Еще обучаясь в школе, умный начитанный мальчишка Коля Устинович из села Горелый Борок Нижнеингашского района пристрастился к сочинительству. Писал небольшие бесхитростные рассказы об охоте, рыбаках, различных случаях из жизни односельчан. Но больше всех - о родной природе, которую полюбил с самых малых лет. "Эту любовь я пронос через всю свою жизнь, - писал он впоследствии. - Я любил даже то, что любить, казалось бы никак нельзя: пургу, ненастье, темные и слякотные осенние ночи, сорокаградусные морозы с льдистым туманом, - ведь они приучают человека к борьбе, дают ему ощущение силы."
Таковы его рассказы "Бердана", "Пурга", "Тайга зовет" и другие, которые печатались в различных газетах и журналах.
В 1931 году 19-летним парнем, будучи романтиком в душе, Николай Устинович завербовался на крупную стройку в Хабаровске, где стал трудиться в многотиражной газете "На стройке". Здесь сблизился с другими любителями художественной литературы, самодеятельными прозаиками и поэтами Валентином Лоскутовым, Львом Касперовичем, Виктором Маргориным... Настала счастливая пора - дружеские застолья, откровенные беседы и споры о художественном творчестве, чтение стихов всеми любимого Сергея Есенина, обсуждение собственных, пока еще незрелых и во многом наивных произведений.
Конечно, хотелось печататься, конечно, хотелось заявить всему миру: "Мы есть! Мы - молодые таланты! Услышьте нас!"
И местное издательство услышало этот призыв, в 1933 году выпустило скромным тиражом книжку под названием "Листопад". Скорее даже не книжку, а брошюрку в простой бумажной обложке, содержавшей всего с десяток страниц. Зато на первой же из них гордо сияли фамилии четырех авторов, предлагавших читающей публике свои стихи и рассказы.
Ликованию не было предела. Первый сборник, первый успех, первое признание читателей!
Теперь Николай Устинович уже не мыслил свою дальнейшую жизнь без журналистики и художественного творчества. Переехав на рудник Балай в Читинской области, стал работать в многотиражной газете "Забой". Потом перебрался в Иркутск, где его охотно приняли в редакцию "Восточно-Сибирского комсомольца". Печатал свои рассказы в газетах, журналах, набирался опыта. О его творчестве положительно отозвался известный в ту пору сибирский писатель Петр Поликарпович Петров (кстати уроженец края, его земляк).
Всё шло хорошо до зловещего 1937 года. 20 августа, когда Н.С.Устинович жил в селе Нижний Ингаш и сотрудничал в районной газете "Победа", его неожиданно арестовали и отправили в Канскую тюрьму. При обыске изъяли все документы, письма, рукописи. "За что? В чем моя вина?" - терзался в догадках Николай Устинович. У белых не служил. К суду не привлекался. Ни в каких партиях не состоял...
Может, что-нибудь связанное с отцом? С отцом, родители которого еще с незапамятных времен переехали в Сибирь из Польши и все они, включая Николая, по национальности считаются поляками? Или причина не в национальности, а в роде занятий отца? Он был крестьянином-середняком, имел в хозяйстве две лошади, две коровы, до пяти десятин посевов. Но ведь его никто не раскулачивал, доводимое до него твердое задание по сдаче зерна отец всегда выполнял неукоснительно. К тому же отец умер еще пять лет назад. Нет, не то, всё не то!
Первая же фраза, произнесенная на первом же допросе, сразу всё прояснила и обдала спину смертельным холодом: "Следствию известно, что вы занимались изготовлением контрреволюционной антисоветской литературы. Своими произведениями вы мобилизовывали людей на борьбу с существующим строем..."
Боже мой, какая контрреволюционная литература, откуда они ее взяли?! В антисоветчики, стало быть, определили...
- Но ведь вот это именно вы написали? Не станете отрицать? - и следователь тычет в нос арестованному брошюру "Листопад", названную так по одноименной новелле молодого писателя. С нажимом читает вслух:
- "...По улице идет глашатай, орет "На собрание!" Раньше было вече, "мир", "сходка". Решались на миру житейские вопросы. А теперь - собрание. Что же решать мужику в наше время? Понуро идет он туда, норовит стать ближе к порогу. Безусый парнишка сидит за столом.
- Я вас спрашиваю: вы за мировую капитализму или пролетарьят? Нас - сила! Во!
И складываются эти слова у мужика в кули вывозимого зерна, туши свиней, коров.
- Вишь, осень наступает...
А листопад идет неумолимо, как само Время. Облетают, крутятся листья. Или это крутится улица в перегаре самогона? Нет, близится время холодное, неотвратимое...
Тоска, тоска! Листопад..."
- Это на что же вы намекаете со своей "тоской"? - торжествующий голос следователя срывается на визг, - это про какое такое "холодное" время вы говорите?!
Сколько ни убеждал Н.С.Устинович следователя, что нельзя художественное произведение отождествлять с какими-то реальными событиями, выносить на суд творческий труд писателя, что он ни сном ни духом не помышлял об антисоветской пропаганде, - всё было напрасно.
Позже Николай Устинович более подробно раскрыл обстоятельства тех первых "допросов". "Не имея никаких понятий о контрреволюционной деятельности, - говорится в одном из документов "Дела", - как чуждой моему интеллектуальному укладу, я с негодованием отверг предъявленные мне обвинения... Тогда мне было предложено рассказать, как я "организовал в Забайкалье контрреволюционную писательскую организацию".
Арестованный упорствовал. В ответ следователь заявил что "вынужден применить иные методы допроса". В первый раз Николай Устинович протокол допроса не подписал. "Это все равно, подпишешь ты или не подпишешь, - недобро усмехнулся следователь, - 10 лет всё равно получишь".
И далее Николай Устинович описывает, как его, полуодетого, держали в камере при 40-градусном морозе, "довели до состояния полного безразличия", как в конце концов он был сломлен морально и физически и подписал то, что ему подсунул следователь.
В обвинительном заключении было сказано, что "Устинович Н.С. является участником контрреволюционной антисоветской группы, занимающейся изготовлением и сочинением контрреволюционной антисоветской литературы, направленной на дискредитацию проводимых мероприятий партии и правительства", что он эту самую литературу нелегально распространял среди населения и полностью в этом сознался.
Приговор гласил: десять лет в исправтрудлагере. Им оказался УНЖЛАГ НКВД в Горьковской области.
Естественно, что пострадал не только Николай Устинович. Из материалов "Дела" видно, что брошюрка "Листопад" имела определенный успех среди читателей, в частности земляков молодого писателя, поэтому такие из них, как Степан Жариков и Дмитрий Медведев тоже вскоре были допрошены. Чтобы антисоветская зараза не распространялась дальше, было принято решение все экземпляры "Листопада" собрать и уничтожить, а в отношении Медведева - "окружить его в лагере квалифицированной агентурой".
Был допрошен и редактор Нижнеингашской районной газеты "Победа" Турыгин И.Д., у которого Н.Устинович два месяца проработал корректором.
Не раз писал Николай Устинович из мест заключения прошения в различные инстанции с просьбой пересмотреть дело, отменить необоснованный приговор. Писали мать, сестры, в том числе на имя самого Берия. Тщетно. Сделали лишь одно послабление - освободили от тяжелой работы на лесоповале, учтя физические недостатки - врожденное отсутствие двух пальцев на каждой руке и искривление стоп ног. Перевели в редакцию лагерной газеты.
В 1942 году, учитывая состояние его здоровья, он был освобожден условно-досрочно. Но пятно позора так и осталось на всю жизнь. Уже в 1951 году, после очередного ходатайства Н.С.Устиновича, теперь уже известного сибирского писателя, одного из создателей Красноярской писательской организации, на свет появилось еще одно "Заключение по архивно-следственному делу № 10244":
"По сообщению УМГБ Красноярского края Устинович Н.С. среди своего окружения высказывает недовольство высокими требованиями, предъявляемыми партией к советским писателям, с антисоветских позиций критикует конференции и пленумы, проводимые Союзом советских писателей".
А посему - "в снятии судимости отказать". Ведь признал в свое время, что был осужден за антисоветскую деятельность? Признал! О чем тогда разговор?
Кстати, о критическом отношении Н.Устиновича к писательским конференциям и пленумам. О том, в какой строго официальной, помпезно-душной атмосфере они проводились в то время, написано много. Почти все речи и выступления с трибуны были "идеологически выдержаны", разномыслие не допускалось, а критика отсекалась беспощадно.
Не стал исключением и Первый учредительный съезд писателей РСФСР, состоявшийся в Москве в декабре 1958 года. Среди других, выступил на нем и Н.С.Устинович. Естественно, что человек, с которого еще не было снято клеймо антисоветчика, не мог выйти за рамки дозволенного, произнес то, что от него ожидали. Зато в кулуарах съезда, в узком кругу друзей-единомышленников он наверняка был более откровенен. Так же откровенен, как, например, известный в те годы советский писатель Петр Вершигора, заявивший автору этих строк, спецкору "Красноярского рабочего" на съезде:
- Собираюсь ли я выступать? Нет, конечно! Да и кто мне, бузотеру, даст слово? Я тут такого наговорю, что впору весь Союз писателей разгонять!
Потом кивнул в сторону висевшей в холле Дома Союзов сатирической газеты "Добро обжаловать!", которая выпускалась по ходу съезда, и сказал:
- Вот, дальше такой "критики" на этом съезде дело и не пойдет!
На листе ватмана мастера карикатуры и эпиграмм изобразили самого капитана нового писательского корабля Леонида Соболева. Изобразили одновременно в двух ипостасях: члена редколлегии журнала "Крокодил" и председателя Оргбюро Союза писателей РСФСР. Находясь "один на один", Соболев-первый говорит Соболеву-второму: "Доклад хорош, но как вы ухитрились не сказать ни слова о сатире?"
Вот, пожалуй, и вся полемика, "острая критика", прозвучавшая на съезде...
Помнится, писателям, не согласным с официальной линией, проводимой руководством Союза, в ту пору приклеили обидный ярлык - "фронда". "Диссидентами" их стали звать несколько позже.
И еще один штрих. Всего двумя годами раньше добровольно ушел из жизни А.А.Фадеев. В предсмертном письме, адресованном ЦК партии, он написал: "Литература - эта святая святых - отдана на растерзание бюрократам и самым отсталым элементам народа... отдана во власть людей неталантливых, мелких, злопамятных... унижена, затравлена, загублена..."
Однако вернемся к Н.С.Устиновичу.
С наступлением "хрущевской оттепели" за пересмотр дел осужденных по печально известной 58-й статье взялись по-настоящему. Правда, не так скоро, как хотелось бы. В 1962 году делом Н.С.Устиновича вплотную занялись краевая прокуратура и следственный отдел УКГБ по Красноярскому краю. Запросили тех, кто его хорошо знал.
Поступили отзывы-характеристики из Москвы, от Красноярской писательской организации, частных лиц. В этих характеристиках перечислялись заслуги писателя-сибиряка: член Союза советских писателей с 1946 года: в 1958-м вошел в состав правления Союза писателей России; дважды избирался депутатом крайсовета; автор свыше двадцати книг, среди которых самыми популярными были - "Лесная жизнь", "Аромат земли", "Зеленый клад", "В краю сибирском", "Рассказы следопыта", "В тайге", "По следу", "Междуречье"... Несколько из них были переизданы в Москве "Детгизом" и издательством "Советский писатель", а также в Болгарии, Венгрии и других странах.
Сам Николай Станиславович считал, себя детским писателем и охотно сотрудничал с журналами "Пионер" и "Дружные ребята". И, конечно, не случайно некоторые его рассказы попали в хрестоматии "Родная речь" и "Родное слово", по которым учились в начальных школах.
Всего четыре месяца не дожил Николай Станиславович Устинович до своей полной реабилитации. В ноябре 1962 года скончался, а в феврале 1963 года на свет появился документ, свидетельствующий об "отсутствии в его действиях состава преступления"...
С июля 1943 года Н.Устинович был литсотрудником сельхозотдела редакции газеты "Красноярский рабочий", а с июня 1945-го по апрель 1949 года - его собкором. Потом, став профессиональным писателем, по-прежнему заглядывал в редакцию краевой газеты, приносил очерки, рассказы. Здесь я, тогда еще молодой литсотрудник, и познакомился с ним. А после несколько лет жил в одном с ним деревянном доме по ул.Красной Армии, 20, я на первом этаже, он со своей многочисленной семьей - женой Верой Ивановной, дочерьми Альбиной, Эмилией и Надеждой - на втором. Все обитатели дома прекрасно ладили между собой, часто ходили друг к другу в гости, выручали в трудную минуту. И ничего удивительного, ведь в доме жили сослуживцы - исключительно работники газеты и типографии "Красноярский рабочий". Ну а сам Николай Станиславович пользовался особым уважением и почетом, как известный не только в крае, но и во всей стране писатель.
- Папа всю свою жизнь любил охоту, рыбалку, сбор грибов, - рассказывает младшая дочь писателя Надежда. - Купил старый деревянный дом в поселке Памяти 13 борцов, сам починил крышу, сделал деревянный топчан. Каждый сезон косил траву, сушил и любил спать на свежем душистом сене. Потом купил машину, "Москвич" (это была, по-моему, самая первая машина среди писателей Красноярска - К.П.), сколотил во дворе деревянный сарайчик-гараж. Привезет, бывало, на "Москвиче" урожай огурцов, откроет багажник и говорит мне: "Беги, доченька, по соседям, пусть приходят, забирают". Бесплатно, конечно. Скупым он не был никогда.
- А о том, что он был репрессирован, сидел в лагере, вам, детям, рассказывал?
- Да, хотя и не очень охотно. Однажды описал, как сам признался, самый страшный момент в своей жизни. Это когда его везли в арестантском вагоне. Во всю длину вагона - железные решетки, а в проходе - вооруженный конвоир. И когда папа что-то такое сделал - то ли резко повернулся, то ли слово сказал - конвойный, весь налившись кровью, пригрозил: "Если ты еще раз вякнешь или шевельнешься - пристрелю на месте!" И весь вагон сразу затих в страхе. А папа понял, что так вот и появляется пресловутое "убит при попытке к бегству".
- Известно, что Николай Станиславович, в отличие от многих других писателей, не был в партии, во всех анкетах и других официальных документах писал: "б/п"...
- Как он мог вступить в партию (хотя ему предлагали неоднократно), когда с ним обошлись так жестоко? Несколько лет, проведенных в лагерях, не прошли для него бесследно. Папа потерял зубы, был очень худым, всегда сутулился, часто жаловался на боли в сердце. Нередко бывал молчалив, никого и ничего вокруг не замечал. А в отношении партии однажды сказал так: "В самые тяжелые для страны годы, годы войны, я просидел в лагере. Как же я после этого пойду в партию?" Вскоре после своего 50-летия и скончался...
Красноярцы не забыли своего именитого земляка. В литературном музее есть две скромные полки, посвященные его памяти. Один из самых ценных экспонатов - оригинал письма известного русского писателя М.М.Пришвина, отправленного Н.С.Устиновичу в марте 1953 года. Еще представлены письменный прибор писателя, охотничий билет, линогравюрный портрет, рабочий блокнот с записями, дневник фенологических наблюдений, который он вел несколько лет, пара книжек... Не густо. Можно было бы значительно расширить экспозицию, пока еще живы его друзья-соратники, пока буквально в трех кварталах от музея обитает его младшая дочь.
В Зеленой Роще есть улица, носящая имя Н.Устиновича. Одно время ходили разговоры об установлении мемориальной доски на доме, в котором он жил последние годы, - пр.Мира, 91-а. Но, как это у нас водится, "улита едет, когда-то будет"...
На главную страницу Назад Вперед