Партийно-государственная политика «раскулачивания» не была одноразовым актом весны 1930 г. По сути дела, она продолжалась до середины 30-х годов, но носила не постепенный, а как бы «взрывной» характер; в ее проведении были свои переломы, этапы, которые и инициировались сверху. Наблюдалась закономерность: как только ослабевал административный нажим, колхозное движение затухало (как это было в середине 1930 г.) или даже шло вспять (отлив из колхозов в первой половине 1932 г.). Ответом властей на «антиколхозное» поведение крестьян было новое усиление административного гнета и прежде всего новый виток репрессий против «классовых врагов — кулаков».
Наступление на кулачество перманентно обосновывалось властями обострением классовой борьбы в деревне, все более изощренными происками «кулаков» и их «пособников» во всех сферах жизни. Об этом свидетельствуют многочисленные документы партийных и советских органов. Так, в обращении Сибкрайисполкома 9 июля 1930 г. к председателям окрисполкомов, райисполкомов и сельсоветов края «О пресечении вредительской деятельности кулачества» говорилось: «Кулачество, выселенное из районов сплошной коллективизации, не прекращает борьбу против правительственных мероприятий и, покидая места новых поселений, возвращается снова, группируя вокруг себя наиболее отсталые элементы деревни, пытается организовать выступления и вредительские акты против бедноты и колхозов».1 В письме Западно-Сибирского крайкома ВКП(б) ко всем райкомам партии «О завершении сплошной коллективизации в крае» от 19 июля 1931 г. говорилось: «Самым опасным врагом являются правооппортунистические настроения, считающие, что с кулаком покончено, что классовая борьба в деревне ликвидирована, что дальнейший процесс колхозного строительства пойдет в спокойной обстановке, самотеком. Нужно решительно ударить по этим вреднейшим настроениям».2 Политическая обстановка в деревне в действительности была напряженной. Часть разоренных и выселенных крестьян, бежавших из спецпоселков, вставала на путь борьбы с органами власти, организовывала вооруженные отряды, прибегала к террористическим актам и т.п. Особенно острой была политическая обстановка в Восточной Сибири, где повстанческое движение часто поддерживалось из-за рубежа. Секретарь Восточно-Сибирского крайкома ВКП(б) отмечал: «В нашем крае классовая борьба принимает очень часто иные формы, чем в других краях и областях. Наш край граничит с империалистической Японией, которая спит и видит, как бы организовать нападение на Советский Союз. Она упорно готовится к войне и делает все, чтобы помешать социалистическому строительству. Империалисты Японии используют остатки капиталистических элементов на территории Восточной Сибири, они вдохновляют кулачество, снабжая их всем необходимым, организуют из них шайки, которые нападают на наши колхозы. Банды состоят из кулацких элементов, белогвардейцев и бывших забайкальских жителей, которые все это время жили за границей. Они организуют банды не только в Забайкапье, но и в других районах».3
В документах первой половины 30-х годов (а иногда и более позднего времени) проявления недовольства крестьянства в колхозах и вне колхозов (протесты против незаконных поборов, произвола властей, хозяйственной неустроенности в колхозах и совхозах и т.п.) квалифицировались директивными органами как происки «классовых врагов — кулаков». Властями был выдвинут лозунг о «классовой борьбе внутри колхозов». Методы «контрреволюционной деятельности кулачества» внутри колхозов перечислялись в справке Запсибкрайкома ВКП(б) в январе 1931 г.: а) «Сколачивание вокруг себя ядра «единомыслящих», своего кулацкого «актива». Создание такого «актива» кулак пытается осуществить самыми различными способами; в некоторых случаях кулаками для этой цели используются родственные связи, иногда — прямой подкуп, спаивание, запугивание, всевозможные провокации и т.д. б) Натравливание одних групп колхозников на другие, разжигание борьбы между бедняками и середняками, батрачеством и квалифицированными рабочими, в) Распространение среди колхозников рваческих и иждивенческих настроений, срыв производственной дисциплины и организации труда и др.»4
В официальных документах утверждалось, что кулачество, якобы, по-прежнему пытается проникнуть с целью вредительства не только в колхозы, но и в органы власти — Советы. В сводке Западно-Сибирского краевого исполнительного комитета о выборах в Советы в 1931 г. сообщалось: «В обстановке ожесточенной классовой борьбы за Советы, в частности в период выдвижения кандидатов, кулачество прилагало все усилия к тому, чтобы через «подкулачников», через своих близких лиц провалить кандидатуры колхозников, батрачества, бедноты и лучших середняков на выборах для того, чтобы теми или иными путями протащить свою агентуру в Советы».5 При выборах в сельсоветы в 1931 г. в Западно-Сибирском крае было лишено права голоса 4,7% «кулаков» и других антисоветских элементов».6 Однако полностью избежать «кулацкого засилия» не удалось. В постановлении Западно-Сибирского крайкома ВКП(б) от 21 апреля 1931 г. «Об итогах перевыборов Советов» отмечалось «засорение отдельных сельсоветов кулацкой агентурой как результат слабой борьбы с кулачеством».7 Во время отчетно-довыборной кампании 1933 г., по данным 75 районов, из состава сельсоветов было отозвано 1256 «классово чуждых элементов», «проводивших кулацкую линию».8
В ответ (по официальной версии властей) на усиление «противодействия кулачества», а в действительности для «подстегивания» колхозного движения (уровень коллективизации крестьянских хозяйств с июня 1930 по январь 1931 г. поднялся в Западной Сибири лишь с 21,8 до 22,5%, в Восточной Сибири — с 16,3 до 20,2%)9 зимой 1930-1931 гг. был принят ряд решений о дополнительных акциях экспроприации и выселения вновь обнаруженных кулаков. Согласно постановлению Западно-Сибирского крайкома ВКП(б) от 25 декабря 1930 г. «О мерах усиления борьбы с активностью кулачества против коллективизации» (а также аналогичному постановлению Запсибкрайисполкома от 30 декабря 1930 г.) районам предлагалось провести выселение «наиболее злостных кулаков, активно вредящих делу коллективизации, с конфискацией их имущества».10 В ходе реализации этих постановлений из 21 района края было выселено 717 семей, объявленных кулацкими, (3072 чел.).11 Весной 1931 г. на основе постановлений Запсибкрайкома ВКП(б) от 13 марта и Запсибкрайисполкома от 15 марта были проведены экспроприация и выселение небольшой группы кулаков из 14 районов сплошной коллективизации.12
Проведенные акции носили ограниченный характер и в целях организации решающего поворота в колхозном строительстве в директивных центральных и местных органах стала созревать мысль о новой массовой операции по высылке кулацких семей из всех областей в отдаленные местности страны. По решению Политбюро ЦК и Совнаркома проведение намечаемой акции полностью передавалось органам ОГПУ. В соответствии с этими решениями ОГПУ 15 марта 1931 г. разослал на места (во все крупные краевые и областные центры, включая Новосибирск и Иркутск) «Меморандум о проведении массовой высылки раскулаченных». В нем говорилось: «В целях полной очистки от кулаков (подчеркнуто автором) с мая по сентябрь 1931 г. намечено провести массовую операцию по кулачеству с высылкой в отдаленные местности Союза со всех областей». Местные органы ОГПУ обязывались установить и представить в СПО (секретно-политический отдел) ОГПУ не позднее 10 апреля данные о количестве всех хозяйств, «подлежащих высылке за пределы края», включая крестьян, ранее в начале 1930 г. отнесенных к третьей категории кулаков, а также бежавших из ссылки, «проникших на работу в промышленность, шахты, скрывающихся в городах, ...проникших в колхозы».13
Как видно из этого документа, с делением кулаков на три категории было покончено, речь шла о глобальной социальной чистке деревни и города. Сибирские партийные организации шли в «первых рядах борцов с кулачеством, за социальную чистоту общества». Уже 18 марта 1931 г. специально созданная комиссия ЦК ВКП(б) «по выселению и расселению кулаков» (во главе с А.Андреевым) одобрила предложения полномочного представителя ОГПУ по Западной Сибири Л.Заковского «о внутрикраевом переселении 40 тыс. кулацких хозяйств из южных районов края в северные».14
27 апреля 1931 г. Запсибкрайком партии принял постановление «О ликвидации кулачества как класса». (Аналогичное постановление Запсибкрайисполком издал 5 мая). В постановлении крайкома указывалось на необходимость «экспроприации и выселению подвергнуть все твердо установленные кулацкие хозяйства и кулаков-одиночек из сельской и городской местности края, а также кулаков, проникших в колхозы, совхозы, предприятия, советские и кооперативные учреждения».15
Данные постановления даже формально не связывались с процессом коллективизации (на апрель 1931 г. в крае было коллективизировано лишь около трети крестьянских хозяйств), а служили еще в большей степени, чем раньше, средством ее ускорения, создавая в деревне обстановку безвыходности и невозможности другого пути, кроме колхозов. У выселяемых крестьян подлежали конфискации: «а) все недвижимое имущество; б) продуктивный и рабочий скот; в) сложный и простой сельскохозяйственный инвентарь; г) предприятия, сырье и полуфабрикаты; д) хлеб и семена; е) ценности и вклады». Запрещалось: «раздевание, отбирание белья, необходимой одежды, присвоение кулацких вещей и т.п. (т.е. случаи мародерства и издевательства)». Не подлежали конфискации: «одна лошадь, телега с упряжью, необходимый минимум земледельческих и других орудий производства (плуги, бороны, топоры, вилы и лопаты), предметы домашнего обихода, мануфактура, одежда, обувь (если количество их не выходит за пределы личного потребления, деньги до 500 руб. на семью».16 Последнее положение часто нарушалось, «раскулачивали», как и весной 1930 г., «догола». Кроме того, следует иметь в виду, что к 1931 г. более или менее состоятельных крестьян в деревне уже не было. Исчезло большинство «кулацких» признаков: наем рабочей силы, аренда земли, сдача в аренду инвентаря и тягла, собственные промышленные заведения и др. М.И.Калинин, выступая 9 мая 1931 г. на совещании секретарей и членов ВЦИК и ЦИК, говорил, что правительство намеревалось внести поправки в закон о признаках кулачества, но после обсуждения данного вопроса вынуждено было отказаться от этого. «Старые признаки кулачества почти отпали, новые — не появились так, чтобы можно было их зафиксировать».17 При «зачислении» в «кулаки», как правило, брались количественные данные налогового обложения 1928/29 г. — последнего года перед массовой коллективизацией, а иногда и более ранние данные — 1927 г. и даже дореволюционные, без учета наличной хозяйственной состоятельности, которая была резко подорвана. Сумма экспроприированного у подобных «кулаков» имущества в большинстве случаев была незначительной. Так, при учете объектов обложения сельскохозяйственным налогом в 1930/31 г. в среднем на одно хозяйство, отнесенное к кулацким, в Западной Сибири было выявлено 2,7 га посева, 1,3 лошади, 1,4 головы крупного рогатого скота, 2,9 овец и коз; неземледельческие доходы за год составили лишь около 65 руб.18 У выселившихся в мае-июне 1931 г. «кулаков» сумма имущества была еще меньшей. В «Докладной записке» в ЦК ВКП(б) в мае 1931 г. Запсибкрайком ВКП(б) и Запсибкрайисполком констатировали: «За последние 1,5 года экономические основы кулацких хозяйств были резко подорваны... Проведенное нами в марте выселение кулацких хозяйств из 14 районов сплошной коллективизации показало, что огромное большинство кулаков имело очень ограниченное хозяйство».19
Всего в мае 1931 г. в Западно-Сибирском крае было выселено в 12 северных комендатур (Нарым) 43852 хозяйства (182327 чел.).20 В это число входила часть крестьянских семей, экспроприированных еще весной 1930 г., но остававшихся в течение года в местах прежнего жительства, частично вступивших в колхозы, совхозы, переехавших в город. Так, к моменту выселения состояли в колхозах 2422, в совхозах 586, на предприятиях 928, в госучреждениях 226 «кулаков».21
Западно-Сибирский крайком ВКП(б), подводя итоги массовой экспроприации и выселения кулачества, в специальном письме от 19 июля 1931 г., адресованном все райкомам партии, отмечал: «Экспроприация и выселение в мае 39788 кулацких хозяйств прошли успешно. Обреченный классовый враг оказался неспособными на открытое сопротивление...»22 «Антикулацкая» чистка была всеобщей: кроме бывших кулаков экспроприации и выселению подвергалась и часть крестьян, никогда в кулаках не числившихся. Так, по данным только 27 районов, были восстановлены в правах 2110 чел. — в большинстве своем середняки и бывшие красные партизаны.23
Кроме собственных Сибирь принимала «кулацкие контингенты» и из европейских районов страны. В августе 1931 г. в южные промышленные комендатуры Западной Сибири присланы по направлению ОГПУ 9923 крестьянские семьи (50300 чел.) из Башкирии и Московской области (примерно в равной доле — по 5 тыс. семей).24
Следует отметить, что сибирские парторганизации, не раз выступавшие «передовиками» в антикулацких акциях, начали в июле 1931 г. высылку дополнительно 46550 кулаков (помимо уже выселенных 40 тыс. хозяйств), о чем ходатайствовали перед центральными органами. Политбюро ЦК ВКП(б) 20 июля 1931 г. в этом ходатайстве краевым органам отказало (соответствующее распоряжение приняло и ОГПУ). Подобная позиция центральных органов мотивировалась неподготовленностью хозяйственных органов к приему и устройству переселенцев.25
По данным центральных органов ОГПУ всего за 1930-1931 гг. в спецкомендатуры Западной Сибири выселена 70781 крестьянская семья, из них 52922 местных и 17859 — из европейских районов страны (из Украины, Московской и Ленинградской областей, Башкирии).26 Основным адресом ссылки был Нарымский край, где в сентябре 1931 г. насчитывалось 49,4 тыс. выселенных семей (около 215 тыс.чел.); кроме того, около 16 тыс. семей (свыше 81,7 тыс.чел.) спецпереселенцев находилось в южных комендатурах.27
Аналогичные процессы проходили и в Восточной Сибири. Уже весной 1930 г. в северные районы Восточной Сибири было выселено примерно 12 тыс. хозяйств (около 58 тыс.чел.), из них 6,9 тыс. семей местных крестьян, остальные — из центральных районов страны. По неполным данным налогового учета, на январь 1931 г. в крае оставалось 2667 хозяйств, отнесенных к кулацким, (0,8% всех крестьянских хозяйств).28 Рядом постановлений директивных органов весной 1931 г. (постановление Восточно-Сибирского крайкома ВКП(б) от 11 марта 1930 г. «О мероприятиях по ликвидации кулачества в районах и селах сплошной коллективизации» и др.) экспроприации и выселению подверглись практически все оставшиеся квалифицированные кулацкими хозяйства. Прежде всего они были выселены из пограничных районов. В специальном письме Восточно-Сибирского крайкома ВКП(б) райкомам партии от 16 марта 1931 г. говорилось: «Классовая борьба в деревне принимает все более обостренные формы. Эта обостренность сопровождается активизацией кулацко-белогвардейского элемента вообще, в частности в пограничных районах, где за последнее время эта активность проявлялась в форме подготовки вооруженного выступления против Советской власти. Растущая повстанческая активность кулацко-белогвардейского элемента подтверждается рядом вскрытых и ликвидированных крупных повстанческих контрреволюционных организаций...
В целях предотвращения этой активности бюро крайкома постановило произвести соответствующие мероприятия по выселению кулаков и их семейств из пограничных районов».29 Экспроприации и выселению подлежали отнесенные к кулацким хозяйства Быркинского, Нерчинско-Заводского, Акширского, Борзинского, Кыренского, 60-километровой полосы Оловянинского и части Усть-Карийского районов. Почти целиком выселялись (принудительно мобилизовывались после экспроприации в горнорудную промышленность) кулаки из других районов. Так, в Братском районе весной 1931 г. было «раскулачено» 58 семей, из них 48 — выселено.30 Правда, в официальных документах не было недостатка в декларациях об осторожном подходе к определению выселяемых, допускалась даже возможность при определенных условиях приема части «зажиточных хозяйств» в колхозы. В постановлении Восточно-Сибирского крайкома ВКП(б) 11 марта 1931 г. была дана следующая установка по этому вопросу: «Зажиточные хозяйства, желающие вступить в колхоз, принимаются на следующих условиях:
а) если не замечены в антисоветской деятельности и имеют положительный отзыв
бедняцко-середняцкого и колхозного актива;
б) своевременно и полностью выполнили все государственные обязательства и
твердые задания;
в) при условии сдачи ими всего имущества в неделимый обобществленный фонд
колхоза;
г) в случае выхода или исключения из колхоза все имущество этого хозяйства
остается в колхозе».31
Рекомендовалось также не подвергать «раскулачиванию» и выселению ту часть «кулацкой» молодежи, которая проявляла лояльное отношение к Советской власти и порывала с эксплуататорским прошлым своих родителей, что имело важное значение для вовлечения молодого поколения в социалистическое строительство и его постепенного перевоспитания.32
Однако эти рекомендации на практике применялись редко. Судьба крестьян, названных властями «кулаками», здесь была не менее трагична, чем в других районах страны. Всего по данным органов ОГПУ в 1930-1931 гг. в комендатуры Восточной Сибири было выселено 26555 семей (около 91,7 тыс.чел.), из них 16068 семей из «своих» районов и 10487 семей из европейских районов страны (из Украины, Центрально-Черноземной и Ленинградской областей, Средней Волги и Башкирии).33
В целом по стране в 1930-1931 гг. в отдаленные районы было выселено 381026 крестьянских семей, 1803392 чел. (в это число не входят кулаки, заключенные в тюрьмы и лагеря, отнесенные к «первой категории» и др.).34 Общее же число экспроприированного кулачества было значительно большим и приближалось примерно к 1-1,1 млн. семей: около 200-250 тыс. сумели «самораскулачиться», 400-450 тыс., которые «должны были расселяться отдельными поселками в пределах краев и областей прежнего проживания (третья категория), в массе своей после конфискации имущества и разных мытарств также ушли из деревень и слились с населением строек и городов».35 Точное число «раскулаченных» и выселенных в Сибири источники выявить также не позволяют (свыше четверти выселяемых бежало как в пути следования, так и с мест водворения; кроме того, неоднократно происходило перемещение отдельных групп кулаков из южных районов в северные и обратно). Приведенные ранее данные позволяют заключить, что в середине 1931 г. в Сибири в местах выселения находилось примерно 100 тыс. семей спецпереселенцев (около 390-400 тыс.чел.). Из этого числа местные сибирские крестьяне составляли около 74% (4,7% всех крестьянских хозяйств). Общее число репрессированных крестьян, официально отнесенных к категории «кулаков», значительно превосходило эту цифру. Динамику численности спецпереселенцев в Сибири в 30-е гг. см. в табл.12.
Таблица 12
Динамика численности спецпереселенцев*
в Сибири в 30-е гг.**
| Год |
Человек |
|
| Западная Сибирь | Восточная Сибирь | |
| 1 января 1932 г. | 265 846 | 91 720 |
| 1 января 1933 г. | 227 684 | 91 789 |
| 1 января 1934 г. | 289 431 | 79 060 |
| 1 июля 1938 г. | 242 684 | 119 182 |
| 1 января 1940 г. | 240 230 | 84 491 |
*До 1934 г. отправленные в «кулацкую ссылку» крестьяне назывались
спецпоселенцами, а с 1934 г. – трудпоселенцами.
**Источник: Земсков В.Н. «Кулацкая ссылка» в 30-е годы // Социологические
исследования. 1991. № 10. С.4-8, 8-9.
Вследствие плохого обеспечения имуществом, продовольствием, хозяйственной неустроенности и тяжелых условий жизни на местах вселения происходило массовое бегство, особенно молодежи в города, частично на прежнее место жительства. С мая по сентябрь 1931 г. из районов Нарыма бежало 16,1 тыс.чел., т.е. 27% депортированных. Из Кулайской комендатуры из 8891 ссыльно-поселенцев разбежалось 7284 «вследствие невозможности сельскохозяйственного и промыслового освоения района».36
Начиная с 1933 г. спецпоселки пополнились выселенцами из «новых» социальных слоев: «деклассированными элементами» («чистка» городов) и «рецидивистами» (частичная разгрузка тюрем и лагерей для восполнения дешевой рабочей силы. В 1933 г. в Западную Сибирь было выселено 131,5 тыс. «нового контингента», из которых около 172 тыс. расселено в комендатурах. Проведенная акция еще более ухудшила материальное положение спецпереселенцев и социальный климат в комендатурах: наглядным свидетельством этого была трагедия массового голода и произвола (людоедство, убийства и т.п.) ссыльных на острове Назино летом 1933 г. Смертность на о.Назино и в «штрафной» Александро-Ваховской комендатуре достигла катастрофических размеров: в последней только за четыре месяца 1933 г. умерла одна треть от общей численности спецпереселенцев и примерно столько же бежало.37 Побеги были естественной и практически единственно возможной формой протеста обездоленных, несчастных людей. Зафиксирован лишь один случай массового восстания спецпереселенцев в конце июля — начале августа 1931 г. в Парбигской комендатуре. В целом же по Сибири с конца 1929 г. до середины 1931 г. произошло более полутора десятков вооруженных восстаний крестьян против насильственной коллективизации.38
Следует также иметь в виду, что насильственная экспроприация была основным, но не единственным методом «ликвидации кулачества как класса». Этой цели в полной мере отвечала налоговая политика. Все хозяйства, квалифицированные как кулацкие, подлежали индивидуальному обложению. Ставки налога на них были увеличены и взимались по специальной шкале без учета едоков, с резко выраженной прогрессией, расширялся перечень признаков кулацких хозяйств, резко повышалось обложение неземледельческих доходов. Помимо сельхозналога кулаки должны были выплачивать самообложение и культсбор, которые находились в прямой пропорции с размером сельхозналога. При доходе в 1500 руб. налоговые платежи превышали весь доход подобных хозяйств, поэтому для их выполнения изымались весь годовой доход и часть имущества, что вело к фактическому «раскулачиванию».39 Такую же направленность имела и заготовительная политика: для кулаков устанавливались твердые задания, при невыполнении которых их имущество подлежало продаже, а к «злостным саботажникам» применялись репрессивные меры, вплоть выселения. Влияние экономических мер на ликвидацию кулачества не было одинаковым в разных районах (в частности, в Восточной Сибири их роль была, по-видимому, значительно большей, чем в Западной Сибири), но везде они носили ограниченный характер. Главным средством ликвидации «кулачества» повсеместно была насильственная экспроприация. В связи с тем, что практически все крестьянские семьи, отнесенные к кулацким, в большинстве районов (за исключением национальных окраин) были экспроприированы и выселены, центральные власти решили в 1932 г. прекратить массовое выселение кулачества. В дальнейшем допускалось принудительное перемещение небольшими группами только тех кулаков, которые продолжали вести активную борьбу против власти и колхозов, после проверки и предварительного точного определения возможности хозяйственного устройства их по месту нового поселения.40 Однако это решение в полной мере не выполнялось и выселение сравнительно крупных отрядов крестьянства происходило и в 1932-1933 гг., а в целом «кулацкая ссылка» с временными отливами продолжалась до 50-х годов.
По данным официальных органов процесс «ликвидации кулачества как класса» после весенне-летней кампании 1931 г. еще не был завершен: в стране осенью оставалось около 150 тыс. кулаков, кроме того, и экспроприированные «кулаки», «расползавшиеся по лицу всей земли», продолжали, якобы, активную враждебную деятельность. Сибирские директивные органы также считали, что кулацко-зажиточные хозяйства сохраняли существенные позиции в экономике. Из этого исходили директивные органы в налоговой и репрессивной политике. По данным 104 районов Западно-Сибирского края, твердые индивидуальные задания по хлебозаготовкам в 1931 г. получили 35,4 тыс. хозяйств, что составляло 3,7% к общему числу хозяйств и 9,2% к числу единоличных хозяйств.41 В Восточно-Сибирском крае в 1931 г. индивидуально обложено было около 2,7 тыс. хозяйств (12,7 тыс.чел.).42 Местные партийные и государственные ор¬ганы выявляли все новые и новые слои «кулачества», якобы, все изощреннее вредившие колхозному движению. Нередко неудачи и трудности колхозного строительства по-прежнему объявлялись происками «классовых врагов-кулаков». В действительности новый отлив крестьян из колхозов в 1932 г. (с января по апрель 1932 г. в Западной Сибири в колхозы вступило 17 тыс., а выбыло 44 тыс. хозяйств, в Восточной Сибири уменьшение числа крестьянских хозяйств в колхозах продолжалось в течение всего 1932 г. и составило 26,5 тыс.)43 был вызван организационно-хозяйственной слабостью коллективных хозяйств, низкой оплатой на трудодень, чрезмерным администрированием в проведении хлебозаготовок, неурожаем 1931 г. и обострившимися продовольственными затруднениями.
В решениях партийных и государственных органов при объяснении возникавших трудностей акцент делался на враждебные действия кулаков. Так, в постановлении Западно-Сибирского крайкома ВКП(б) от 2 марта 1932 г. говорилось: «Разгромленное кулачество, потерпевшее поражение в своих открытых выступлениях против колхозов, направляет свои усилия на развал колхозов изнутри. С этой целью кулаки проникают в колхозы, ведут систематически контрреволюционную агитацию, стремятся формировать вокруг себя отсталые элементы и колхозников, играя на мелкособственнических пережитках, разжигают потребительские, уравнительные тенденции, ведут борьбу против ударных темпов работы, против методов соцсоревнования, агитируют за обезличку, разлагают трудовую дисциплину среди колхозников». В постановлении отмечалось, что «произведенным по краю переучетом выявлено до 7000 кулацких хозяйств, в том числе свыше 2000 хозяйств, проникших в сектор социалистического сельского хозяйства, которые проявляют настойчивую контрреволюционную деятельность по организации активного сопротивления всем хозяйственно-политическим мероприятиям, проводимым партией и Советской властью на селе».44 Аналогичная оценка поведения «остатков кулачества» дается в ряде решений Восточно-Сибирского крайкома партии.45 В связи с указаниями центральных органов начатую в Западной Сибири акцию по выселению 7 тыс. объявленных кулацкими хозяйств из-за неготовности районов вселений к хозяйственному обустройству спецпереселенцев пришлось приостановить: по решению Запсибкрайкома партии от 5 июня 1932 г. намеченным к выселению крестьянам, как исключенным из колхоза, так и ведущим индивидуальное хозяйство, отобранное имущество должны были возвратить.46 Однако репрессии (заключение в тюрьму, высылка и т.п.) по отношению к довольно значительным группам кулаков, особенно в связи с хлебозаготовительными кампаниями 1931-1932 и 1932-1933 гг., продолжались. Во время заготовительной кампании 1931-1932 гг. в Западной Сибири было осуждено свыше 1 тыс. «кулаков» и около 4,7 тыс. «зажиточных крестьян».47 Директивные органы распространили практику объявлять саботажниками» целые колхозы и распускать их. Так, постановлением Восточно-Сибирского крайкома ВКП(б) в марте 1932 г. только в Канском районе распущено 8 колхозов. Причина — «сопротивление выполнению хлебозаготовок», «засоренность кулацкими и антисоветскими элементами».48
Хлебозаготовительная кампания 1932-1933 гг. проходила в сложнейших условиях, когда неурожай и голод поразили многие районы страны (особенно Украину, Северный Кавказ, Нижнее и Среднее Поволжье, Казахстан и др.). Проведение в этих условиях жесткой заготовительной политики (конфискации всего общественного и личного зерна и т.п.), а также массовых репрессий привело к гибели миллионов крестьян. Это проявилось и во многих районах Сибири, особенно юго-западной ее части, также пораженной неурожаем и голодом. В ходе заготовительной кампании 1932-1933 гг. к уголовной ответственности привлечено в Западной Сибири (по данным прокуратуры) 15,7 тыс.чел., в том числе 2338 «кулаков и других нетрудовых элементов» (14,6%), 5842 единоличников, 3529 колхозников, 182 рабочих совхозов и МТС, 3255 должностных лиц.49 Отсюда видно, что репрессии применялись к значительной части колхозников и единоличников, не выполнивших задания в силу недостатка продовольствия, порожденного объективными трудностями (низкие валовые сборы зерна, напряженность хлебозаготовительных планов, низкие заготовительные цены). Меры наказания были очень суровые: 87,2% так называемых «кулаков» были приговорены к «лишению свободы», из них большинство — к расстрелу и заключению в тюрьмы и лагеря на срок свыше 10 лет. В записке краевого прокурора говорилось, что «большинство кулаков и единоличников осуждено преимущественно за хищение колхозного и совхозного хлеба».50 Массовые репрессии обрушились на крестьян после принятия по инициативе Сталина (Этот закон был написан лично Сталиным. См.: Сталин И.В. Соч. Т.13. С.409. ) «драконовского» закона от 7 августа 1932 г. об охране социалистической собственности, предусматривающего за хищение суровое наказание — расстрел с конфискацией всего имущества с заменой при смягчающих обстоятельствах лишением свободы на срок не ниже 10 лет с конфискацией всего имущества. По этому закону в Западной Сибири только до августа 1933 г. было осуждено около 13,6 тыс. человек, в том числе за хищения в колхозах 8,5 тыс., из них рядовые колхозники составляли 3,9 тыс.чел., остальные — счетные работники, члены правлений, завхозы, а также «выходцы из классово чуждых элементов» — среди последних свыше 1,1 тыс. «кулаков».51 Закон был излишне суров (под его действие часто попадали лица за незначительные проступки); на практике своим острием он направлялся, в основном, против колхозников и единоличников, вынужденных в условиях нехватки продовольствия, а временами и голода, воровать хлеб. Даже в «Обзоре дел по преступлениям, предусмотренным законом от 7 августа», составленном в конце января 1933 г. прокурором Нарымского округа — основного района вселения экспроприированного крестьянства — отмечалось: «Нужно констатировать наличие таких фактов, когда этот закон применяется к таким действиям, которые ни по своей природе, ни по результатам причиненного вреда не могут быть признаны представляющими особую социальную опасность, требующую применения санкции этого закона, что в известной степени смазывает эффективность борьбы и политическую сущность данного закона».52
Репрессивные методы против крестьянства широко применяли и политотделы МТС и совхозов в 1933-1934 гг. — это массовые исключения руководящих колхозных кадров и рядовых колхозников из колхозов, чрезмерное администрирование, нарушение революционной законности. В первой половине 1932 г. в Западной Сибири было исключено и выселено около 1 тыс. «кулацких семей». К декабрю 1933 г. «чистку» в крае прошло 7773 колхоза, 25,3 тыс.чел. В результате снято с работы 6534 чел. — бригадиры, кассиры, завхозы, кладовщики и пр., из них 1109 чел. отдано под суд, 1025 чел. исключено из колхоза.53 В Восточной Сибири только с мая по июнь 1933 г. в районах деятельности 27 МТС изгнано из колхозов 236 «кулаков», бывших белогвардейских офицеров и т.п., ликвидировано 17 «контрреволюционных кулацких групп». За 1933 г., по данным 26 политотделов МТС Восточной Сибири, исключено из колхозов «как классово чуждых элементов» 153 председателя колхоза, 84 завхоза, 147 членов правления, 93 счетовода и бухгалтера, 83 кладовщика, 132 бригадира, 443 заведующих товарными фермами, кроме того, 2065 «рядовых» колхозников (всего 3,8 тыс.чел.).54 Секретарь Абанского райкома партии (Восточно-Сибирский край) сообщал: «Во время самоочищения колхозов от кулацких и других чуждых элементов по колхозам района были допущены ошибки. Исключали из колхозов как кулаков без достаточной проверки материалов, заявлений от исключенных. Районной и краевой комиссией большое количество было восстановлено в правах членов колхоза. Эти ошибки отразились в известной мере на приливе в колхозы, как случаи неправильного исключения из колхозов использовали кулацкие элементы для того, чтобы задержать трудовое хозяйство от вступлений в колхоз под страхом, что «из колхоза исключат и останется без хозяйства».55 В докладной записке оргинструкторского отдела Западно-Сибирского крайкома ВКП(б) «Об извращениях и недостатках в работе по укреплению и оздоровлению колхозов», составленной в конце 1933 г., отмечалось, что «борьба за очищение колхозов принимает форму поголовной массовой чистки и в ряде мест левацких извращений и перегибов».56 Нарком земледелия СССР Я.А.Яковлев в начале 1935 г. признавал, что «за последние два года из колхозов исключены сотни тысяч колхозников», но лишь немногие из них были действительно неисправимыми врагами колхозов.57
Репрессии против крестьянства не ослабевали и в середине 30-х гг. Даже в хлебозаготовительную кампанию 1934 г. было осуждено 7,9 тыс. крестьян, из них свыше тысячи колхозников и почти 3 тыс. единоличников, 1,9 тыс. «должностных лиц», 1,7 тыс. «кулаков и нетрудовых элементов». Характерно, что удельный вес лиц, объявленных кулаками» среди осужденных возрос по сравнению с предыдущим годом в 1,5 раза. Это квалифицировалось краевой прокуратурой как успех в борьбе с «классовым врагом», в нанесении ему «редких, но метких ударов».58 Суровые репрессии применяются не только к колхозникам, но и в целом к колхозам, а также и к местным партийным и советским кадрам. Так, в решении бюро Западно-Сибирского крайкома партии (в нем принял участие В.М.Молотов) 15 сентября 1934 г. все работники районов, не выполнивших полностью сентябрьское пятидневное задание по хлебозаготовкам, огульно оценивались как «выразители мелкобуржуазной политики, близкой к кулацкой политике». В случае невыполнения сентябрьского плана предлагалось подвергнуть повторной чистке всех членов бюро райкома и партийных групп райисполкомов, строго предупреждались все директора МТС и начальники политотделов, а секретари Татарского и Чарлакского райкомов партии были отданы под суд. В постановлении Западно-Сибирского крайкома партии 9 октября 1934 г. «О применении репрессий к колхозам, саботирующим хлебосдачу» поручалось наметить 2-3 колхоза, подлежащие роспуску за «саботаж хлебозаготовок».59
Источники зафиксировали применение репрессивных мер против крестьянства в ходе посевной и уборочных кампаний в 1935 г. и даже в последующие годы (в 1935 г. в ходе хлебоуборки и хлебозаготовок осуждено 2,8 тыс.чел., из них 595 «кулаков и других нетрудовых элементов»).60 Среди репрессированных возрастает число лиц, осужденных за «контрреволюционную агитацию», которая трактовалась весьма расширительно: из осужденных за «контрреволюционную деятельность» в 1935 г. 1881 чел., свыше 70% — за «агитацию».61 В течение 30-х годов постоянно органы юстиции обнаруживали «контрреволюционные» организации и группировки, в которых заглавную роль якобы играли кулаки. В 1933 г. такие объединения были раскрыты в Западной Сибири в колхозах «Путь пахаря» (Поспелихинский район), «Новая жизнь» (Черепановский район), «Заря социализма» (Топчихинский район); в Восточной Сибири вредительские группировки выявлены в Канском, Дзержинском, Тасеевском и др. районах.62
Наряду с «лишением свободы» продолжалась и высылка отдельных групп «кулачества». Так, в апреле 1936 г. на основе указаний ЦК ВКП(б) тройки НКВД осуществили высылку из Ойротии (Горный Алтай) в районы Караганды свыше 300 «байско-кулацких и бандитских семейств».63 Большинство террористических актов, происходивших в середине 30-х гг., также квалифицировались директивными органами как «открытая месть советско-колхозному активу со стороны кулачества».
Приведенные факты, которые можно было бы умножить, свидетельствуют о том, что Сталин и его окружение сводили все многообразные трудности переделки вековых устоев жизни крестьянства в основном к классовой борьбе, к проискам «классовых врагов». На заседании Политбюро ЦК 27 ноября 1932 г. Сталин призвал дать «сокрушительный удар» по «колхозникам и колхозам», не выполняющим хлебозаготовки.64 Сталинская концепция обострения классовой борьбы по мере продвижения к социализму получила обоснование сначала в его выступлениях на январском объединенном Пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) в 1933 г., а в дальнейшем (в законченном виде) — на февральско-мартовском пленуме партии в 1937 г. и служила теоретическим оправданием массовым репрессий.
В середине 30-х годов вразрез с действительностью в центре и на местах директивными органами, в печати, в многочисленных публикациях пропагандировалась формула о дальнейшем обострении классовой борьбы. Широко практиковалось расширительное толкование понятия «происки классового врага», все трудности и недостатки колхозного строительства, связанные со многими причинами (организационно-хозяйственная слабость колхозов, неопытность колхозных кадров, ошибки в руководстве и т.п.), стали сводить лишь к вредительству «классовых врагов». Об этом, например, сообщалось в докладной записке прокурора Восточно-Сибирского края прокурору СССР (от 11 сентября 1934 г.), в которой говорилось, что «выявлены факты, когда преступную бесхозяйственность и злоупотребления пытаются замазать ссылками на вредительство классово враждебных элементов».65
Иллюстрацией безбрежности «классового подхода» большевистского режима может послужить следующий пример. Известна важная роль хлебофуражных балансов в правильном определении ресурсов хлеба и фуража как в стране в целом, так и в каждом отдельном хозяйстве. Некоторые колхозы под руководством политотделов, в том числе и в Западной Сибири, в 1934 г. стали составлять хлебофуражные балансы в целях определения реальных возможностей хозяйств для дополнительных закупок хлеба и т.п. Однако Западно-Сибирский крайком ВКП(б) в постановлении от 10 октября 1934 г. резко осудил практику составления хлебофуражных балансов, квалифицировав ее как «кулацкие тенденции, направленные на срыв закона о хлебосдаче».66 Выступая на слете колхозников в 1935 г., Р.И.Эйхе говорил, что «в отстающих по хлебосдаче колхозах всегда чувствуется рука классового врага».67 В печати и в практической деятельности широкое распространение получили формулы: «происки классового врага», «вредительская деятельность», «вредительские теории» и т.п. Они переносились и в область специальных вопросов агротехники, сельскохозяйственной науки и практики. Как «вредительские теории» были квалифицированы предложения некоторых научных коллективов и ученых о целесообразности «мелкой пахоты» (предложения Всесоюзного института растениеводства и его руководителя Н.М.Тулайкова), «средних сроков сева» (Омская зональная станция), улучшении сибирской породы молочного скота «самого в себе», т.е. на собственной основе и др. На страницах печати стали говорить «о кулацкой теории отмирания лошади», «о кулацком распорядке на скирдовании» и т.д.68 Слово «кулацкий» окончательно превратилось в синоним всяких, с точки зрения властей, «безобразий» вообще.
1. ГАНО, ф.47, оп.1, д.782, л.2-3.
2. Там же, ф.59-П, оп.1, д.7, л.50-51.
3. ГАИО, ф.123-П, оп.17, д.28, л.105-106.
4. ГАНО, ф.3-П, оп.3, д.73, л.96-97.
5. Там же, д.423, л.662-663.
6. Там же, л.664-665.
7. Гущин Н.Я., Ильиных В.А. Классовая борьба в сибирской деревне. 1920-е —
середина 30-х гг. Новосибирск, 1987. С.243.
8. Отчет Западно-Сибирского краевого исполнительного комитета второму краевому
съезду Советов. Новосибирск, 1934. С.173.
9. Гущин Н.Я. Сибирская деревня на пути к социализму. Новосибирск, 1973. С.306.
10. ГАНО, ф.3-П, оп.2, д.41, л.46.
11. Крестьянство в период строительства социализма (1917-1937 гг.). Новосибирск,
1983. С.266.
12. ГАНО, ф.3-П, оп.2, д.246, л.15; ф.47, оп.4, д.267, л.26.
13. Спецпереселенцы в Западной Сибири. Весна 1931 — начало 1933 года.
Новосибирск, 1933. С.35-36.
14. Там же. С.309.
15. Там же. С.94-101.
16. Там же. С.99-100.
17. Мошков Ю.А. Зерновая проблема в годы сплошной коллективизации сельского
хозяйства СССР (1929-1932 гг.). М., 1966. С.176.
18. Гущин Н.Я. Сибирская деревня... С.438-439.
19. ГАНО, ф.47, оп.4, д.300, л.179.
20. Спецпереселенцы в Западной Сибири... С.288-289.
21. Гущин Н.Я., Ильиных В.А. Указ. соч. С.247.
22. ГАНО, ф.3-П, оп.1, д.7, л.51-52.
23. Гущин Н.Я., Ильиных В.А. Указ. соч. С.247.
24. Спецпереселенцы в Западной Сибири... С.146, 320.
25. Там же. С.47, 314.
26. Земсков В.Н. Спецпоселенцы (1930-1959 гг.) // Население России в 1920-1950-е
годы: численность, потери, миграции. М., 1954. С.147-148.
27. Спецпереселенцы в Западной Сибири... С.287-289.
28. Гущин Н.Я. Сибирская деревня... С.440-441.
29. История коллективизации сельского хозяйства Восточной Сибири (1927-1937
гг.): Документы и материалы. Иркутск, 1979. С.162-163.
30. ГАИО, ф.123-П, оп.2, д.520, л.29. 31. Степичев И.С. Победа ленинского
кооперативного плана в вос¬точносибирской деревне. Иркутск, 1966. С.480.
32. Там же. С.164.
33. Земсков В.Н. Спецпоселенцы... С.147-149.
34. Там же. С.146.
35. Документы свидетельствуют. Из истории деревни накануне и в годы
коллективизации. 1927-1932. М., 1989. С.46-47.
36. ГАНО, ф.3-П, оп.2, д.105, л.194, 226; д.247, л.28-29, 208-210.
37. Спецпереселенцы в Западной Сибири. 1933-1938. Новосибирск, 1994. С.188-191,
287-288.
38. ГАНО, ф.47, оп.5, д.137, л.80.
39. Ивницкий Н.А. Классовая борьба в деревне и лик¬видация кулачества как
класса. М., 1972. С.46-47.
40. История советского крестьянства. Т.2. М., 19... С.225.
41. Мошков Ю.А. Указ. соч. С.176.
42. Экономико-статистический справочник по Восточно-Сибирскому краю. Иркутск,
1932. С.344.
43. Гущин Н.Я. Сибирская деревня... С.319.
44. ГАНО, ф.3-П, оп.2, д.362, л.1.
45. История коллективизации сельского хозяйства в Восточной Сибири... С.180,
182, 190, 204.
46. Гущин Н.Я., Ильиных В.А. Указ. соч. С.254.
47. Гущин Н.Я. Сибирская деревня... С.443.
48. Там же. С.443.
49. ГАНО, ф.47, оп.5, д.193, л.2, 3, 60, 61об.
50. Там же, л.6.
51. Куперт Ю.В. Руководство Коммунистической партии общественно-политической
жизнью западносибирской деревни в условиях социалистической реконструкции
(1926-1937 гг.). Томск, 1982. С.375.
52. ГАТО, ф.588, оп.1, д.133, л.49, 51, 53.
53. ГАНО, ф.3-П, оп.2, д.380, л.296; д.442, л.146-147.
54. Гущин Н.Я., Ильиных В.А. Указ. соч. С.261.
55. ГАИО, ф.123-П, оп.17, д.5, л.32.
56. ГАНО, ф.3-П, оп.6, д.68, л.3-5.
57. Яковлев Я.А. Вопросы организации социалистичес¬кого сельского хозяйства. М.,
1936. С.69.
58. ГАНО, ф.47, оп.5, д.193, л.2, 62.
59. Гущин Н.Я. Кол¬лективизация в Сибири (некоторые проблемы и уроки) //
Развитие форм социалистической собственности в сибирской деревне: исторический
опыт и современность. Новосибирск, 1991. С.91-92.
60. ГАНО, ф.3-П, оп.9, д.954, л.167.
61. Там же, ф.47, оп.5, д.227, л.81.
62. Гущин Н.Я. Сибирская деревня... С.444.
63. ГАНО, ф.47, оп.5, д.227, л.50об.
64. Документы свидетельствуют... С.483.
65. ГАИО, ф.123-П, оп.15, д.22, л.46.
66. РГАЭ, ф.8372, оп.42, д.2, л.275.
67. Сельская правда. 1935. 14 июля.
68. Социалистическое земледелие Западной Сибири. 1933. № 4. С.31-39; 1934. № 1.
С.27-28; Сельская правда. 1934. 4 авг., 2 окт.
Оглавление Предыдущая Следующая