Глава первая

Годы в авиации

В строевую часть молодые летчики прибыли из авиашколы целой группой. Разместились в общежитии на втором этаже дома, на первом находились штабы эскадрилий. Кроме коек, тумбочек, стульев, трех столов ничего в общежитии не было, как и часов, поэтому младший летчик Курдюмов, чья койка стояла между моей и летчика Кучина, купил часы-ходики с петушками на циферблате и чугунной гирей на цепочке. Повесив их на стене против своей койки, он каждый вечер подтягивал гирю, никому другому не позволяя этого делать. На ручные часы младшие летчики денег еще не имели.

Уже несколько месяцев после прибытия в часть, летчики ежедневно после полетов шли в город гулять, не сидеть же в общежитии - скука одолеет. Из начальства никто в общежитие не заходит, правда, вчера прибежал начальник штаба эскадрильи Федоров, и то, если бы не происшествие, наверное, не скоро бы зашел. Пилипенко, этот здоровяк с грубоватым очертанием лица, стоя у окна, целился из парабеллума в деревья напротив. Забыв, что пистолет заряжен, он нажал на курок, прогремел выстрел в открытое окно. Все, находившиеся в общежитии, обступили его, смущенного и побледневшего от испуга.

- В чем дело? Кто стрелял? – спросил Федоров.

Подошел Пилипенко.

- Товарищ начальник штаба, это получилось нечаянно. Я стоял вот так у окна, целился из пистолета в дерево, забыл, что он заряжен, и так вот нажал на курок.

При этих словах снова раздался оглушительный выстрел уже в подоконник. Инстинктивно все отшатнулись, а начальник штаба вырвал пистолет из рук Пилипенко.

- Объявляю вам выговор и лишаю на месяц права ношения пистолета. С завтрашнего дня все будете изучать стрелковое оружие.

Не успела за ним закрыться дверь, как летчики громко расхохотались и стали подтрунивать над неудачливым «стрелком». А он стоял в раздумье: то ли обидеться на друзей, или присоединиться к шуткам и смеху над самим собой? Выбрал последнее.

- А в самом деле, чем можно заняться в этом общежитии? Сплошная скука. Пошли-ка вечером в городской парк.

Когда штабисты с первого этажа разошлись по своим квартирам, молодые летчики пошли на променад.

- Тебе не жарко? - спросил Курдюмов, видя, как Пилипенко, пыхтя, напяливает на себя зимний комбинезон на собачьем меху.

- Лета еще нет, а вечером будет прохладно.

Он натянул и меховые унты, затянулся ремнем, надел летный шлем с очками и подошел к Кучину.

- Дай мне свой казенный пистолет, у тебя есть личный ТТ. Не идти же мне на гулянку с пустой кобурой.

Тот отдал казенный пистолет, вынул из тумбочки личный и стал тоже одеваться.

- Ну, вы, копуны, - крикнул Пилипенко, - что долго возитесь? Я давно готов.

Вскоре и остальные были готовы, и группа двинулась в город, до которого было рукой подать. Картину она представляла живописную, каждый был одет в чем попало: кто в комбинезоне на меху, кто в кожаном пальто-реглане и хромовых сапогах, третий в шинели с буденовкой на голове, Курдюмов - в шинели нараспашку, летном шлеме, все - с пистолетами напоказ. И оружие было разное: и наганы, и парабеллумы, и кольты, и маузеры, носили то, что досталось при прибытии в часть.

Своей аккуратностью выделялся Кучин. Приходя вечером с полетов в общежитие, снимал и бросал под кровать черные сапоги, обувал желтые хромовые, сшитые по его специальному заказу частным сапожником, напяливал отутюженные бриджи, надевал тщательно почищенный синий френч с вишнево-красными кубарями в петлицах, убеждался в целости "птицы" на левом рукаве френча, долго поправлял прическу черных волос, и, довольный собой, направлялся в город один, или, как сейчас, вместе с другими однокашниками. В городе он шел своей дорогой. Его влекли танцы, женщины. Чаще его видели в обществе недурной девушки, Ани. А скоро всем стало известно, что у Кучина есть соперник, и не где-то на стороне, а совсем близко, им был Курдюмов, чья койка стояла рядом с его. Но оба вели себя так, будто ничего не знают о пристрастиях другого.

Побывав в кино, ресторане, продефилировав по главной улице города в разношерстной одежде (встречи с комендантским патрулем они не боялись, летчиков никто не трогал, лишь патрульные козыряли при встрече), слегка подвыпившими они возвращались в общежитие.

В общежитие добрались в первом часу ночи. Остальные летчики уже спали. Лишь одна дежурная лампочка горела над входной дверью. Курдюмов включил освещение, многие проснулись, поднялся шум.

- Кто зажег свет? Что за безобразие! Наша эскадрилья завтра встает рано, а вы тут шляетесь по ночам, не даете спать.

- Не волнуйтесь, не волнуйтесь, мы быстренько, - успокаивал Курдюмов, - я вот только установлю будильник, нам тоже рано вставать.

И он стал приспосабливать провод от розетки к часовой стрелке своих ходиков с петушками, дотянул чугунную гирю до верху.

- Ну, вот и весь коленкор, а вы шумите. Спите, бай-бай. И я с вами заодно.

Раздался смех. Свет потушили, и постепенно летчики стали засыпать, кто как мог: кто с храпом, кто с присвистом, а кто и без.

Под утро, возвращаясь из туалета, Пилипенко осторожно подошел к ходикам с петушками и, воровато оглянувшись на Курдюмова, спокойно спавшего, перевел часовую стрелку на два часа назад. Потом прошел к своей койке, лег и, с чувством исполненного долга, крепко заснул.

Свет в общежитии, включившийся в момент замыкания часовой стрелки с контактом на циферблате, загорелся, когда любой и без часов мог сказать, что сейчас время полшестого. Начался скандал.

- Мы все опоздали на полеты!

- Это наверняка работа Пилипенко, он все по ночам курить встает.

- Ребята, не волнуйтесь, - обворожительно улыбаясь, позевывая, произнес Пилипенко. - Очень уж спать хотелось с гулянки, а наш изобретатель на такую рань ходунок установил, что на сон времени не оставалось. Каюсь, моя работа, но дело поправимое.

Не одеваясь, в трусах, подошел к окну, открыл форточку, высунул палец наружу, подержал его там, взглянул на небо и заключил:

- Погода нелетная. Все слышали, что вчера сказал начальник штаба? «Если погода будет нелетная, на аэродром явитесь на два часа позже, вместо полетов будут теоретические занятия".

- Твой парабеллум будем изучать, - зло заметил Курдюмов.

Летчики были довольны своей новой жизнью, а кое-какая неустроенность в общежитии их не беспокоила, они просто ни на что не обращали внимания, важно было, чтобы существовали две вещи: днем полеты, вечером гулянка по городу.

Однако вскоре обстановка резко изменилась. Анархии был, положен конец: прекратились утренние подъемы вразвалку, Пилипенко не стал больше высовывать палец в форточку для определения состояния погоды, а летчикам не приходилось решать, идти ли на аэродром взамен возможности лишний час поспать, с расчетом потом удачно оправдаться перед начальством ошибкой в определении летности погоды. Теперь ходики Курдюмова были в цене, вставать надо было рано, независимо от состояния погоды, быстро являться на аэродром, строиться поэскадрильно в две шеренги и с команды начальника штаба или заместителя командира эскадрильи Гродзья начинать строевые занятия.

Строевизированный распорядок дня, введенный новым начальником Военно-воздушных Сил Алкснисом, положил конец расхлябанности в авиационных частях.

С тех пор как в части ввели строевизированный распорядок дня, летчики заметно остепенились. На улице больше не появлялись в разношерстной одежде, в летном обмундировании с планшетами на боку и очками на лбах. Стали больше интересоваться литературой, посещением театра, кино, подолгу засиживались в читальных залах - своем и городском.

Я тоже пристрастился ходить в городскую библиотеку. Однажды, просматривая газету, заметил на столе у соседа богато иллюстрированный журнал на иностранном языке. На обложке фотография красивого самолета неизвестной мне конструкции, упустить случай не мог.

- Разрешите взглянуть? - попросил молодого человека.

- Пожалуйста, пожалуйста, возьмите, я пока читаю другой.

Стал листать страницы журнала, внимательно разглядывая фотографии, почти на всех были изображены гражданские самолеты разных типов. Пытался прочесть подписи под ними, но слова были непонятные.

- Не разберете?

- Нет, не понимаю, английский не изучал.

- Давайте, я переведу, что вас интересует.

Неожиданно выяснилось, что мы оба хорошо владеем международным языком эсперанто, это нас сразу настолько сблизило, что стали близкими друзьями, Исаак Кац был корреспондентом газеты.

- Вы английский язык изучали в школе?

- В школе для этого я был слишком ленив. Став корреспондентом, все больше переходил на освещение международных событий, а для этого пришлось браться за учебники иностранных языков. Теперь владею английским, немецким и, конечно, эсперанто.

- А я вот немец, а языком как следует не владею, хотелось бы владеть и английским. Я вам завидую.

- А вы не завидуйте, а изучите английский язык, вам это будет сделать легко, владея языком эсперанто.

- То есть, как сделать?

- За границей издается газета на эсперанто, в которой помещаются объявления множества лиц со всего мира, различных профессий, интересов, желающих переписываться друг с другом. Я выписываю ее, подберу вам корреспондента из англоязычной страны, с которым будете переписываться на эсперанто и параллельно учить друг друга своим языкам, так многие делают.

Кац сдержал свое слово, с его помощью я вскоре «нашел» корреспондента, приобрел учебник и словари английского языка, прилежно составляя фразы, вроде «Хау ду ю ду», «Плииз», «Йес» и «Гуд морнинг», стал сочинять короткие письма иностранному корреспонденту, жителю Австралии Гарри Смиту. В ответ получал такие же коротенькие письма на русском языке с бесчисленным количеством невероятных ошибок, что было естественно, неизбежно.

Почти ежедневно в небе над аэродромом жужжат самолеты, словно по конвейеру мелькают друг за другом, взлет, круг, посадка, взлет, зона, пилотаж, посадка. Так час за часом. Командир звена Чумаков с тремя кубарями в петлицах записывает в мой полетный лист задание на выполнение всех фигур пилотажа.

Едва самолет оказался в воздухе, я почувствовал в себе уверенность, и самолет, следуя движениям рулей, стал совершать одну за другой сложные фигуры пилотажа. Мертвые петли, вроде, неплохо получаются. Теперь пойду на иммельман (та же мертвая петля, только в верхней точке ее, когда летчик находится вниз головой, самолет движением рулями выводится в нормальный горизонтальный полет). Так и сделал. Но что это?.. Мотор вдруг начал "чихать", пропеллер все больше замедлял вращение, а через несколько секунд остановился совсем. Стало неожиданно тихо, лишь растяжки биплана, вибрируя, посвистывали. Я быстро двинул ручку от себя, чтобы встречным потоком воздуха заставить пропеллер вращаться и этим завести мотор, двигал сектором газа вперед, назад. Но тщетно, мотор не заводился. А земля, тем временем, быстро приближалась, надо без промедления находить место для посадки. Я тоскливо посмотрел в сторону аэродрома, а он - ой-ой, как далеко от меня, за выполнением фигур не заметил, что удалился километров на десять от него.

Внизу, на фоне снега сплошь кустарники, сады, огороды, совсем близко деревня. Куда сесть? Куда сесть? - мелькала мысль. Неужели предстоит разбить самолет, а может и... Нет, надо искать, скорее, остается триста метров, двести пятьдесят. Вот! Только единственное место, выбора больше не будет. И, определив по дымку из трубы одного из домов вдали, направление ветра, развернулся против него и пошел на посадку на единственное не засаженное, узкое пространство между деревьями и кустарниками, километра в двух от деревни. Уже у самой земли сильно отклонился назад и прижался к спинке сиденья на случай капотирования. К счастью, обошлось нормально.

Когда самолет, скользя лыжами по снежным бугоркам, остановился после небольшого пробега вверх пригорка, вылез из кабины и стал думать. Почему остановился мотор?

Снял парашют, снова залез в кабину, стал оглядывать приборы, все исправны, нигде ничего не протекает, по прибору бензина в баке больше половины. В чем же дело? Опять вылез, обошел самолет, убедился, что при посадке ничего не повредил, подергал за рули поворота и высоты, пошевелил элероны, подвигал пропеллер, заглянул под фюзеляж. Снова забрался в кабину и только уселся, как бросился в глаза, - о проклятье! - кран бензобака, полностью перекрытый, я понял, что, делая иммельман, толкнув левой ногой педаль руля поворота, зацепил голенищем собачьих унт за кран, перекрыв подачу бензина в карбюратор. Здорово! Позорище! Спешно одеваю парашют, попутно еще раз проверяю, целы ли лыжи у самолета, сажусь в кабину, открываю кран бензобака, баллон со сжатым воздухом. Пропеллер начинает медленно, потом все быстрее, вращаться. Сейчас полечу, думаю, лихорадочно наблюдая, как вращается пропеллер, который должен, обязан завести мотор.

Но, к несчастью, пропеллер стал вращаться все медленнее и, наконец, окончательно встал. Мотор не завелся, воздуха в баллоне больше нет.
Пока я хлопотал у самолета, из деревни сбежались взрослые и дети, примчались даже на подводах. С жадным любопытством разглядывая самолет, они что-то друг другу доказывали, спорили, но держались на некотором расстоянии. Я вылез из кабины. Двое пожилых мужчин подошли ко мне.

- Что, товарищ летчик, у вас произошла авария? Сами-то ничего, не пострадали? Самолет не поломался?

Сказал, что не поломался, только не знаю, как завести мотор.

- Так это мы можем, - в один голос предложили старички, - это мы всегда услужим.

- Ну-ка, Кузьма, - скомандовал он другому, - распрягай коня, давай сюда, надо пособить летчику, выручить его из беды.

Они, правда, точно не знали, как это можно сделать, но не успел я оглянуться, как Кузьма подвел своего хилого мерина к лыжам самолета и стал пытаться прицепить постромки к скобам, за которые крепятся передние амортизаторы лыж, удерживающие последние в полете в горизонтальном положении.

- Да нет, не то, - говорю.

- Слышь, Кузьма, летчик говорит: не то.

Объяснил, что не самолет надо тащить, а мотор завести, при этом несколько раз провернул пропеллер от руки.

- Ну, это запросто, - решили старички, - Кузьма, давай сюда коня, сюда, сюда. Отцепи вожжи, давай их мне, а теперь привяжи их к постромкам. Теперича накидывай вожжи на винт, не туда, ты что, не знаешь, где винт? Сразу видно, что никогда не встречался близко с аэропланами, я, бывало, в гражданскую войну... Не за ту лопасть, Кузьма, вон за енту. Садись, товарищ летчик, в кабину, сейчас заведем, и ты полетишь. Это мы разом.

Подумал, а и верно, ведь, если лошадь с места резко дернет, пропеллер сделает пол-оборота, мотор заведется, вожжи слетят на землю, и я действительно буду спасен. С радостным чувством сел, привязался.

Включил зажигание.

- По моему сигналу рукой и голосом погоняйте коня.

- Слышал, Кузьма? По его сигналу погоняй коня.

-Давай!

Кузьма, а за ним и все окружающие разом запонукали.

- Но-но-но-но-но!!!

Лошадь от крика испугалась, кинулась в сторону, вожжи слетели с пропеллера.

- Кузьма, цепляй сызнова вожжи. А вы все тут, - обратился старик к окружающим самолет детям и односельчанам, - не кричите, если не понимаете ничего в авиации, испугали коня. И отойдите подальше от аэроплана, а то заведется и на вас кинется.

Все с опаской отошли чуть дальше.

- Погонять будем мы только вдвоем, остальные не кричите, испугаете сызнова животное.

Вожжи накинули на пропеллер, вдвоем крикнули.

- Но-но!

Лошадь не трогалась с места. Тогда ее начали хлестать кнутом и так как она почему-то, видимо, с перепугу, странно топталась на месте, хлыстать ветками стали помогать окружающие. Мерин повернул голову в одну и другую сторону, не зная, чьего хлыста больше остерегаться, и медленно двинулся вдоль левого крыла в сторону консоли.

- Стой! - закричали мужички. - Давай назад!

Вся процедура повторилась с тем же результатом. Пробовали несколько раз, но мерин, видимо, не понимал, чего от него хотят, и никак не соглашался брать с места в карьер. Ничто не помогало, никакое улюлюканье всей деревни, пришедшей поглазеть на бесплатный спектакль в поле, - мерин каждый раз трогался с места медленным шагом, как это привык делать уже много лет при перевозке сена, и только, отойдя несколько метров от аэроплана, неожиданно переходил на бег рысцой, вожжи тащились следом по земле, слетев с пропеллера.

Потом, после того как лошадь (свалив на нее неудачу запуска) отвели в сторону, подошли три парня, видевшие однажды на аэродроме, как заводили мотор вручную, и предложили свои услуги. Но я не согласился. По неопытности, да еще на снегу, поскользнутся и попадут под работающий пропеллер. За примером ходить далеко не надо, до сих пор в бригаде встречаю младшего техника Сачкова с отрубленными двумя руками выше кистей как результат заводки мотора от руки: после того, как, ухватив двумя руками пропеллер, Сачков дернул его книзу, мотор чихнул, неожиданно дал обратный ход, и пропеллер мигом отрубил обе руки растерявшемуся авиатехнику.

Чумаков и руководитель полетов, между тем, заметив, что самолет мой скрылся за горизонтом, а по времени давно должен был быть на аэродроме, забеспокоились, и тогда Чумаков вылетел на самолете У-2 в поиски. Нашел быстро: на фоне белого снега самолет резко выделялся своими очертаниями, а еще большее внимание Чумакова привлекла толпа людей на поле. Пролетев бреющим полетом над их головами, убедившись, что летчик невредим, он со второго захода приземлился вблизи моего самолета. Узнал, в чем дело, вернулся на аэродром, привез баллон со сжатым воздухом, завел мотор самолета и перелетел на аэродром, а я добирался домой на У-2.

Вскоре в авиационной части наступил сезон свадеб. Молодые летчики, словно соревнуясь, объявляли, что такого-то числа состоится свадьба. К счастью, в это время закончили строительство двух трехэтажных кирпичных домов. Летчики и техники, заявившие командованию, что намерены жениться, получили возможность обзавестись квартирами. Впрочем, лишь комнатами в общих коридорах. Тех, кто не намеревался жениться, дававших друг другу обет оставаться "вольными казаками" (надолго ли?), помещали в комнаты по два-три человека.

Первым, как и следовало ожидать, женился Кучин, конечно, на Ане. Вторым женился Фирсов. Товарищи считали его задавалой. Он тоже, как Кучин, любил щегольнуть на виду у всех. Ему повезло, невеста попалась знатная, не сама, правда, а ее семья: отец был прокурором. Свадьбу справляли в квартире ее родителей, там было, что подавать на стол, было, куда и на что усаживать гостей. Вместе с хозяевами и гостями соседи насчитали за столом пятнадцать человек.

Большинство свадеб как раз и проходило поскромнее, особенно, если невесты сами были из приезжих, как и младшие летчики и авиатехники. Собирались во вновь полученных квартирах с гостями, приглашенными со своего и соседнего коридоров, на столы ставили то, что каждый приносил с собой.

Костя Пилипенко решил вообще не жениться. И Кочнев тоже. Вот их обоих и поместили в одну комнату.

Уже через несколько дней после заселения дома начальник штаба Федоров решил пройтись по квартирам, посмотреть, как устроился личный состав. Выходя из последней комнаты, в которой жили Пилипенко и Кочнев, Федоров приказал:

- Завтра утром, товарищ Кочнев, явитесь к командиру эскадрильи, а сейчас немедленно снимите.

И ушел. Интересно, почему он должен явиться к командиру эскадрильи? Заинтересовались жильцы и гурьбой зашли к холостякам. То, что они увидели, сначала удивило, а потом рассмешило всех: над койкой Кочнева, над самой подушкой, на струне от гитары висела бомба. Цементная, учебная, восьмикилограммовая, конечно, незаряженная.

- Зачем это ты? - хохоча, спрашивали вошедшие.

Кочнев спокойно ответил.

- На этой струне висит моя судьба. Если она упадет на меня ночью, когда сплю, значит, так у меня было записано на роду, а если днем, в мое отсутствие, значит, я родился в рубашке.

- А мать тебе об этом разве не говорила? - спросил Кучин.

- Чего ты пристал к нему, у него матери не было, - продолжали шутить товарищи.

- Нет, товарищи, вы не о том говорите, лучше скажите, откуда Федоров пронюхал про бомбу? - сказал Петровский. - Может, ты, Пилипенко?

- За кого ты меня считаешь? - огрызнулся он. - А за судьбу Кочнева не беспокойтесь, она была в моих крепких руках: как только он засыпал, я бомбу отводил в сторону и цеплял за гвоздь на стене.

- Ах, вот какой ты друг! - воскликнул Кочнев под дружный смех присутствующих, - то-то я и смотрю: бомба не падает ни днем, ни ночью.

Пилипенко подошел к бомбе, и, раскачав ее, сказал:

- А вы посмотрите на толщину струны, она не только восемь килограммов удержит, а и двухтонную бомбу. Он знает, на какой струне надо играть, если хочешь жить, недаром он гитарист.

Вот и подумаешь, живи все в отдельных квартирах, разве было бы им весело и смешно, как сейчас?

Наступила и моя очередь жениться, моей знакомой была официантка нашей столовой, простая, скромная девушка. Родилась она в Ялте в интеллигентной семье, отец работал на пивоваренном заводе, мать - в учреждении. Отец умер в 1919 году в результате воспаления легких, мать с тремя детьми оказалась в тяжелом положении. Хорошо, что ее брат позаботился о ней и перевез семью к себе в деревушку, расположенную в Белоруссии. Чтобы иметь средства к существованию, мать, живя с семьей во флигеле дома местного попа, вела маленький огород, а дети - брат и две сестры, из них старшая Валя, пасли многочисленных поповских гусей. За это попадья обильно их одаривала продуктами, особенно в праздники, когда батюшка проводил длительные молебны в церкви. Давала попадья и молоко от своих коров, кое-какую одежду и обувь.

Потом другой дядя - Аношкин, работавший начальником снабжения авиационной бригады в Смоленске, взял ее с братом в свою семью. Брата Аношкин устроил работать в авиамастерскую, хотя он не был еще совершеннолетним, а Валю - на работу в кухне при столовой авиабригады.

Наша свадьба состоялась тоже в пределах коридора общежития.

Начальник штаба дал указание подчиненным меблировать квартиры женившихся командиров-летчиков, что предусматривалось приказом наркома. Получить так быстро квартиру с мебелью было большой радостью.

Мы были счастливы вдвоем, нам ничего больше не надо было, у нас было все: любовь и в придачу "меблированная" комната.

Вскоре из Москвы инспектирующим технику пилотирования летного состава молодого пополнения прилетел Чкалов, направленный сюда начальником ВВС Я.Алкснисом.

Увидев его на аэродроме, летчики были немало удивлены, когда вместо привычных вокруг людей с кубарями или шпалами в петлицах, они у этого плотного сложения человека в синих галифе, заправленных в сапоги, не обнаружили в петлицах гимнастерки каких-либо знаков различия. Между собой гадали, почему он без знаков, а тем временем с затаенным волнением ожидали начала проверки. Я издали присматривался к Чкалову, пока другие получали от него задания на полет, а когда наступила моя очередь, четким шагом подошел к Чкалову, стоявшему у крыла самолета Р-1.

Чкалов взял из моих рук полетный лист, убедился, что задание на полет командир звена туда вписал, и лист возвратил.

- Садитесь в переднюю кабину, - приказал, сам залез в заднюю, привязался к сиденью. В слуховую трубку сказал: — Выруливайте на линию старта, просите разрешение на взлет и летите в зону номер три. Высота в зоне - по заданию.

После взмаха флажка я плавно стал давать газ. Вдруг почувствовал, что сектор газа энергично, почти резко ушел вперед до упора, отчего рука чуть не сорвалась с него. Мотор мощно заработал, самолет быстро стал увеличивать скорость разбега и оказался в воздухе. Я догадался, что слишком растянул разбег. Набрав положенную высоту, проделал большинство фигур высшего пилотажа, указанных в полетном листе, а потом снова, как и при взлете, почувствовал бесцеремонное вмешательство в управление самолетом. Чкалов уверенной рукой бросал самолет из одной фигуры в другую, делал перевороты через крыло, мертвые петли, штопор, очень крутые виражи, так, что сильно прижимало к сиденью, когда выходил из петли или другой фигуры. Я не отпускал ручку управления, но и не мешал Чкалову. Минут через двадцать после этого в переговорную трубку раздалось:

- Хорошо. Идите на посадку.

Стал планировать к аэродрому, Чкалов не вмешивался в управление до самой остановки самолета. Сойдя с самолета, сняв парашют, отрапортовал Чкалову о выполнении задания.

- Отлично. Дайте ваш путевой лист. - Чкалов поперек листа записал: "Задание выполнил отлично", а потом сказал:

- Газ при взлете надо давать энергично, не растягивая разбега, надо быстрее отрываться от земли, чтобы, оказавшись в воздухе, иметь возможность маневрировать в случае неисправности мотора. А на фигурах из самолета надо выжимать все, на что он способен. Весь полет вы выполнили грамотно, без ошибок. Потом, вроде не к месту, спросил:

- Вы физкультурой занимаетесь?

- Занимаюсь.

- Это хорошо, и когда нарастите побольше мускулов, фигуры высшего пилотажа у вас будут получаться более энергичные. Но повторю, что все задание вы выполнили грамотно. Желаю успеха в летном деле.

Едва сдерживая улыбку, взял под козырек, повернулся кругом и пошел докладывать командиру звена Чумакову о выполнении задания. Чкалов готовился в полет с очередным летчиком.

В 1932 году в авиабригаде один за другим погибли пять летчиков, счет открыл своим безрассудным поведением инструктор по парашютному делу Фирсов. Проводя занятия по прыжкам с парашютной вышки, пригласив в воскресенье на спортплощадку свою молодую жену, желая продемонстрировать удаль перед ней и присутствующей публикой, не привязываясь к парашюту, а лишь взявшись руками за стропы, он бросился вниз, упав замертво у ног жены.

В этот период ежедневно проводились тренировочные полеты с нами, молодыми летчиками, все больше набиравшимися опытом вождения самолетами, выполнения сложных фигур пилотажа. Потом перешли к ведению воздушного боя одиночных самолетов, он проводился в пределах видимости самолетов с аэродрома, на земле бой комментировал старший начальник. Мы видели воздушный бой впервые, это было захватывающим зрелищем: тут были все виды фигурного пилотажа, виражи, пикирование, мертвые петли, перевороты через крыло. Глядя в небо, мы "подсказывали":

- Ниже! Ниже!

- Надо было командиру звена подняться выше!

- Правильно, переворотом надо уходить.

Бой длился тридцать минут, пора было возвращаться на посадку. Летчики в воздухе так увлеклись боем, что не замечали времени.

Вдруг, у всех на виду, самолеты сблизились вплотную, вероятно, летчики потеряли из виду друг друга, самолеты сцепились, один рубил другого своим пропеллером, оба вместе рухнули на землю, лишь командир звена успел выпрыгнуть на парашюте, а летчик Кондауров погиб.

Это была первая, но не последняя катастрофа, унесшая жертву в нашей авиабригаде. Еще в ней находился отряд разведчиков, летавших на самолетах Р-1, в 1932 году он перевооружился самолетами Р-5. Прежде, чем пересаживать летчиков на новый тип самолетов, руководство бригады распорядилось произвести демонстрацию фигур пилотажа на одном из них.

Самолетам-разведчикам не положено было выполнять весь набор фигур пилотажа, какие обязаны были производить истребители, однако штопор входил в программу испытания всех типов самолетов и обучения каждого летчика способам вывода из него. Штопора опасались все летчики, тем более молодые. Многие самолеты из штопора не выходили, разбивались.

Чтобы убедить летчиков в безопасности пилотирования на Р-5, в частности выхода из штопора, был произведен показной полет на нем. В воздух поднялся экипаж в составе летчика и летнаба (штурмана), летчик произвел ряд простейших фигур пилотажа, а в последнюю очередь приступил к выполнению штопора. Стоящие на земле летчики бригады, затаив дыхание, ожидали начала перехода самолета в штопор, они знали, что летчик получил задание произвести только два витка штопора, иначе при большем количестве витков, самолет может войти в плоский штопор, из которого не выходит до самой земли.

Стоящий на земле командир отряда пояснял:

- Сейчас летчик потянул руль на себя, видите, самолет задрал нос высоко в небо, неустойчиво качается из стороны в сторону, сваливается на бок, опускает нос почти вертикально вниз, и нехотя вращается вокруг своей оси...

Командир неожиданно замолк, увидя, как самолет стал все быстрее вращаться. Стоящие вокруг летчики стали считать.

- Один... два...

- Ну, выводи! Выводи же! - кричали с земли, будто летчик мог их услышать. Ожидая, что летчик переведет самолет в пикирование и потом выйдет напрямую, люди продолжали считать.

- Три... четыре...

Но самолет, подняв нос в горизонтальное положение, продолжал вращаться еще быстрее: он перешел в плоский штопор!

Два гроба поставили в клубе авиабригады. Была суббота, похороны намечали произвести в воскресенье. Командование чувствовало, что показ свойств самолета Р-5, рекламированного "послушным" при выводе из штопора, вселил в летчиков недоверие к нему, чтобы переубедить летчиков, были назначены повторные демонстрационные полеты на воскресенье с той же программой. Теперь на аэродром вышли все люди авиагородка, в том числе женщины и дети, сдержать их никто не мог.

Экипаж из двух человек занял свои места. Самолет взлетел, проделал несколько фигур пилотажа, потом задрал высоко в небо нос, потерял скорость, закачался из стороны в сторону, упал на бок, вниз носом, штопором крутнулся вправо, ввертываясь в небо вниз к земле, к своей погибели. А люди считали.

- Один... два... три...

Люди на земле, видя, как самолет перешел в плоский штопор, в ужасе онемели, но продолжали считать: "десять... тринадцать... надцать...". Из самолета никто не выпрыгивал, бешеная скорость вращения прижимала летчиков к сидениям, удерживая их пленниками кабин. В живых остался один. Гроб с другим установили рядом со вчерашними двумя в зале клуба авиабригады.

Предыдущая Оглавление Следующая