Я пошёл с вечера к своей женщине Ане Вакулиной, забрал свои вещи и оставил их у Адольфа Францевича Маннермаа, утром я был уже на этапе в Норильск. Прибыли, из работ – только шахта: крепильщик – полдня зачётов, люковой – 2 дня, бурильщик – 3 дня. Выбрал последнее. Три дня у меня работа не шла, ручной бур подёргался, потом поймал секрет и стал работать нормально, 151%. Я работал на 201-ом горизонте, т.е. как можно догадаться – это 200 метров под землёй, бурильщиком. Никель добывал. По окончании смены нас собирали со всех горизонтов, со всех штолен – в штольнях мы ездили на вагонеточках. Их цепляли к тем же электровозам, которые возили руду. Как правило, руду, я помню, возили гремби и полугремби, т.е. вагонетки чешского производства ёмкостью 6 кубов и 3 куба (а может, 8 и 4? Или 16 и 8? Сейчас уже трудно вспомнить). Но я ещё застал и доставку «кубышками» – их лошади водили (в такую вагонетку входил 1 кубометр («куб»), поэтому и вагонетка – «кубышка»).
Надо сказать, что перед моим прибытием в Норильск произошло восстание з/к, тогда постреляли много народу. Кстати, это тщательно скрывается (у всех – подписка!), нигде об этом не прочтёте. Очень скупо и обтекаемо об этом упоминается, но конкретно нигде ничего не прочтёте. Вот, и когда мой солагерник (я его знал) подорвал начальника рудника, тоже почти нигде не прочтёте. Только одна фраза встретилась мне. Но обо всём по порядку.
Когда я пришёл в этот лагерь при руднике 7/9 (сейчас это рудник «Заполярный»), зона шумела. Только что, буквально перед самым моим приездом, подорвали Ходюню. Я думал, что «Ходюня» - это прозвище за жестокость, кличка, как-то «плохо» звучит. Но узнал, что это была настоящая фамилия начальника рудника 7/9. Ходюню этого ненавидели, ненавидели люто. Каждому понятно, что шахта и сама по себе ад: тяжелейшие условия работы, повышенный травматизм, неизбежность аварийных ситуаций и т.п., но добавьте к этому и все прелести зэковского существования – режим, питание, обращение. А что делал Ходюня? Он ввёл драконовы законы. Когда какая-то бригада не вырабатывала норму, шахтёров-зэков не выводили из рудника, держали перед решёткой. Их не кормили под землей, вы ж понимаете, и они там 8 часов голодные, а здоровые – и все 10. Когда стоишь вот перед этими железными воротами, как скот после работы, ну просто нету сил! И вот пока отстающая бригада не выполнит план, весь строй, всю смену (!) не поведут по баракам, к еде и отдыху.
Естественно, за это Ходюню жутко ненавидели. К тому же он, направляясь в рудник, на глазах у всех досылал патрон в ствол пистолета – как же, человек шёл в свой родной «коллектив»… Наконец, нашёлся человек, который решил положить предел этой бесчеловечности.
Он не сдал в ламповую лампу с аккумулятором, обвязался аммонитом (под телогрейкой прикрепил аммонитные патроны – их достать можно было легко: эти оранжевые, длинные, как свеча, в вощёной бумаге, цилиндры часто просто валялись меж кусков породы, неразорвавшиеся – а что с ними делать, кому и зачем они нужны? Террористов-то не было. А вот взрыватели (детонаторы) были на строгом учёте. И вот этот человек пришёл вечером в управление (я там бывал потом), прошёл в приемную к Ходюне. Там дневальный был, старик. Я знал этого одноногого дневального, он мне рассказывал свою часть этой истории. В зоне, кстати, было полно калек. Во-первых, силикоз или 25 лет, срока не актированы. Во-вторых, травматизм был страшный – шахта же, ужас, что там было…
В приёмной посетитель сказал дневальному: «Выйди, отец». Зашёл в кабинет. Дневальный приложил ухо к двери. Думал, может быть, пришёл стукач, понимаете? А может быть и сам стучал, кто его знает? Ведь дневальный – это исключительно лёгкая работа. Дикий взрыв. Этого зэка – а это был Николай Молчанов – разорвало на кусочки. Ходюню, как оказалось, лишь контузило. Дневальный, вполне возможно, именно тогда и потерял ногу, ведь он стоял у двери, подслушивал.
Прошли десятилетия. Мне в руки попала одна из норильских «книг памяти» («О
времени, о Норильске, о себе…», 2003. – ред.). Читаю в ней (цитаты не выписывал,
ибо о мерзость руки марать не хочется, но смысл почти дословно): «Криминал
поднял голову. Фашист, власовец Молчанов подорвал бывшего фронтовика,
прекрасного офицера, требовательного начальника, руководителя, который болел за
производство, имя-рек, Ходюню. В целях безопасности, потому что криминал не
успокоится, администрация Норилькомбината приняла решение эвакуировать Ходюню с
семьёй на материк». «Власовец» и «фашист» - я это хорошо запомнил. От этого
власовца кусков не собрали, «прекрасный руководитель» уцелел, остался жить.
Однако это враньё, это не был власовец. Никто его не может защитить. Поэтому
скажу я.
И могу свидетельствовать где угодно, хоть перед Генпрокурором или самим Господом Богом, и пусть через мои уста люди услышат голос всех узников Норильлага, погибших и выживших, искалеченных физически или духовно, сломленных или выстоявших – слова о «криминале, терроризме, фашизме» и прочем – ложь!
Молчанов погиб. Но я видел этого Молчанова раньше, я его знал. Это был высокий, приятного вида русский мужик лет 35-40. У него были слегка каштановые волосы, правильное приятное лицо, мягкий разговор. Это был вежливый, спокойный, стойкий, это был хороший человек. Но это был идеалист. Дима Зеленков, художник из рода Лансере-Бенуа, повесившийся на 503-й стройке чуть ли не на моих глазах, тоже был идеалистом. Вот есть такие люди-идеалисты, понимаете, у которых в глазах и на лбу написано, что смерть их ждёт, ибо достигли они в душе каких-то неземных высот…
У него было 58-10, он рассказывал свою историю. Он был военным (это и так было заметно – у него выправка была военная). После войны он пришёл, принёс сапоги в армейскую сапожную мастерскую. Сидели, болтали, о чём-то говорили, он обмолвился, что в колхозе плохо, где у него родители. Был стукач. Молчанов получил по 58-й не 10 лет, а, по-моему, 8 или даже 6 – я запоминал всегда, когда был редкий срок (как, например, случай с Грицем, ординарцем Ковпака, получившим по 58-й… всего 4 года!).
Хотя в Норильск я прибыл практически одновременно с этими событиями, но Н. Молчанова я знал по предыдущему лагерю. Мы же все за 6 лет перебывали в разных лагерях, нас тасовали, как колоду карт, а хороших специалистов вообще перебрасывали из зоны в зону, они тем более нужны были всюду. Даже после штрафных лагерей бывшие бригадиры вновь становились во главе бригад, «восставали из пепла» нормировщики, нарядчики, электромонтёры, механизаторы и т.д. Несмотря на то, что это были тысячи людей, мы же уже почти все знали друг друга или слышали о ком-то – если не в лицо, то по фамилии, если не по фамилии, то по истории. Ведь статья одна – истории разные. А у одинаковых историй – непохожие финалы. А за сходными финалами – такие неповторимые судьбы…
Господа защитники убийц Норильлага, или оправдыватели «крутых, но необходимых» мер в норильском забое, или правозащитники, или просто любители истории! Сделайте доброе дело – найдите и опубликуйте рядом (просто, без комментариев!), выписки из послужного списка и личного дела и Ходюни, и Н. Молчанова. Пусть россияне сами почитают сухие казённые строчки и за ними разглядывают, кто «прекрасный и человечный», а кто «зверь и фашист».
Не только мы, лагерники, но и люди поколения, идущего за нами, да и просто опытные и думающие граждане понимают, что никакой уголовник, «бытовик» или власовец не лишит себя жизни ради других – замес не тот. Унести обидчика с собой в могилу из мести – это кое-кто из них ещё может (один из нескольких тысяч, а то и меньше – считать не берусь), но принести себя в жертву ради других? Мне почти 84 года – покажите мне таких фашистов, с интересом погляжу.
Глупо пытаться проводить параллели между нынешними тупыми, малограмотными,
необразованными, фанатичными террористами и сидевшими по 58-й «политическими»,
среди которых были не только такие как молчановы, как моряки-североморцы,
истреблявшие в зоне бандитов, воров и сук, но и попавшие в лагерь за пустяк –
неуклюжий анекдот, искренний стишок или стенгазету студенты, которые тоже
нередко совершали акты мужества и героизма, зачастую скромного и безвестного.
Если кому-то понравится делать подобные сравнения, невзирая на разделяющие
десятилетия, значит, тот ещё не побывал в ситуации полной безысходности, тот ещё
не узнал, что такое любовь к Родине, любовь к близким, любовь к жизни (или хотя
бы – к собственной)...
Однако, я не любитель читать нотации. Изложу только факты. А они явно не в
пользу Ходюни.
Если это был хороший руководитель, который требовал совершенно справедливо и
заслуженно, то после инцидента всё должно было оставаться, как было, верно? И
даже больше – должны были ужесточить режим. Как раз в это время я и приехал,
через несколько дней после этой истории. Зона кипела. Я ещё был учеником
бурильщика, я ещё только-только сдал экзамен службе вентиляции (было такое
правило: меня водят экскурсией по руднику, я вижу, как люди работают, наблюдаю
технику безопасности; меня учат работать на бурильном молотке – он на основе
сжатого воздуха действует; после этого я сдаю технику безопасности главному
инженеру службы вентиляции). Я, когда спустился в забой и поднялся с горизонта –
увидел, что нас уже не держат перед железной решёткой ворот, ни в одну из смен,
когда я работал (а смены было три – каждая смена по 8 часов).
Я смотрю: моя смена собирается во дворе, это перед управлением рудника 7/9. Стоит какой-то человек на ящике – серого каракуля шапка, серый воротник, габардиновое пальто (вы знаете, как они одеты, эмгэбэшники). Наш новый начальник, вместо Ходюни. Фамилию вроде Гамзаев говорили. Он к нам обращается (я стоял рядом): «Хлопцы, строители! Режим будет изменён. Над вами издеваться не будут». Ясно, что в митинговой политике, с её обещаниями и задабриваниями, истинные цели златоустов всегда скрываются, но всё равно – понятия «Ходюня был резок, но справедлив» и «Над вами издеваться больше не будут» никогда на одной полке рядом разместиться не могут!
И слушайте, что произошло с режимом!
Действительно, за то время, когда я работал в руднике 7/9, у меня нет никаких претензий. Например, раньше вольнонаёмные пользовались кварцем. Кварцем, вы понимаете? Тут распоряжение: «Зэка бурильщики идут в душевую!». Да вы послушайте! В душевую! Я моюсь в душевой, не одеваясь, голышом, я иду в зал, где стоят кварцевые лампы, рядом ящик. Я запускаю руку в ящик, беру тёмные очки, надеваю. Да вы подумайте, вообще – это реальность или сон? Это же нонсенс! Вы понимаете, о чём речь идёт? Я после тяжёлой работы в тёмном подземелье иду в солярий! После этого я спокойно одеваюсь, и нас ведут в зону. В зоне открыли столовую новую, платную. Мы дружили тогда с Китаем, мы были «братья». Мы закупали китайскую свинину, а китайцы свиней на тухлой рыбе выращивали. Свинину есть было нельзя – она рыбой воняет. Но! Я иду в платную столовую, я плачу деньги. Получаю гуляш из свинины. Ну и что с того, что он воняет рыбой, зато – я купил гуляш из свинины! Вот, что было после подрыва Ходюни.