СУДЬБА ЧЕЛОВЕКА
Автора
этих строк давно уже нет среди нас. Борис Павлович Смирнов, бывший красноярец,
умер в 1984 году, а прожил он долгую и многострадальную жизнь. Человек умер, но
остались его рукописи, среди которых есть и стихи, и рассказы, и, что самое
интересное, воспоминания о пережитом. Полностью эти воспоминания будут
опубликованы в одном из ближайших номеров журнала «День и ночь».
***
Писать воспоминания я принимался не один раз. Но всякий раз что-нибудь мешало их продолжить. В основном то, что вспоминать мне все это было неприятно. Ведь с 1917 года по 1955 год я не был полноправным гражданином. Пять раз арестовывался, трижды отбывал заключение (всего в продолжение 15 лет), пять лет был в ссылке, столько же — на особом учете. Несколько лет не имел права проживать в Красноярске. И все потому, что мои родители были когда-то состоятельными людьми, а сам я был белым офицером. Тридцать восемь лет, лучшую пору жизни, был я бесправным человеком. Из жизни моей ничего не вышло, воля была надломлена, я не смог занять место, которое соответствовало бы моим стремлениям и способностям... И все-таки я опять принимаюсь за воспоминания. Для чего, для кого? Я и сам не знаю...
***
В 1915 году я был в качестве ратника ополчения призван в армию. Шел второй год первой мировой войны. Пройдя ускоренный курс Иркутского военного училища, я два года был на фронте. Потом — уже во время гражданской войны — два года служил в колчаковской армии. Плен. Несколько месяцев службы в Военно-инженерной дистанции. Арест, тюрьма, концлагерь. Опять тюрьма. Два года был в заключении. Дальше был на особом учете, работал три года секретарем Географического общества. Был выставлен оттуда как «чуждый элемент». Несколько месяцев служил в Союзтрансе, и опять арест. В двадцатые годы дискриминация в отношении всех «бывших» была особенно сильна, а такие, как я, испытывали неудобства в наибольшей степени. Трудно, а подчас и невозможно было устроиться на работу. На мое счастье, до 1931 года меня больше не арестовывали. Те, кто был арестован в Красноярске в этот период, попадали в туруханские лагеря и там в основном погибали. Хозяйничали в этих лагерях уголовники, которые грабили и убивали «контриков», всячески издевались над ними.
Впрочем, недолго длилась моя «свобода»...
***
Арестовали меня 3 марта 1931 года. В том году в Москве проходил процесс «Промпартии», в связи с чем по всему Советскому Союзу прокатилась волна массовых арестов. Тюрьмы были переполнены. Красноярская тюрьма, кроме того, пополнялась тасеевскими повстанцами. При Колчаке существовала так называемая Тасеевская республика, не признававшая клоча- ковских властей. Существовал тасеевский фронт. А в 1931 году те же тасеевцы боролись против коллективизации...
После ареста я просидел в тюрьме месяцев восемь-девять, сейчас уж точно не помню. В конце 1931 года меня осудили (заочно, конечно) по статье 58 (за «агитацию»), дали три года лагерей и отправили в Мариинский распределитель.
Лагерь этот занимал довольно большое пространство и разделялся колючей проволокой на несколько «зон». В центре лагеря находился красный кирпичный трехэтажный корпус бывшей мариинской тюрьмы. Там, конечно, размещалась только часть заключенных, остальные теснились в бараках различного типа и даже в палатках. Я попал в громадный насыпной барак. В нем были нары в пять ярусов, а помещалось там несколько тысяч человек. Было два бедствия. Первое — невероятное количество клопов, а второе — урки. По ночам они целыми шайками производили налеты и грабили, отнимая все: одежду, посуду, обувь, продукты. С клопами бороться было невозможно. А для борьбы с урками мы запаслись поленьями и палками, ночью выставляли караульных, которые при налетах поднимали спящих. И тогда происходили настоящие сражения!
Треть, если не больше, из находившихся в этом бараке были «нацмены» — казахи и киргизы. В основном раскулаченные «баи». Вот они подвергались особенной травле со стороны уголовников. При нападениях уркачей они не сопротивлялись, а только кричали и плакали. «Курсак пропал», — жаловались они. Большинство из них не понимало по-русски. Их обманывали при раздаче хлебных паек, и многие из них буквально голодали.
Однажды мне пришлось видеть, как урки расправлялись за что-то с одним из своих. Его окружили несколько человек с ножами. На дальнейшее я не стал смотреть. Говорили, что они его прикончили и спустили в отхожее место...
На мое счастье, в этом бараке я пробыл недолго. Вскоре меня перевели в барак специалистов. Барак был чистый, новый, ранее в нем еще никто не жил. Двухъярусные нары. Не было ни клопов, ни уркачей. Из ада я попал прямо в рай. В этом бараке в основном были инженеры, которых как-то «пристегнули» к делу Рамзина, к «Промпартии». Помню, был там один инженер-землеустроитель, у него была скрипка, и он на ней виртуозно играл.
Но и в этом бараке я пробыл недолго. В один прекрасный день мне предложили работать статистиком в лесной секции, на что я дал согласие. И меня перевели в трехэтажный корпус бывшей тюрьмы.
***
Еще в тюрьме мне приходилось слышать про Костандогло, одного из главных гулаговских ревизоров. Во второй половине 20-х годов он производил ревизию туруханских лагерей. Как я уже говорил, там вся администрация состояла в основном из заключенных-уголовников, которые творили невероятные издевательства над заключенными- «контриками». Они заставляли их работать по 14—16 часов, для наказания раздевали, обливали на морозе холодной водой, пока человек не превращался в ледяной столб, расстреливали всех протестующих и слабых, которые не могли работать.
Когда Костандогло приехал с ревизией в такой лагерь, он выстроил заключенных перед бараками. Спросил, есть ли у кого какие-нибудь претензии. Все молчат. Администрация заранее всех предупредила, что если кто-нибудь проговорится, то будет потом убит. Костандогло вторично предложил высказать жалобы и пообещал, что жалобщику ничего не будет. Тогда из рядов выступил один из заключенных и рассказал обо всех ужасах, которые творились в лагере. Начальник лагеря твердо заявил, что все это ложь. Тогда жалобщик сказал: «На этом месте, где мы стоим, закопано две сотни расстрелянных без суда и, следствия». Костандогло приказал копать и, когда докопались до трупов, собственноручно застрелил начальника лагеря и приказал своему конвою прикончить остальных администраторов. Чем же была вызвана ревизия и почему Костандогло так сурово расправился с начальниками-уголовниками? Дело в том, что лес, который заготавливали заключенные туруханских лагерей, шел на экспорт в Англию. И вот на ошкуренных бревнах, попавших в Лондон, стали вдруг попадаться написанные карандашом сообщения об ужасах, творившихся в лагерях. Сведения об этом попали в английские газеты. А в это же самое время в советских газетах печатались статьи, обвинявшие англичан в принудительном труде в колониях. Теперь англичане могли отыграться...
Борис СМИРНОВ.
НА СНИМКЕ: Б. П. Смирнов в офицерской форме.
Красноярский рабочий 21.03.1998