Проходя мимо этого жуткого плаката, люди невольно ускоряли шаг, пугливо озирались по сторонам и втягивали голову в плечи. Город в ту пору жил как бы двойной жизнью: утром его жители торопливо вскакивали от протяжных заводских гудков, среди которых особой басовитостью отличался гудок ПВРЗ, днем лихорадочно работали, суетились, вечерами отдыхали и веселились, а ночью замирали в страхе, за плотно закрытыми ставнями окон, чутко прислушиваясь к каждому шороху - может, это «черный ворон» подкатил к воротам? Не за ним ли? Шел 1937 год... Теперь мы знаем, какими неисчислимыми бедами обернулся он для сотен тысяч и миллионов людей. Теперь мы знаем, что режим личной власти не признавал никакого свободомыслия, самостоятельности в творчестве, в суждениях, нивелировал личность до положения «винтика». Теперь мы знаем и понимаем, как важно обеспечить гарантии, чтобы такой режим, такая система никогда больше не смогли бы утвердиться на нашей земле.
Крепко, как гвоздь, сидят события той поры в памяти моего поколения. Нам, мальчишкам 11-13 лет, на всегда запомнились не только «Чапаев», «Мы - из Кронштадта» и другие шедевры советского киноискусства, воспевающие героев гражданской войны. Нас настойчиво воспитывали и на таких кинокартинах, как «Комсомольск», «Партийный билет» (с Абрикосовым в главной роли), в которых подло, из-за угла действовали «враги народа», мешающие победоносному движению нашей страны вперед, по пути социализма. Правда, под конец их, как правило, разоблачали, и оцепеневший было зрительный зал облегченно переводил дух.
Соответствующей была и художественная литература. Старшеклассники зачитывались книгой Бруно Ясенского «Человек меняет кожу». А мне, например, запомнился рассказ «Лунатичка», опубликованный в журнале «Работница». Суть его состояла в следующем. Один ответственный партийный работник стал замечать за своей молодой женой некоторые странности: то забывчивость на нее какая-то странная накатывается, то на головные боли жалуется, то по комнатам ночью, словно лунатичка бродит. Однажды созналась: да, она больна «лунной» болезнью. И лишь когда ответственный партийный работник застал свою жену, опять-таки ночью, в своем кабинете, где она рылась в его секретных документах, то понял: перед ним классовый враг, агент империалистической разведки!
Впечатление, усиливала красочная картинка: сидит эта самая шпионка за открытым ящиком письменного стола, застигнутая на месте преступления, а в зеленых кошачьих глазах такая лютая злоба и ненависть горят!
Вывод было сделать не трудно: враги - повсюду, не доверяй даже самым близким людям -ни жене, ни брату, ни отцу родному.
Одно время появились в продаже школьные тетрадки с рисунками на обложках на темы русских народных сказок или произведений классиков литературы. Мы очень любили такие тетрадки. Запомнилась, например, картинка, изображающая «у лукоморья дуб зеленый», вокруг которого, как и полагается, ходит «кот ученый»», а рядом - «златая цепь».
И вдруг разнесся слух, что тетрадки те отпечатали «враги народа», что в корнях дуба художник-вражина искусно замаскировал профиль Троцкого. Мы до рези в глазах вглядывались в картинку, вертели ее и так, и сяк, но никакого человеческого профиля так и не увидели.
Тетрадки те зловредные велено было всем собрать и уничтожить. С тех пор на них никаких подобных картинок не печатается.
Доходили и вовсе страшные слухи: этого за антисоветский анекдот на далекую Колыму сослали, а вот этого за то, что посмел завернуть купленную селедку в газету с портретом товарища Сталина, и вовсе расстреляли.
Сейчас в моей голове явственно встают трагические события той поры, свидетелем которых был сам.
Дом, в котором мы тогда жили, стоял на горке, по улице Лебедевой, 42 (он и сейчас там стоит, только под № 50). Жили люди в те времена скученно, скудно, в каждой коммуналке по несколько семей натолкано. Вот и в нашей квартире было пять комнат, и в каждой по семье. Во дворе еще два флигеля притулилось, деревянных, тоже напичканных, как говорится, «под завязку».
Надо сказать, что во дворе обитали люди самых разных национальностей - русские, татары, немцы, евреи. Кажется, один белорус был - не то Мазурик, не то Мазурук по фамилии. Однако ладили друг с другом прекрасно, никаких ссор и раздоров на этой почве не наблюдалось. Всеми делами заправлял ЖАКТ, было нечто вроде самоуправления двора. Для нас, детворы, оборудовались площадки, покупались разные игры, была даже дворовая детская художественная самодеятельность, чем все очень гордились.
И вот этот тихий, мирный ход жизни разом был порушен. Первым из двора взяли печника Неймана, немца по национальности. Арестовали глубокой ночью, когда все спали. И лишь наутро мы узнали, что он - «враг народа». Поползли слухи, будто Нейман клал печки, особенно в домах у начальства, так, чтобы они потом разваливались. Вредил, стало быть, как мог. Да оно и понятно, ведь немец, а в то время даже первоклашки знали, что вскоре с немцами война будет, и фильм про это показы вали - «Если завтра война», в котором наша славная Красная Армия в пух и прах разгромила напавшего на нас врага.
Вскоре же исчезла и семья Неймана - жена, полная, дородная женщина, и сын Толька, с которым мы частенько играли на деньги в «чику» и «пристенок». Взрослые передавали шепотом, что угнали их далеко на Север, и советовали, строго поджав губы, больше о них не упоминать.
Лишь спустя многие десятилетия достоянием обще ственности стали тщательно скрываемые под грифом «строго секретно» документы НКВД, в том числе «Оперативный приказ Народного Комиссара внутренних дел СССР» № 00486 от 15 августа 1937 года. В этом приказе, в главе «Рассмотрение дел и меры наказания» есть такие пункты:
«11) Особое Совещание рассматривает дела на жен осужденных изменников родины и тех их детей старше 15-летнего возраста, которые являются социально опасными и способными к совершению антисоветских действий.
12) Жены осужденных изменников родины подлежат заключению в лагеря на сроки, в зависимости от степени социальной опасности, не менее как 5-8 лет.
13) Социально опасные дети осужденных, в зависимости от их возраста, степени опасности и возможностей исправления подлежат заключению в лагеря или исправительно-трудовые колонии НКВД...» Не успели мы опомниться от ареста Неймана, как «черный ворон» увез Мазурика (или Мазурука) из соседней квартиры, а вскоре был арестован и Громов, высокий и спокойный человек, партийный работник, проживавший с семьей в дальнем флигеле.
«Враг народа! Враг народа!» - передавали мы утром друг другу очередную новость. Правда, уже вскоре забывали обо всем и вновь беззаботно гоняли в лапту, играли в «чижика», «12 палочек», «выжигательный круг» и другие ребячьи забавы. А вот взрослым, потом уже понял, было не до забав. Каждый со страхом ждал следующего дня, каждый трепетал за своих родных и близких...
Когда я подрос, мой отец, работавший в те годы в уголовном розыске краевого управления милиции, признался мне, что он очень боялся за нашу судьбу, троих сыновей. Однажды у него с начальником произошел такой разговор:
- Что-то ты, Флегонт Петрович, все мелких жуликов, карманников разных да «домушников» ловишь, И почему-то по одиночке, а не группами, - недовольным голосом сказал начальник.
- А что я могу поделать, если они и действуют поодиночке. Никак друг с другом не связаны.
- Значит, плохо ловишь! Разве не знаешь, что враги народа везде создают свои организации. Они и уголовниками руководят, чтобы напакостить нам больше. Смотри, бдительность у тебя, я гляжу, притупилась!
«Вобщем, мой начальник явно намекал мне, чтобы я из отдельных воришек создавал мифические «организации» и представлял их, как «орудие» «врагов народа». Выслужиться хотел. Но на это я не пошел, хотя и знал, что руководство будет мной недовольно».
...Все арестованные в нашем дворе сгинули бесследно. О том времени мне напоминает лишь старая фотокарточка из семейного альбома, на которой запечатлено собрание ЖАКТа. Жители двора устроились возле старой завозни, на большом толстом бревне и на табуретах, вынесенных из домов. Первым справа сидит печник Нейман - в кепке, усатый, в забрызганных раствором штанах. Рядов - наш сосед, бывший красный партизан Григорий Шаповалов, уехавший из Красноярска еще до 1937 года. На председательском месте, если не изменяет память, - Громов, партийный работник.
Здесь же - моя мать и старший брат, которому суждено было погибнуть на Одере в 1945 году, за неделю до Дня Победы, а также артист Красноярской оперетты (еще той, довоенной) Григорий Крутянский, другие жители двора, ребятишки.
Время, время, как ты беспощадно...
Кто же занимался арестами? Кто доносил на людей? Кому нужны были эти жертвы?
В первую очередь, здесь «постарались» отдельные сотрудники НКВД, особенно рьяно выполнявшие поступавшие «сверху» указания о необходимости беспощадной борьбы с «врагами народа».
Более того - из Москвы нередко поступали своего рода «разнарядки», сколько человек нужно арестовать в той или иной области, в том или ином крае. Словно речь шла не о живых людях, а о заготовке дров или уборке урожая. А 3 октября все того же года бюро крайкома партии приняло постановление: «провести не менее шести открытых процессов над диверсантами и вредителями в области развития животноводства в крае».
Комментарии, как говорится, излишни...
Сотрудникам НКВД помогали и добровольные помощники, доносчики. Мы, пацаны, нередко слышали тогда страшное и таинственное слово «сексот». Что оно означало, мы долгое время не знали, знали лишь, что это - страшное ругательство, еще хуже, чем «падло». А потом выяснилось, что «сексот» - это сокращенное «секретный сотрудник». Так вот эти самые «сексоты», втираясь людям в доверие, все подслушивали, все вынюхивали, брали на заметку, а потом строчили свои грязные доносы и тем самым губили тысячи невинных людей.
Что ими двигало? Корысть? Желание свести счеты с неугодным соседом? Стремление продвинуться по служебной лестнице?
Трудно однозначно ответить на эти вопросы. Ясно только, что донос, поклеп, подметные письма - инструмент столь же древний, как и соха, молот, колесо. Еще в древней Венеции в одной из стен устроена была ниша для анонимных доносов, сделанная в виде пасти льва. Немало поглотила жертв эта ненасытная пасть... Ее и сейчас показывают любопытным туристам.
«Профессия» доносчиков приносила дивиденды, к сожалению, во все времена, некоторые успешно занимаются этим малопочтенным ремеслом и по сию пору.
Терзает ли доносчиков по ночам совесть? Мелькают ли «мальчики кровавые в глазах»? На это могут ответить только сами авторы грязных пасквилей. Отношение же народа к ним всегда было однозначным. Их презирали во все времена, недаром говорили: «Доносчику - первый кнут».
А теперь расскажем о нескольких человеческих судьбах, попавших в страшный круговорот, несущих на себе неизгладимую печать того времени. Итак - судьба первая.
На главную страницу Назад Вперед