«Патриархи» и террористы

Как правило, следователи НКВД действовали нагло и прямолинейно. Они и не пытались скрывать от своих жертв, что отдают себе отчет в отсутствии вины. Ведь аресты шли для выполнения плана. В апреле 1938 года в Абакане была «вскрыта» диверсионная группа, созданная в повстанческо-террористических целях неким белогвардейским офицером Александровым, который по делу оказался не допрошенным. Участники этой «группы» Валериан Валерианович Михайлов, Александр Иванович Березин, Яков Иванович Базанов, Порфирий Алексеевич Чанчиков, Степан Иванович Максимов «тройкой» НКВД были приговорены к расстрелу, а двое — Александр Николаевич Коробов и Василий Кузьмич Абраменко — «отделались» десятью годами каторги. Василий Абраменко был самым молодым из осужденных, ему было всего двадцать пять лет. Он работал бухгалтером «Заготзерна» в Абакане. В лагере и ссылке ему пришлось сидеть до февраля 1956 года. Вот как он описал следствие по своему делу. «Арестовали меня 30 апреля. Два с половиной месяца на допрос не вызывали. Потом следователь Ибрагимов уточнил анкетные данные. Через несколько дней меня вызвал следователь Леншин и потребовал подписать обвинение, что я являюсь участником вредительской диверсионно-повстанческой группы, куда завербован каким-то колчаковским офицером Александровым. Я стал отказываться подписать такое обвинение, заявляя, что не знаю никакого Александрова и ни в какой группе не был. Но Леншин сказал:

— Пойми ты, дурья голова, мне хорошо известно, что ты такой же террорист, как я патриарх, но раз ты по тем или иным основаниям и причинам переступил порог нашего учреждения, то уже обратно ты не можешь выйти сухим!

Я ему ответил, что такое обвинение честный человек не может предъявить, а только шпион вражеской страны, чтобы обозлить человека к советской власти.

В ответ я был избит рукояткой нагана и брошен в карцер с водой. Это повторялось много раз. Я, боясь быть замученным, потерявший всякий рассудок, в полусознательном состоянии подписал все, что было написано следователем, не имея возможности даже посмотреть, что там было написано на меня. После этого в конце июля я был направлен в Минусинскую тюрьму, а оттуда — в Норильск».

В руках у «патриарха»-следователя был решающий довод — власть, поэтому при помощи рукоятки нагана он заставлял подписать все, что нужно для того, чтобы расстрелять пять человек, а двух отправить за Полярный круг, на двадцать лет. Жаловаться на произвол в пролетарском государстве было некому. По этой причине оставались без ответа многочисленные жалобы второго оставшегося в живых осужденного Александра Коробова.

Сталин дал НКВД неограниченную власть. Эта организация была поставлена над партией и всеми другими органами власти. Вот пример использования этой власти в личных целях. Когда первый секретарь Усть-Абаканского райкома партии Илья Кирьянович Монташкевич осмелился на пленуме обкома партии покритиковать работу следователя НКВД Вершинина, то Хмарин и Вершинин сразу занесли Монташкевича в список террористов. Через две недели Илью Кирьяновича арестовал сам Вершинин, который и не пытался скрыть своего злорадства. Накануне в разговоре с Хмариным он настоял на аресте, чтобы другим неповадно было критиковать НКВД. Спустя неделю Монташкевич без вызова из камеры был исключен из партии и снят с должности. Биография его характерна для того времени. Родился он в 1906 году. Рос без родителей, воспитывался в детдоме, потом окончил ФЗУ, работал на стеклозаводе мастером стеклопосуды в Емельяновском районе под Красноярском. В 1923 году вступил в комсомол, вел общественную работу. В 1925 году был принят в партию. В 1930 году был направлен на учебу в Новосибирский Комвуз, который успешно окончил в июле 1933 года. Начал партийную работу на Молокском маслозаводе. В мае 1934 года был направлен на работу в политотдел бейского овцесовхоза Хакасии, где до ноября 1936 года работал начальником политотдела. В ноябре 1936 года выдвинут вторым секретарем Усть-Абаканского райкома партии, а после ареста Леонида Кролика в августе 1937 года избран первым секретарем райкома. Имел троих малолетних детей, которые проживали с матерью в бейском совхозе.

Попав в лапы Вершинина, Илья подвергся изощренным пыткам и издевательствам. Доведенный до отчаяния, Монташкевич решился на последнее средство — самоубийство. Разорвав на полоски полотенце, он сделал из него веревку и повесился, привязав конец к металлической решетке окна. Причины самоубийства никем не расследовались, тело не вскрывалось и не было выдано родственникам для захоронения. Это было бы разглашением государственной тайны и вызвало бы нежелательные разговоры, ибо обнаружить следы пыток родственники могли без всякого эксперта. Только в 1958 году Александра Антоновна Монташкевич осмелилась запросить КГБ, что сталось с ее арестованным мужем, и сообщила об имеющихся у нее сведениях о самоубийстве Ильи. Дело искали полтора года, но так и не нашли. Оно было попросту уничтожено. Пришлось восстанавливать обстоятельства ареста и смерти Монташкевича. 11 января 1958 года Илья Кирьянович был полностью реабилитирован за отсутствием состава преступления. Его жена написала УКГБ, что после ареста мужа она пережила страшные годы притеснений, лишений, голода, смерть двоих детей, в результате чего в пятьдесят лет осталась инвалидом.

Пытки и истязания могли выдержать не все. На это был расчет «патриархов». Управляющий Балыксинским прииском Ян Янович Дадер, не выдержав истязаний, предпринял во время прогулки совершенно безнадежную попытку побега из окруженной колючей проволокой ограды дома предварительного заключения и был убит двумя выстрелами охранников. Это тоже была форма самоубийства. Документов об аресте Дадера и о его смерти не обнаружено — первый был уничтожен за ненужностью, а второго вообще не существовало. Родные и близкие не были извещены о смерти, тело не было выдано. Все было скрыто под видом секретности. Убийство было нормой жизни. Смерть арестованного на стадии следствия лишь упрощала и без того простую процедуру судебного и несудебного произвола власти. В феврале 1938 года Керин в Черногорске арестовал группу шпионов-вредителей в составе семи человек из числа корейцев-шахтеров, четверо из которых: Бяк Са Ган, 28 лет, Ким Бен Сер, 38 лет, У Ден Сам, 35 лет, и Дю Чер, 24 года — умерли во время следствия. Осталось 9 малолетних детей. В тот же день, 13 февраля, была арестована еще одна группа шахтеров-корейцев из восьми человек, из которых трое: Хо Чун Саб, 36 лет, Де Дя Хва, 62 года и Пак Сун, 25 лет, умерли во время следствия. Во время следствия умерли Ким Ден Юр, 39 лет, Ли Чан Дюн, 44 года, Цой Сен Хак, 27 лет, Сергей Иванович Ким, 23 года, Карл Карлович Эннберг, 32 года, Антон Антонович Прусаков, 47 лет, Никифор Филиппович Забелинский, 53 года, Николай Петрович Хрунин, 45 лет, Николай Дмитриевич Кулаков, 47 лет, Федор Федорович Тинников, 34 года, и многие другие.

Сами следователи шутили: «Лес рубят — щепки летят», «Сэкономили на патронах!» Короче, жизнь человеческая была дешевле патронов.

Столь же обычной была смерть осужденных в лагеря и тюрьмах от голода, болезней и нарушений правил безопасности. Правда, был лучше налажен учет живого «инвентаря», каким являлись политические заключенные.

Оглавление Предыдущая Следующая