Пуговица от сталинских кальсон

На основании телеграфного распоряжения, поступившего из штаба Военного округа, я должен был выехать в Борисоглебскую авиационную школу в качестве председателя комиссии, которой предстояло произвести государственный экзамен очередного выпуска молодых летчиков. Еще три члена комиссии, как значилось в приказе, прибудут в школу из других авиационных частей. У меня не было никакого желания ехать именно теперь, в самый разгар летних полетов, время маневров, перелетов на различные аэродромы, встреч там со знакомыми летчиками, словом, увидеть мир с чужой точки. Но против приказа спорить не будешь. Сборы были недолги: смена белья в чемоданчик, туда же бритва, полотенце, планшет через плечо и готов.

Поезд уходил ночью, поэтому жену сумел уговорить на станцию не провожать, распрощались дома. Пешком пошел на вокзал. Поезд проходной опаздывал, стал бродить по вокзалу, сесть было негде, все скамейки заняты. Прошел к дальней стене зала, где толпилось несколько человек. Там оказался книжный киоск, продавец еще был на месте. На прилавке лежали газеты, старые журналы, пожелтевшие брошюры, открытки. Обвел глазами разложенное, соображая, что бы такое купить, в дороге скучно будет без чтива, а из дому ничего не захватил.

- Возьмите вот эту книжку, - порекомендовал киоскер, заметив, что перед ним перспективный покупатель, - не пожалеете, очень интересная, про путешествие.

Я полистал книжку и полез в карманы за деньгами. Взглянув на стопку открыток с глянцевыми фотографиями Сталина, сказал:

- И одну фотографию.

Стоящие у прилавка, похоже, ничего покупать не собирались, только милиционер присматривался долго к фотографии Сталина, почему-то неоднократно наклонял туловище в разные стороны.

Наверное, близорукий, подумал я. Потом он взял одну фотографию, долго ее разглядывал, поворачивая под разные углы, оглянулся на стоящих рядом людей и отошел туда, где стоял я.

- Товарищ командир, вы заметили некоторую важную деталь у фотографии?

Милиционер оглянулся в сторону киоска, убедился, что за нами никто не наблюдает, и тогда показал на китель вождя мирового пролетариата. Я взглянул на милиционера и на вождя, не понимая, что ему от меня нужно.

- Я вас не понимаю, что вы хотите?

- Вот вы сейчас купили фотографию, я заметил, что вы положили ее в карман, не рассмотрев, как следует.

- Я вас не понимаю.

- А вы приглядитесь повнимательнее к фотографии, и тогда все поймете.

Потом, следуя рекомендации стража порядка, посмотрел "повнимательнее" на фигуру вождя, красовавшегося во весь рост в светлом кителе, в брюках, заправленных в сапоги.

- Ничего особенного не вижу, обычная фотография.

- А присмотритесь вот к этой нижней пуговице на кителе, видите? Эта пуговица от кальсон. Это явное вредительство! - торжествующе заключил он.

Меня ошарашили слова дежурного милиционера. Кто стоял передо мной, дурак или провокатор?

- Видите, продолжал милиционер, - все пуговицы на кителе черные, а нижняя белая, такая, какая бывает только на кальсонах.

- Да вы сами-то лучше посмотрите, товарищ милиционер разве не видите, что эта пуговица, в отличие от других, отклонена в сторону, дает отблеск, вот и кажется, будто она белая.

Милиционер не отставал, продолжая утверждать, что пуговица от кальсон.

- Значит, Сталину портные нарочно пришили пуговицу от кальсон, так, что ли?

- Нет, товарищ командир, за это их бы тут же расстреляли, дело не в них, а в фотографах, это они подкрасили пуговицу.

Меня окончательно взбесили бредовые слова милиционера.

- Товарищ младший лейтенант, идите, полечитесь в психбольнице.

Милиционер, предупредив киоскера, что на время берет фотографию, ушел куда-то, произнеся через плечо:

- Еще неизвестно, кому следует полечиться, мне ли, или тому, кто потерял всякую бдительность.

Живут же ослы на белом свете, подумал, усаживаясь в прибывший поезд и оставив расследовать проблему кальсон вождя мирового пролетариата на ответственность милиции.

Разместившись в гостинице авиационной школы, комиссия энергично приступила к экзаменам, чтобы уложиться в десятидневный срок, предоставленный приказом. Старшие лейтенанты Светлов и Дрозд занялись проверками летных навыков курсантов, старший политрук Павлов стал проверять политические знания, - я же проверял знания по теории полета и устройству самолета.

- Если кто-нибудь из вас не будет успевать с проверками, я подключусь к тому.

В первый день все успели проверить то количество курсантов, которое намечалось по плану. Вечером в гостинице подвели итоги. Потом спустились в столовую, заказали ужин, посидели, побеседовали между собой.

- Долго не засиживайтесь, - предупредил, поднимаясь из-за стола, - завтра двум из вас вставать рано на полеты. Проверка теоретических знаний начнется в девять часов.

Сказав, ушел в гостиницу. Вскоре туда же поднялись Светлов и Дрозд.

- А Павлов где?

- Он там задержался, к нему подошли два инструктора со своими вопросами. Но ему завтра рано не вставать, успеет выспаться. Вскоре все трое, потушив свет, легли спать. Во второй день темп проверки увеличился, проверено было больше курсантов. Вечером снова подводили итоги в гостинице. После ужина трое пораньше удалились в гостиницу, а Павлов снова задержался.

Утром начальник школы, комдив, через начальника штаба просил меня зайти к нему.

- Заходите, заходите, - сказал, когда я появился в дверях.

Он встал из-за стола, протянул руку.

- Я вас побеспокоил пораньше, Виктор Генрихович, - извинился он, мне было неудобно перед ним, лицом, много старше по возрасту и званию, он же без малейших признаков превосходства начал разговор.

- Ну, как мои питомцы сдают экзамены по теории и практике? Много уже комиссия проверила курсантов?

Я вынул из планшета список курсантов, проверенных за эти дни, положил перед ним. Он внимательно просмотрел оценки по предметам.

- Неплохие оценки, неплохие, - довольный, произнес он, возвращая списки.

Мне показалось, что он хочет еще что-то сказать, но колеблется. Потом осторожно начал немного издалека:

- Виктор Генрихович, может, это будет не совсем удобно, но я не могу не сказать вот о чем. Вы понимаете, что все наши инструктора переживают за курсантов, за то, какие они получат оценки на экзаменах. Это естественно, ибо каждая оценка курсанту является и оценкой инструктору и преподавателю. И вот в нашей школе были иногда случаи, когда тот, или иной инструктор старался каким-нибудь способом повлиять на члена комиссии с целью добиться незаслуженно завышенной оценки знаний для своих курсантов, и, как это часто практикуют, в ход в этом случае идет вино. К сожалению, и в этот раз не обошлось без этого. Один наш инструктор попытался применить этот способ в отношении члена вашей комиссии, инструктора я строго наказал.

Я вспыхнул.

- Скажите мне, пожалуйста, товарищ комдив, кто этот член комиссии.

- Я бы не хотел называть его имя, просто вас попросил бы обратить внимание членов комиссии, что они находятся на виду у курсантов, за каждым их шагом следит весь личный состав школы. Уж если возникла очень большая нужда, то можно было бы немного выпить в гостинице, но только не в столовой или буфете.

- Для меня ясно, товарищ комдив, о ком идет речь. Комиссия приехала сюда не водку пить, а честно и добросовестно провести выпускные экзамены курсантов школы. Меры я приму, товарищ комдив.

- Вы, пожалуйста, так, наедине с ним поговорите, думаю, он поймет, что этого делать нельзя.

- Хорошо, я попробую последовать вашему совету.

Покидая кабинет, подумал, какой он замечательный человек.

Время было половина девятого, я застал Павлова еще в гостинице, не откладывая, тут же сделал строгое предупреждение ему за недостойное поведение. Он клялся, что случая выпивки у него больше не будет. Прошел еще один день, а вечером в гостиницу из столовой Павлов снова явился в подпитии. Я едва сдержался, чтобы не начать крупного разговора тут же вечером, решил отложить на утро, чтобы не помешать сну Светлова и Дрозда, которым завтра предстояло рано вставать.

Утром я не стал церемониться в подборе вежливых выражений в адрес Павлова.

- Я не позволю дальше дискредитировать приемную комиссию вашими пьянками на виду у личного состава школы, отстраняю вас от приема экзаменов и об этом доведу до сведения Командующего округа.

Павлова командующий телефонограммой отозвал в тот же день.

Работы мне прибавилось, теперь надо было проводить экзамены и по политическим знаниям, пришлось заниматься по вечерам.

Как-то в класс неожиданно зашел начальник школы, я подал курсантам команду "Встать!", но начальник быстро опередил:

- Вольно, вольно! - подошел ко мне, поздоровался за руку. - Продолжайте, продолжайте. У вас экзамены по устройству самолета? Хочу поприсутствовать, послушать, как мои орлы отвечают, может быть, они вовсе и не орлы? - с улыбкой добавил он, взглянув в аудиторию. Сел рядом, справа у стола.

Один из курсантов рисовал на доске какую-то деталь самолета. Начальник просматривал лежавший перед ним список курсантов, собранных в этом классе, оценки их знаний по устройству самолета. Я тоже временами заглядывал в этот список. Вдруг наткнулся на хорошо знакомую фамилию, я еще раз прочитал, посмотрел отчество курсанта, а потом, ткнув карандашом против фамилии, шепотом спросил начальника школы:

- Это его сын? - Начальник знал, кого я имел в виду.

- Да, кивнул он головой.

Я начал подробно интересоваться по сводной ведомости оценок, проставленных школьной комиссией курсанту Леониду Постышеву по всем предметам. Оказалось, что везде у него стояли только отличные оценки, я предположил, вероятно, тут не обошлось без натяжки, ведь отец его кандидат в члены Политбюро. Правда, недавно он попал в немилость и суровую опалу в Москве, был переведен в областной город второстепенного значения, впрочем, добрался ли он до этого города? Многие в его ситуации не добирались (П.П.Постышев в 1939 г. был арестован агентами НКВД прямо из президиума совещания. Постышев стремился оградить людей от репрессий, Сталин обвинил его в "потворстве враждебным элементам". Постышев расстрелян в 1939 г.).

Но оценки в ведомости касались прошлого периода, когда авторитет отца признавался по всей стране. Экзаменуя Л.Постышева по устройству самолета, теории полета, по политическим знаниям, а затем и по технике пилотирования, я убедился, что он действительно заслужил высоких оценок знаний и навыка пилотирования.

Прошло десять дней. Куча бумаг, ведомостей, справок лежала в моем планшете, когда ехал в Москву, в управление кадров ВВС с отчетом о работе государственной комиссии.

Два раза в месяц по понедельникам в эскадрилье проводились политзанятия в вечернее время. Занятия поручалось проводить членам партии, посещение для всех было "добровольно-принудительным". Периодически на них появлялся инструктор политотдела бригады Лебедев. Сегодня ему не понравились методы проведения занятия летчиком Волковым.

- Товарищи, я послушал, как у вас проходят занятия, и одобрить метод их проведения не могу. Я не вижу целенаправленности, идеологической выдержанности, точности формулировок. Это недопустимый промах руководителя кружка, так в дальнейшем проводить занятия нельзя. И второе: кто позволил проводить занятия без записей слушателями содержания лекции? Я не вижу ни одного слушателя, который бы записал одну единственную строчку в свою тетрадь. Этому раз и навсегда надо положить конец. Прошу приготовить тетради, не сидеть, сложа руки, а записывать то, о чем буду говорить.

Слушатели зашевелились, раскрыли тетради, приготовили карандаши. Инструктор вынул из полевой сумки листы белой бумаги с напечатанным текстом, и продолжал:

- При освещении событий, как в международной жизни, так и внутри страны, ни в коем случае нельзя обходить значение роли, какую играл, играет и будет играть в этом наш Великий Продолжатель дела Ленина, дорогой товарищ Иосиф Виссарионович Сталин. А сегодня здесь я что-то не слышал упоминания о нем, будто все события могли происходить помимо товарища Сталина. Рекомендую всем прочитать очень содержательную книгу Лаврентия Павловича Берии "К вопросу об истории большевистских организаций в Закавказье" (Впоследствии выяснилось, что автором содержания книги был другой человек, Берия присвоил авторство, а того человека уничтожил), она дает наглядное представление об образе Вождя нашего, ковавшего наше с вами будущее в те далекие времена.

Лебедев подошел к сидящему в переднем ряду Кочневу, заглянул в его тетрадь, подчеркнул цветным карандашом несколько слов, а затем, обращаясь ко всем слушателям, сказал:

- Обращаю ваше внимание, что слова "Вождь", "Великий" пишутся с большой буквы, этого требует уважение к товарищу Сталину.

- Но в грамматике этого не сказано, - прервал его Пилипенко.

- Грамматика теперешняя будет пересмотрена, та, по которой вы учились, написана врагами народа.

Заглядывая снова в свои записи, Лебедев продолжал:

- Товарищ Сталин - Гениальный Вождь и Учитель партии, Великий Стратег социалистической революции. Работа его исключительно многогранна, его энергия поистине изумительна. Он занимается вопросами теории марксизма, школьными учебниками, благоустройства столицы, северного морского пути, болот Колхиды, советской литературы и искусства, редактирует колхозный устав.

- В общем, скажи: и швец, и жнец, и на дуде игрец, - недовольный бесконечными тирадами Лебедева, раздраженно шепнул рядом сидящему Кузнецову Пилипенко.

- Вы что-то хотите спросить, товарищ Пилипенко? - повернулся к нему Лебедев.

- Нет, мне все ясно.

- При личном участии Сталина, - продолжал Лебедев, - издан "Краткий курс ВКП(б)", четвертая глава написана им полностью. А кому не известно, что народ назвал скромного Иосифа Виссарионовича "Лучшим Другом учителей", "Лучшим Другом спортсменов", "Лучшим Другом летчиков", то есть нас с вами?

-Тоже мне, летчик нашелся, - пробурчал Кочнев.

- Особенно надо подчеркнуть невиданно великую гуманность Отца народов товарища Сталина, защитника пролетариев всех стран мира. Защитника каждого человека нашей родины. Когда он произнес: "Сын за отца не отвечает" - это явилось еще одним доказательством его заботы о каждом человеке, о каждом винтике. Все успевают за мной записывать?

- Успеваем, - за всех ответил с заднего ряда Кочнев, - а про себя буркнул: "Мели, Емеля, твоя неделя".

- Тогда продолжим. Сталин вместе со своими ближайшими соратниками Молотовым, Ворошиловым, Кагановичем, Берия, Шверником и другими испытанными соратниками, во главе партии талантливо руководит нашим государством. Сталин - мудр, он Величайший мастер смелых, революционных решений. Сталин - это Ленин сегодня.

Повернувшись в сторону Волкова, сказал:

- Вот так надо строить вступительную часть ваших лекций по международным и внутренним вопросам. Конечно, вы еще не приобрели достаточного опыта в лекционной работе, и это служит оправданием допущенным вами прорехам. Нам, инструкторам, проще, мы на этом сидим, на этом, так сказать, собаку съели.

Лебедев громко засмеялся, ожидая одобрительного эха аудитории, но слушатели глухо молчали, делая вид, что доканчивают записи в тетрадях.

- Есть у кого-нибудь вопросы ко мне?

- У меня есть, - поднялся Баланов, - вы привели слова Сталина, что сын за отца не отвечает. А отец за сына отвечает?

Лебедев некоторое время раздумывал.

- Я затрудняюсь вам ответить сейчас, я узнаю и на следующем занятии отвечу вам. Впрочем, вы, товарищ Баланов, можете зайти сами в политотдел, даже прямо к комиссару бригады товарищу Шаврову, он охотно вам разъяснит, все вы знаете о его внимательном и чутком отношении к каждому, кто к нему обращается по любому вопросу, а тем более по политическому. Есть еще вопросы ко мне?

- Нет, - ответило несколько человек хором.

- Ну, тогда вот что… - Он вынул из полевой сумки какие-то обложки, протянул их мне: Раздайте всем по одной, а с каждой тетради снимите обложки и передайте мне.

Я вопросительно взглянул на него.

- Вам непонятно?

- Мне непонятна цель.

- Не считаю нужным ее объяснять. Выполняйте. - Слушатели протестующе заговорили:

- Зачем это нужно? Кто это выдумал?

- Где вы находитесь, товарищи командиры, на базаре или в воинской части? Немедленно исполняйте мое распоряжение.

Я собрал все обложки от тетрадей у слушателей и передал их Лебедеву, взамен каждому дал обложки из толстой чистой бумаги. Лебедев пересчитал количество присутствующих, затем - количество снятых обложек, положил их в сумку и ушел.

- Что бы это значило, ребята? - спросил Баланов, когда дверь за Лебедевым закрылась.

- Да, интересно, зачем ему понадобились обложки от тетрадей, - вопрошал Пилипенко.

С заднего ряда раздался голос Кочнева:

- Пока Лебедев разглагольствовал со своими заглавными буквами, я разглядывал рисунок "Трех богатырей" на обложке, и знаете, что обнаружил? Антисоветский лозунг.

- Ты что, пьяный? На обложке никакого текста нет, - сказал Пилипенко.

- А вот есть. У кого еще осталась старая тетрадь?

Кто-то подал исписанную тетрадь.

- Видите на первой странице рисунок с травой под ногами лошадей? Приглядитесь, и читайте.

Все с любопытством стали приглядываться к нарисованной траве. Приглядевшись к торчащим стеблям травы, они прочли: "Да здравствует товарищ Троцкий!" Ничего не говоря, все стали расходиться, хозяин тетради порвал обложку.

Прошло несколько месяцев после моего возвращения из Борисоглебска и Москвы.

Эскадрилья занималась летной подготовкой, со своим отрядом я проводил стрельбы с самолетов по наземным щитам, установленным на полигоне. Со дня на день результаты стрельб летчиков все больше улучшались, среди отличавшихся была Полина Осипенко, одна из трех женщин в эскадрилье, летавших на самолетах-истребителях И-16, были они в подчинении разных командиров отрядов, Полина - в моем отряде. Однажды она подошла ко мне со словами:

- Товарищ старший лейтенант, докладываю вам, что меня назначили в командировку в Москву, приказано об этом доложить вам, кроме того, комиссар Шавров просит вас срочно зайти к нему.

Я удивился, что не мне сообщил об этом комиссар, видимо, действительно, дело срочное. Я с ней тепло распрощался, пожелал всяческих успехов в работе. На следующий день телеграммой из Москвы вызвали и Веру Ломако, осталась одна женщина-пилот Уразова, вышедшая замуж за командира отряда, убывшего позже в командировку в Испанию. Вскоре стало известно, что наших женщин-летчиц вызвали для участия в побитии мирового рекорда на дальность перелета женского экипажа, он был совершен ими по маршруту Севастополь-Архангельск на гидросамолете с расстоянием 2500 километров. Командиром экипажа была моя летчица Полина Осипенко, членами - Вера Ломако и Марина Раскова. Было это в июле 1938 г., а уже через несколько месяцев новый женский экипаж в составе В.Гризодубовой, П.Осипенко и М.Расковой побил еще один рекорд на дальность беспосадочного полета из Москвы до Дальнего Востока, это было 24-25 сентября1938 г.

Направляясь к комиссару бригады Шаврову, думал: "Неужели Манна (командира бригады) действительно НКВД арестовало, как все между собой шепчутся? И что этот проклятый орган, терроризирующий людей, мог преступного в нем найти? Разве только, что Манн нерусский?" Вспомнив, что совсем недавно и на меня, учитывая мою национальность, особисты НКВД бригады пытались собрать компромат, используя провокацию с письмом из Австралии, я пришел к заключению, что шепчутся вокруг неспроста о Манне и его аресте.

- Я только что получил по телеграфу два распоряжения, - начал Шавров после моей явки к нему, - оба они из Москвы, одно по поводу командировки Полины Осипенко, и другое о командировке в Москву на изучение новой матчасти Александра Осипенко, ее мужа. Дело срочное, мне пришлось узнавать у нее, где Александр проводит свой отпуск, сказала, что находится в Киеве, штаб ВВС требует сегодня же обеспечить явку командира четвертого отряда Осипенко в Москву. Вас я вызвал, чтобы поговорить, кого бы вы порекомендовали назначить временно исполняющим обязанности командира четвертого отряда из командиров звеньев вашего отряда.

Пока Шавров обосновывал, почему надо назначить исполняющим обязанности командира четвертого отряда из числа командиров моего отряда, я лихорадочно думал о другом.

- Товарищ бригадный комиссар! Пошлите меня вместо Александра Осипенко, он же наверняка опоздает прибыть в Москву.

Шавров продолжительное время молчал, задумавшись.

- Так вы предлагаете мне искать сразу двух исполняющих обязанности командиров отрядов? - спросил он, улыбнувшись.

Снова наступила пауза. Лотом Шавров решительно произнес:

- Я и сам об этом подумал, когда расспрашивал Полину, где находится муж, давно знаю о вашем желании и готовности ехать на войну в Испании (сейчас Шавров впервые не употребил слова "изучение матчасти"), знаю и то, что препятствуют вам в этом те, кому мешает ваша национальность, да вы и сами знаете об этом.

Шавров многозначительно махнул рукой в сторону кабинетов особого отдела НКВД авиабригады.

- Но я беру ответственность на себя. Возьмите самолет и летите в Москву в управление кадров ВВС, доложите, что Осипенко находится в отпуске на Украине. С собой возьмите летчика, который возвратит самолет обратно. Только не берите самолет У-2, он тихо ходит, Осипенко вас может обогнать, ему послана телеграмма.

Я взял самолет Р-5, а вторым летчиком старшего лейтенанта Бондаренко. Мы улетели через тридцать минут, я успел только на несколько минут забежать домой предупредить жену, что убываю в командировку, возможно, длительную.

Однако нам не повезло, оставалось совсем немного лететь до Москвы, когда в моей кабине появился запах масла, а затем откуда-то оно струёй полилось на меня. Это уже не простая неисправность, с которой можно продолжать лететь дальше, срочно стал смотреть, где есть подходящее место для посадки, такое оказалось вблизи железной дороги. Благополучно посадив самолет, оставил при нем Бондаренко, сам же попутной электричкой помчался в Москву.

В управление кадров ВВС заходил с уверенностью, что мне повезло. Но каково же было разочарование, когда мне сообщили, что Осипенко прислал телеграмму-молнию о вылете из Киева в Москву, на второй день он убыл в Испанию, где потом участвовал в боях против фашистских летчиков.

А Полина Осипенко, производя позже тренировочный полет в закрытой кабине ("слепой полет") при страховке в передней кабине бывшим моим оренбуржским однокурсником, ставшим комбригом после войны в Испании Анатолием Серовым, погибла при неизвестных обстоятельствах вместе с ним. Оба они имели парашюты, которыми не воспользовались, поэтому вероятной причиной гибели могла быть несогласованность действий их в слепом полете, когда в результате вестибулярных иллюзий, не видя горизонта, трудно представить, в каком положении находится самолет, спасти могут только приборы в кабине, но попав в перевернутое положение (например, в тумане), можно растеряться, ибо приборы "врут", поскольку страховщик Серов горизонт видел, а самолет в нормальный полет не вывел, возможно, произошла неувязка в управлении самолетом между ними.

На следующий день после неудачной поездки в Москву, придя на аэродром, я, к своему удивлению, не заметил никого возле самолетов, и вообще вокруг не было людей, но в это время из штаба вышел Хара и сказал, чтобы я зашел в помещение, что там будет проходить митинг. О чем? Он не знает. Никто не знал. Митинги проходили по всем эскадрильям, проводили их работники политотдела.

- Товарищи, чрезвычайный митинг считаю открытым, - объявил инструктор Лебедев, которому было поручено проводить его в эскадрилье майора Кулдина. - Необходимо избрать президиум из трех человек.

И он сам назвал состав президиума, назначив в него командира эскадрильи Кулдина, летчика Кузнецова и воентехника первого ранга Туценко. Сам назначил комэска председателем, Туценко - секретарем. Затем шепнул председателю, чтобы он предоставил слово ему, Лебедеву.

- Товарищи, - начал он, - сегодня ночью в своей квартире органами НКВД арестован злейший враг советского народа, предатель и шпион, пролезший в комиссары, отщепенец Шавров.

Сообщение Лебедева было таким неожиданным, что в первый момент каждый подумал, что Лебедев произнес неудачную шутку или же перепутал фамилию того, кто был ночью арестован. Все вопросительно уставились в докладчика, ожидая, что он, извинившись, назовет другую фамилию. Но Лебедев продолжал:

- Вы должны выступить и заклеймить врага народа и потребовать уничтожить изверга. Мы не позволим топтать нашу священную землю таким людям, нет, нелюдям - подонкам, как этот Шавров.

Сделав небольшую паузу, Лебедев вместо председателя спросил:

- Итак, кто берет слово?

Воцарилась гробовая тишина. Глубокий шок, возникший при первых словах Лебедева: "арестован Шавров", не прошел, все молчали. "Как это враг? - думал каждый, - дает он себе отчет, произнося такие слова в отношении человека, которого все знают как задушевного политработника. Как повернулся язык у этого Лебедева назвать Шаврова врагом, человека, с которым работал бок о бок, и которого вчера еще превозносил при каждом своем выступлении".

- Товарищ председатель, - обратился Лебедев, - ведите, ведите митинг, спрашивайте, кто хочет выступить и заклеймить врага народа?

- Товарищи, кто хочет выступить, высказаться, что-нибудь сказать, за или против, - невнятно спросил председатель. Его прервал инструктор:

- Не "за" или "против": вражеский агент уже полностью разоблачен нашими славными карательными органами в лице НКВД, наш долг поддержать проявленную бдительность органами и потребовать сурового наказания, вплоть до расстрела, этой гниды на теле советского народа.

Гробовая тишина не нарушалась, никто не смотрел в сторону президиума, каждый склонил голову книзу: выступить? – только не я, думал каждый.

Тогда Лебедев, продолжая хозяйничать вместо председателя, перешел к поименному вызову к выступлению:

- Товарищ Пилипенко, выскажитесь.

- Да я что, я в этом деле неграмотный, - отнекался он.

- Ну, тут грамоты не требуется, надо просто заклеймить и потребовать, вот и все.

- Конечно, я понимаю, - продолжал Пилипенко, - но, наверное, надо было бы сначала проверить, как так, хороший человек и вдруг…

- Я вижу, Пилипенко, - прервал его Лебедев, - вы не туда гнете, я уже сказал, что наши авторитетные органы разоблачили… Больше выступающих нет? В таком случае предлагается резолюция.

И он зачитал заранее приготовленную резолюцию, состоящую из слов: "заслушав"... "одобряем"... "клеймим"... "требуем"… "врага"... "изверга"... "шпиона".., "чтобы не топтал священную землю"… "единодушно".

Что комиссар Шавров - враг народа, не поверил никто, но руки за резолюцию подняли все.

А как же иначе? Порядок должен быть во всем.

Лебедев дал подписать резолюцию членам президиума митинга, аккуратно сложил ее в папку. Потом из той же папки вынул лист бумаги и сказал:

- Мне дано указание со стороны Органов обратить внимание личного состава на некоторые нездоровые разговоры прямо враждебного характера, допускаемые в общении между собой, а проще - за углами. Распространяют слухи, будто у нас в стране НКВД при допросах применяет пытки. Я вам сейчас зачитаю официальную бумагу, содержание которой прошу себе намотать на ус всем, кто безответственно ведет такие разговоры.

Лебедев развернул бумагу.

"Пытки широко применяются в капиталистических странах, даже в передовых, применяется допрос третьей степени, то есть с применением физических и психических мучений, гипноза, непрерывных допросов, с лишением сна, пищи. Пытки приняли массовое распространение и отличаются особой жестокостью в фашистских странах.

В СССР пытка запрещена законом. Лица, которые попытались бы к ней прибегнуть, подлежат ответственности, в зависимости от обстоятельств, по статье 142 и 146 УК РСФСР и соответствующим статьям УК других союзных республик".

- Всем ясно прочитанное мною разъяснение Органов?

Кто-то что-то промычал, когда инструктор подписывал:

"Проработано с личным составом".

(После убийства С.Кирова (дек. 1934 г.) вышел Указ, специально разрешивший производить пытки при допросах арестованных, однако фактически пытки НКВД постоянно водило и ранее, Сталин об этом знал. А 10 января 1939 г. окончательно себя разоблачил, послав шифрованную телеграмму секретарям обкомов, ЦК нацкомпартий, наркомам внутренних дел, начальникам Управлений НКВД следующего людоедского содержания:
"ЦК ВКП(б) разъясняет, что применение физического воздействия в практике НКВД было допущено с 1937 г. с разрешения ЦК ВКП(б). Известно, что все буржуазные разведки применяют физическое воздействие в отношении представителей социалистического пролетариата и притом применяют его в самых безобразных формах. Спрашивается, почему социалистическая разведка должна быть более не гуманна в отношении заядлых агентов буржуазии, заклятых врагов рабочего класса и колхозников. ЦК ВКП(б) считает, что метод физического воздействия должен обязательно применяться и впредь… как совершенно правильный и целесообразный метод")

Предыдущая Оглавление Следующая