«Враги» на всю жизнь

После войны из ГУЛАГа стали освобождаться отбывшие наказание политзаключенные, осужденные в 1937-1938 годах по второй категории и прошедшие через все меры «исправления и перевоспитания». Возвращались к родным семьям, чтобы продолжать жить в нормальных условиях. Но радость их была преждевременна. 21 февраля 1948 года Президиум Верховного Совета по указанию МГБ СССР постановил, что все отбывшие и отбывающие наказание в особых лагерях и тюрьмах лица, осужденные за шпионаж, диверсию, терроризм; троцкисты, «правые», меньшевики, анархисты, националисты, белоэмигранты и участники других антисоветских организаций и групп и другие лица, представляющие опасность подлежат по назначению МГБ СССР направлению в ссылку на поселение под надзор МГБ в районы Колымы Красноярского края и Новосибирской области (не ближе, чем за 50 километров к северу от Транссиба), а также в отдаленные местности глубинных областей Казахстана. Направлять на спецпоселение предполагалось внесудебным порядком органами МГБ. Срок ссылки — пожизненно. Во исполнение этого указа органы МГБ стали возбуждать уголовные дела против отбывших наказание граждан, вести их всесоюзный розыск, арестовывать, предъявлять им обвинения, за которые они уже отбыли наказание, составлять обвинительные заключения и направлять дела на рассмотрение Особого совещания при МГБ СССР. Вот как выглядело одно из тысяч таких дел. Иннокентий Кузнецов, 1909 года рождения, уроженец села Григорьевка Ермаковского района, шестнадцатилетним подростком выехал на работу в Черногорск, затем служил добровольцем в 5-й Кубанской бригаде в Нерчинске. Вступил в комсомол, затем в партию. После демобилизации работал навалоотбойщиком на шахте № 8, являясь секретарем горного подрайкома ВЛКСМ. С началом конфликта на КВЖД был снова призван в армию и служил в своей прежней бригаде в Даурии. Затем возвратился к работе на шахте № 7, без отрыва от производства окончил курсы горных мастеров. Был направлен в Ленинский горный техникум, после чего с сентября 1936 года работал начальником участка шахты № 7 до дня ареста 7 июля 1937 года. Кузнецову было предъявлено обвинение в том, что он являлся членом банды «черных партизан», действовавшей в Ермаковском районе, а в 1936 году был завербован в боевую дружину контрреволюционной организации, которой руководил Вохминцев. Кроме того, являлся сыном раскулаченного. В действительности его отец никогда не был кулаком. Сам Иннокентий в 1930 году служил в армии, а затем по возвращении, будучи комсомольцем, 13 августа вступил в отряд Грачева по борьбе с бандитами, после чего был мобилизован на работу в угольную промышленность и уехал в Черногорск. Кузнецов отбыл наказание. По окончании срока работал. Сначала начальником участка на шахте № 11 г.Норильска, а затем, возвратившись к семье в Черногорск, — начальником участка шахты № 7. Однако 21 апреля 1949 года он снова был арестован как участник банды «черных партизан» и активный участник КРО, действовавшей в Черногорском районе и готовившей восстание против советской власти. По постановлению Особого совещания при министре ГБ СССР от 15 июня 1949 года он был осужден по статьям 58-2, 58-10 ч.1 и 2 УК к ссылке на вечное поселение. Там он находился до июля 1954 года, когда был отменен указ от 21 февраля 1948 года. По этому же делу 21 апреля 1949 года был арестован Степан Петрович Вохминцев. Когда в 1956 году его допрашивали в прокуратуре Хакасии, он показал:

— За что был арестован 14 ноября 1937 года, я не знаю, так как меня ни разу не допрашивали. Слепухина, Шошина и Сусина я узнал только после ареста, тогда же впервые встретился с Окуневым. То, что мы проходили по одному делу, узнал только теперь. Кто такие Пиннер, Зубаненко и Щербина, до сих пор не знаю. Шуварова знал, так как он был работником бухгалтерии отдела ЖКО треста, где работал и я. Иннокентия Кузнецова я знал хорошо — он был моим учеником.

Допрашиваемый Константин Окунев, 1909 года рождения, заметил, что его имя не Константин, а Иван. Следователь ошибся, записывая его имя. При допросе на столе у следователя Михайлова лежал пистолет. Под показаниями его заставляли расписываться не читая.

Проходивший по этому же делу Михаил Сусин также оказался не Михаилом, а Максимом. На это замечание следователь ответил, что это не важно. На столе у следователя лежал пистолет, которым он угрожал Сусину, требуя подписать протокол.

Иннокентий Кузнецов написал массу жалоб по своим первому и второму делам, писал Сталину, Руденко, в Верховный суд, Калинину, Абакумову. Ответ был один – виновен. А разве можно было дать иной ответ, если по этому делу был расстрелян Шуваров, а трое других осужденных погибли на каторжных работах.

Кузнецов писал Сталину, что он всю войну добросовестно трудился на шахтах Норильска, за перевыполнение плановых заданий был досрочно освобожден в 1946 году. Имел одиннадцать почетных грамот Норильского комбината. Но и это не спасло его.

Государству было необходимо контролировать жизнь людей, судимых ранее за государственные преступления. Но как можно было проконтролировать поведение десятков миллионов «врагов народа» и членов их семей негласными методами надзора? Поэтому было решено снова собрать их в спецкомендатурах подальше от железных дорог, где были идеальные условия для слежки за каждым человеком, да и сбежать было трудно. Поэтому в местах поселения снова оказались не только осужденные, но и члены их семей, дети и родители.

Лишь в 1954 году, после смерти Сталина, сосланные были освобождены. Правда, многие из них, не веря, что это надолго, остались со своими семьями на месте и участвовали в освоении сибирских просторов и Дальнего Востока.

Однако вернемся к главной теме повествования — судьбе Ильи Тихоновича Жирова.

Оглавление Предыдущая Следующая