяне — это мелкие сельскохозяйственные производители, которые с трудом своих семей, используя простое оборудование, производят главным образом для собственного потребления и для того, чтобы исполнить свои обязанности по отношению к обладателям политической и экономической власти».⁵⁶ Их «правопреемники» — фермеры. Эволюция «от крестьянина к фермеру», считает Т.Шанин, «сопряжена с новой технологией и крупными вложениями, привязывающими семейного фермера через кредит, снабжение и сбыт, часто организуемыми агробизнесом, к капиталистической экономике».⁵⁷

Подобных же взглядов придерживается и В.П.Данилов. Он отмечает три стадии «товаризации сельского хозяйства», т.е., по сути дела, эволюции крестьянина в фермеры: «Стадия (1) продажи излишков собственного потребления, когда натурально-потребительский характер мелкого производства сохраняется практически в полной мере; стадия (2) ориентации хозяйства на рынок, перехода в растущей мере к производству продукта для продажи — стадия мелкотоварного производства, основой которого оставались трудовая кооперация хозяйствующей семьи и природные производительные силы; стадия (3) общей товаризации хозяйства, связанная с практически полной заменой природных производительных сил индустриальными и максимально возможной специализацией на производство рыночного продукта»⁵⁸ Позицию В.П.Данилова разделяют многие зарубежные ученые, в частности, английский исследователь О.Файджес: «На последних стадиях происходит фундаментальный сдвиг в характере средств производства — переход от натуральных к индустриальным, а вместе с тем и переход от мелкого семейного хозяйства к крупному, безразличному к характеру используемого труда (семейный или наемный), высокопроизводительному и целиком работающему на рынок».⁵⁹

Из анализа российской нэповской деревни в определении типологии «верхних» слоев крестьянства В.П.Данилов приходит к выводу: «...В целом организация производства и социальные отношения этой группы хозяйств и в условиях нэпа продолжали носить характер примитивного, специфического деревенского капитализма, отличавшегося совмещением товарно-денежных и натуральных связей, сохранением кабально-ростовщических. Соответствовал этому и общий облик деревенского предпринимателя 20-х гг. Это далеко не фермер, ведущий крупное производство на основе более эффективных методов организации производства, более совершенной техники, а в значительной мере — прежний мироед. В целом это — фигура, социальная эволюция которой закончилась на половине пути между мироедом и фермером».⁶⁰

Этот вывод вполне соответствует и характеристике крупных кулацких хозяйств сибирской деревни в годы нэпа. Даже применительно к досоветской сибирской деревне, когда позиции кулачества (по доле в числе хозяйств, владении средствами производства, доходам и связям с рынком) были в несколько раз большими, чем в годы нэпа, исследователи, говоря «об эволюции фермерского типа», в то же время признают, что «фермерство... не сложилось окончательно, этому мешало господство самодержавия, помещичье землевладение и другие пережитки крепостничества».⁶¹ Тем более это верно применительно к периоду нэпа, когда можно говорить лишь о наличии предпринимательской, фермерской тенденции в развитии крестьянских хозяйств.

Середняцкие хозяйства в обстановке мелкотоварного производства многими нитями экономически связывались с другими социальными слоями; в них сочетались элементы предпринимательства и зависимости: в верхних, зажиточных слоях более развиты были первые, в низших, близких к бедноте слоях — вторые. Среди середняцкого слоя в середине 20-х гг. выделялась группа «крестьян-культурников», «крестьян-опытников». Эти инициативные, предприимчивые крестьяне, опираясь на эмпирически накопленные сельскохозяйственные знания, знакомясь с данными науки, пытались совершенствовать приемы земледелия, выводить новые сорта культур и породы животных. По данным статистики, в 1928 г. в Сибирском крае было учтено около 2 тыс. «крестьян-опытников». Общая численность крестьян, применявших агротехнические новшества, была значительно большей и измерялась десятками тысяч.

Апогей развития «крестьян-культурников» приходит на середину 20-х гг.: их начинания поддерживались директивными органами, их консультировали агрономы и зоотехники, они были тесно связаны с различными видами кооперативных объединений, а также служили «опытным полем» для внедрения в производственную практику рекомендаций научных разработок опытных станций. Однако отношение к «крестьянам-культурникам» резко изменилось после XV съезда, принявшего курс наступления на зажиточные слои деревни. «Крестьяне- культурники» были «окулачены», начиная с 1928 г. и стали экономически обескровливать (усиление налогового гнета, лишение кредитования и машиноснабжения, «чрезвычайные меры» — репрессии при хлебозаготовках и т.п.), а с конца 1929 г. — экспроприировать и «раскулачивать» как «классовых врагов».

В связи с вышеизложенным, по-видимому, можно высказать предположение, что в многоукладной экономике в случае продолжения нэпа формирование фермерских хозяйств возможно было двумя путями: (1) трансформация кулацкого хозяйства на основе капиталоемкого оборудования и предпринимательской стратегии; (2) развитие середняцких передовых «крестьян-культурников» в направлении усиления предпринимательства, путем повышения машиновооруженности, производительности труда и связи с рынком. Подобный путь развития был, по-видимому, экономически возможен и отвечал коренным интересам не только крестьянства, но и страны в целом.

Примечания

1. Сахаров А.Н. Отечественная историография: западные оценки и наша реальность // Россия в XX веке: историки мира спорят. М., 1994. С.744-745.
2. Горюшкин Л.М. Общее и особенное в аграрном развитии Сибири во второй половине XIX — начале XX вв. Новосибирск, 1988. С.28.
3. Он же. Аграрные отношения в Сибири периода империализма (1900-1917 гг.). Новосибирск, 1976. С.135-136.
4. Тюкавкин В.Г. Сибирская деревня накануне Октября. Иркутск, 1966. С.356.
5. Крестьянство Сибири в эпоху капитализма. Новосибирск, 1983. С.195, 241.
6. Там же. С.240.
7. Народное хозяйство СССР: Стат. сб. М., 1956. С.98.
8. Тюкавкин В.Г. Сибирская деревня... С.175.
9. Горюшкин Л.М. Аграрные отношения в Сибири... С.211.
10. Там же. С.177; Бауфал А.М., Горюшкин Л.М., Золототрубов В.С., и др. Материалы переписи 1916 года 
по Томской губернии (из опыта обработки на ЭВМ). Новосибирск, 1969.
11. Крестьянство Сибири в период строительства социализма (1917-1937 гг.). Новосибирск, 1983. С.15-20.
13. Яровой И.В. Экономическое расслоение деревни и характеристика основных групп крестьянства Сибири. Новониколаевск, 1924. С.31; Поляков Ю.А. Переход к нэпу и советское крестьянство. М., 1967. С.109.
14. На 1920 г.: групповые итоги сельскохозяйственной переписи 1920 года (по губерниям и районам). М., 1926. С.42, 46, 162, 166, 193, 194, 253, 254; на 1917 г.: ГАНО, ф.1328, оп.1, д.128, л.24, 26, 42, 46, 78, 79 (итоги переписи 1917 г. в губерниях Сибири в границах 1920 г.).
15. Хрящева А.И. Группы и классы в крестьянстве. М., 1926. С.82.
16. Народное хозяйство СССР... С.98; Изменения социальной структуры советского общества. Октябрь 1917-1920 г. М., 1976. С.222, 226, 227.
17. Сибирская советская энциклопедия. Новосибирск, 1931. Т.2. С.109.
18. Рассчитано по: Сборник статистико-экономических сведений по Сибирскому краю. Вып.1: Сельское хозяйство. Новосибирск, 1927. С.165.
19. См.: Гущин Н.Я. Развитие сельскохозяйственного производства в Сибири. (1920-1927 гг.) // Проблемы истории советской сибирской деревни. Новосибирск, 1977. С.76, 93, 96.
20. Жизнь Сибири. 1922. № 2. С.105.
21. Крестьянство Сибири в период строительства социализма... С.73, 104; Гущин Н.Я. Сибирская деревня в период строительства социализма. Новосибирск, 1973. С.61.
22. Сельское хозяйство СССР. 1925-1928: Сб. стат. сведений к XVI Всесоюзной партконференции. М., 1929. С.154-155, 160-161; Гущин Н.Я. Сибирская деревня С.85-86. 
23. Основные элементы сельскохозяйственного производства СССР. М., 1930. С.10-13; ГАНО, 1.12, оп.1, д.1853, л.54-56.
24. Сибирский край: Стат. справочник. Новосибирск, 1930. С.14; Жизнь Сибири. 1927. № 3-4. С.65; Социалистическое строительство в СССР: Стат. ежегодник. М., 1934. С.116-117.
25. Сибирский край... С.300-303, 312-313, 510-512; Сельское хозяйство СССР... С.154-155, 294-295, 324-325; Жизнь Сибири. 1929. № 7-8. Приложение. C.V-VI.
26. Рассчитано по: Всесоюзная перепись населения 1926 г. Т.23. М., 1929. С.2-3, 59, 61-63.
27. См.: Отчет Сибирского краевого комитета ВКП(б). К IV краевой партконференции. Новосибирск, 1929. С.48; Каврайский В., Нусинов И. Классы и классовые отношения в современной советской деревне. Новосибирск, 1929. С.25; и др.
28. Сдвиги в сельском хозяйстве СССР между XV и XVI партийными съездами: Стат. сведения по сельскому хозяйству СССР за 1927-1930 гг. 2-е изд. М., 1931. С.100.
29. Сибирский край... С.226-228.
30. Большевик. 1927. № 21. С.89.
31. Сельское хозяйство СССР. 1925-1928. С.98-99; Статистика Сибири. Вып.1. Новосибирск, 1930. С.23-24.
32. Гущин Н.Я. Сибирская деревня... С.143-144.
33. Сибирский край... С.212-213, 226-229, 235, 249-251, 254-256.
34. Там же. С.228-229, 416-417; Труд в СССР: Справочник. 1926-1930. М., 1930. С.2, 75.
35. Бюджеты крестьян Сибирского края в 1925/26 году. Новосибирск, 1930. C.XXV, XXXVII; ГАНО, ф.12, оп.1, д.1853, л.47; Сибирский край... С.249-258.
36. Сибирский край... С.212-213, 226-229, 235, 249-251, 254-256.
37. Известия. 1925. 22 марта.
38. Советская Сибирь. 1925. 6 февр. 
39. Первый краевой съезд Советов Сибири (3-9 декабря 1925 г.): стенографический отчет. Новосибирск, 1993. С.160.
40. Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т.38. С.197.
41. Сибирский край. С.226-227, 249; Каврайский В., Нусинов И. Классовое расслоение сибирской деревни. Новосибирск, 1927. С.52.
42. Боженко Л.И. Сибирская деревня в восстановительный период. 1921-1925. Томск, 1978. С.100-101.
43. Там же. С.88-89, 92, 102, 106; Бюджеты крестьян Сибирского края в 1925/26 году. Новосибирск, 1930. C.XIX—XXI, XXV, ХХХIII, XXXVII.
44. Статистика Сибири. Сб. статей и материалов. Вып.2. Новосибирск, 1930. С.34; Каврайский В., Нусинов И. Классовая борьба в деревне. Новосибирск, 1929. С.126.
45. Гущин Н.Я. Сибирская деревня... С.138.
46. Ядринцев Н.М. Сибирь как колония. СПб., 1882. С.72-73.
47. См.: Иванченко Н.В. Сельские предприниматели Алтая в пореформенное время // Предпринимательство на Алтае. XVIII в. — 1920-е годы. Барнаул, 1993. С.44.
48. Каврайский В., Нусинов И. Классовая борьба в деревне... С.45-48.
49. Расслоение иркутской деревни. Иркутск, 1927. С.35-36.
50. Боженко Л.И. Сибирская деревня... С.109.
51. Красноярский округ. Вознесенский сельсовет Красноярского района (итоги обследования). Новосибирск 1927. С.7-8; Гущин Н.Я. Сибирская деревня... С.148.
52. Каврайский В., Нусинов И. Классовая борьба в деревне... С.26.
53. Сдвиги в сельском хозяйстве СССР. С.69.
54. Отечественная история. 1994. № 4-5. С.51.
55. Великий незнакомец. Крестьяне и фермеры в современном мире. М., 1992. С.14.
56. Отечественная история. 1993. № 2. С.10.
57. Великий незнакомец... С.16-17. 
58. Отечественная история. 1993. № 2. С.4.
59. Великий незнакомец... С.138-139.
60. Отечественная история. 1993. № 2. С.6.
61. Горюшкин Л.М. Общее и особенное в аграрном развитии Сибири... С.28.

Оглавление Предыдущая Следующая