"Освободители"

Два государственных преступника - Сталин и Берия - договорились между собой: один назовет предыдущего наркома НКВД мерзавцем, погубившим миллионы невинных людей, а другой, по указанию первого, станет "исправлять" "ошибки" того же, первого.

В атмосфере этого ажиотажа государственных преступников я и был освобожден из застенков НКВД. Не получив никаких документов от "освободителей", я стал никем, "гражданином Никто". Не желая им оставаться, я из города Энгельса, куда с семьей переехал из деревни Мужичок, поехал в Москву, поставив перед собою цель - восстановиться в авиации. Казалось, что тут трудного, сидел в застенках НКВД, главарь которого назван Сталиным "мерзавцем, погубившим миллионы людей", и оказался на свободе без каких-либо обвинений меня в чем бы то ни было. Что еще надо? Садись за штурвал самолета, продолжай летать, при этом Сталин и Берия еще публично извинятся передо мной и миллионами граждан, пострадавшими от рук этих преступников.

Но не тут-то было! Потребовалось более двух лет, чтобы доказать, что хотя я ни в чем не виновен, но все же в чем-то должен быть виновен ибо "славные органы НКВД не ошибаются", мало того, если и дальше буду доказывать, что в камерах пыток находился незаконно и преступно, меня арестуют за клевету на НКВД и "великую партию".

Куда бы я ни стучался, узнав, что находился в лапах НКВД, чиновники отказывались рассматривать мои жалобы на совершенные в отношении меня беззакония, и я уходил на улицы Москву с тем же званием "гражданин Никто".

Однажды я шел вверх по правой стороне улицы Горького, вдруг меня окликнул через окошко остановившегося впереди легкового автомобиля какой-то человек, подойдя ближе, увидел, что это был Иван Лакеев, бывший летчик нашей эскадрильи.

- Здорово, дорогой друг, - радостно произнес он, - куда направляешься?

У меня не было определенной цели куда-то идти после только что отказанного рассмотрения моей жалобы, назвал ему какой-то магазин.

- Ну, садись в машину, довезу попутно, - сказал Лакеев.

Я сел.

- Вот видишь, когда-то летчики эскадрильи смеялись надо мной, видя, как у меня не получались фигуры пилотажа, а вот теперь посмотри: я генерал, большой начальник в штабе ВВС, еду сейчас туда, а тебе приходится ходить пешком. Где ты сейчас служишь?

Он посмотрел на мои петлицы, где прицеплены были те же "кубари" старшего лейтенанта, купленные при выходе из застенок НКВД в Смоленске.

Я не стал ему рассказывать, что я Никто, а он похвалился, что был в Испании, участвовал в боях с фашистскими летчиками, и что за это получил звания Героя и генерала. Неожиданно он приказал шоферу:

- Остановись! - сам нажал на сигнал, подзывая к себе человека, идущего навстречу по тротуару.

- Петр Федорович, подойди сюда, посмотри, кого везу!

Кузнецов, поздоровавшись с Лакеевым, заглянул в кузов.

- О, какая встреча, - радостно вскрикнул он. - Сколько лет, сколько зим? - Здравствуйте, товарищ командир, как бы хотелось с вами поговорить.

- А вы и поговорите, здесь вас оставлю, я сам спешу, - и Лакеев уехал по своим делам.

Мы остались вдвоем.

- Может быть, зайдем в кафе, товарищ командир? – спросил меня мой бывший летчик, теперь подполковник Кузнецов.

Мы зашли. Я спросил, где и кем он работает, сказал что рад встрече с ним. Мы разговорились на многие темы.

Взглянув на мои петлицы со знаками старшего лейтенанта, Кузнецов затронул животрепещущую тему.

- О зловещей истории, случившейся с вами в начале 1938 года, нам, добровольцам, стало известно, когда находились в Испании. Только возвратившись, я узнал, что Ворошилов на заседании Военного Совета сказал: "В ходе чистки в Красной армии в 1937-38 годах мы вычистили более сорока тысяч человек. 3а десять месяцев 1938 г. выдвинули более 100 тысяч новых командиров. Из 108 членов Военного Совета старого состава осталось лишь 10 человек". Это ужасно! - воскликнул Кузнецов.

- Для меня - это вдвойне ужасно. За то, что я немец по национальности, Ворошилов не только "вычистил" меня из авиации, а и передал в распоряжение Ежова для проведения нечеловеческих пыток в застенках брянской тюрьмы его палачами, фамилии которых вам хорошо известны...

Кузнецов беспокойно стал оглядываться по сторонам и сменил тему разговора.

- Я никогда вас не забуду, - сказал он, - вы всегда были образцом командира для меня, не только для меня, вас уважали летчики и командование бригады.

- Оно и видно, как уважало командование, когда касалось направления в Испанию.

- Хочу вам откровенно сказать вот о чем, - сказал мой бывший летчик, - высшее командование то и дело поручало вам исполнение ответственных заданий, но ни повышения по званию, ни награждений орденом, как других командиров в бригаде, не производило. Знаете, почему? Препятствовало этому руководство особого отдела НКВД авиабригады. Однажды, еще при службе в вашем подчинении, зашел к ним, спросил, почему моего командира отряда они препятствуют в вопросе награждения орденом? Знаете, что они ответили? "Он немец, нам запрещают немцев награждать". Говорю: "Но ведь он во всех отношениях положительный человек". Ответили: "Это мы знаем, но такое указание сверху".

Петр Федорович умолк.

По его лицу я понял, что он хочет еще что-то сказать, но колеблется. Потом продолжил разговор издалека:

- Находясь в Испании, я о многом передумал в редкие часы, свободные от полетов, опасность, ежечасно угрожавшая жизни, возбуждала в голове мысли: все ли я совершал до сих пор верно?

- И к какому же выводу пришли?

- К неутешительному для себя. Меня беспрерывно мучили мысли, зачем связался с ними, особистами бригады.

- В каком смысле "связались"?

- Открою вам тайну: я был секретным сотрудником особого отдела НКВД бригады, меня они с легкостью завербовали в помощники себе. Потом мне стало стыдно и отвратительно за свое согласие стать сексотом.

- Но ведь вы, наверно, никого не закладывали беспричинно?

Петр Федорович вдруг, всей грудью навалившись на край стола, в сильно возбужденном состоянии, громко произнес:

- Никого, кроме вас, Виктор Генрихович! - выдохнул он.

Я почувствовал, что глаза мои выкатились на лоб от удивления. Я ожидал его разъяснений, а мой бывший летчик Кузнецов собирался с духом, чтобы исповедаться.

- По заданию особого отдела я украл в вашей квартире с письменного стола письмо, адресованное вам из Австралии корреспондентом, и передал его им. Всю жизнь буду себя корить за совершенную подлость в отношении командира, которого уважал безгранично.

- Это было, когда у вас неожиданно возникла нестерпимая жажда, и я пошел на кухню за водой?

- Да.

Я тоже всю жизнь буду помнить подлость, стоившую мне долгих бессонных ночей.

- Можете ли вы простить меня за все, Виктор Генрихович?

Я не помню, простил ли его тогда, в кафе.

Помню только из того дня, что пока с Лакеевым ехал по улице Горького, я намеревался спросить, что он думает по поводу приветственной телеграммы Гитлера Сталину, но Лакеев спешил, так что вырезку из газеты он не прочитал, в ней было написано: "Господину Иосифу Сталину! Ко Дню Вашего шестидесятилетия прошу принять мои самые сердечные поздравления. С этим я связываю свои наилучшие пожелания. Желаю доброго здоровья Вам лично, а также счастливого будущего народам дружественного Советского Союза. Адольф Гитлер". Мнение моего бывшего коллеги интересно было бы знать.

В положении своем как гражданина Никто я еще много дней ходил по Москве, стуча в разные двери учреждений и организаций. Всюду получал отказы в устройстве на работу.

- Заходите, заходите, пожалуйста, - встречали меня начальники, взглянув не в лицо, а на петлицы старшего лейтенанта.

Затем начинался допрос, - то есть "собеседование", кто я и зачем пожаловал в это учреждение, обещали во всем помочь мне.

- Конечно, - говорил начальник, - перегибы были допущены, но теперь товарищ Сталин устраняет их жесткой рукой, мы найдем вам пока небольшую должность в нашем аэроклубе, позже повысим. Кстати, а как у вас с членством в партии, восстановили?

- Исключала меня не партия, а НКВД, заочно, не спрашивая ее.

- Значит, еще не восстановлены в партии?

- Еще нет.

После этих моих слов начальник разыгрывал спектакль, кончавшийся словами, что пока, к сожалению, ни одного свободного места нет.

Деньги у меня кончились, да и оставаться ночевать в комнате бывшего красноармейца авиабригады А.Польских, за которого вышла замуж сестра моей жены Зоя Шарабурина в период проживания у нас в Брянске, было неудобно и невозможно: их "квартира" состояла из переоборудованного коридорчика размером шесть квадратных метров. Я возвратился в г.Энгельс.

Я понял, что пока меня не восстановят в членах партии, оставаться мне гражданином Никто - вечно. Решив, что дешевле будет обращаться в соответствующие организации через письма, исписал их многими десятками, но получал отказные ответы, без какой бы то ни было мотивировки. Почти через два год переписки получил ответ из комиссии партконтроля ВВС, которая предложила обратиться с заявлением в парторганизацию авиабригады, бригада к этому времени перебазировалась в другой город. Мое заявление приняли, обязали присутствовать при разборе его в партбюро.

- За что вас исключили из партии? - спросили члены бюро.

- Я не знаю, за что, при исключении не присутствовал, никакого собрания не было, фактически меня исключало НКВД.

- А за что вас арестовало НКВД?

- Не знаю.

- Как это так - вы не знаете? У нас в стране просто так не сажают. Вам следователи говорили, в чем вас обвиняют?

Приглядевшись к сидящим, я заметил в задних рядах Чугуева, тщательно прятавшегося за спины сидящих впереди него.

- Меня обвинили в шпионаже в пользу Германии.

- Значит, все-таки было, за что вас арестовывать, наши славные чекисты напрасно людей не сажают.

- Но следователи ничего не доказали, несмотря на пытки...

- Какие это пытки!? Вы что клевещете на НКВД, у нас в стране пытки запрещены, это должно быть вам хорошо известно.

- Вот именно... - начал я. Но меня прервал секретарь бюро:

- Всё, выйдите в коридор, мы вас вызовем. - Прошло всего несколько минут, меня вызвали.

- В восстановлении в партии вам отказано, - сказал секретарь.

Прошло несколько месяцев, в комиссии партийного контроля партийной организации ВВС лежала моя апелляция о восстановлении.

По вызову этой комиссии я выехал в Москву.

В небольшом зале за длинным столом сидело человек двадцать членов комиссии. Они стали задавать вопросы:

- Расскажите, за что вас исключила парторганизация?

- Меня парторганизация не исключала.

- А кто же мог вас исключить, кроме нее?

- Исключало НКВД путем ареста, безо всяких оснований.

- Вы что, хотите здесь клеветать на наши славные органы, охраняющие покой нашего народа?

- Я не собираюсь клеветать, но и не могу молчать о беззакониях, творимых этими органами над беззащитными людьми.

- За что вас арестовали органы НКВД?

- Следователи сказали, якобы я являюсь шпионом, немецким, конечно.

- Почему немецким?

- У нас в стране все нации равны, вы клевещете на партию.

Я намеревался еще о многом сказать, но секретарь парткомиссии прервал:

- Есть предложение открыть дискуссию. А вы подождите в коридоре, - сказал он мне.

Точно через пять минут меня позвали в зал.

- Комиссия партконтроля при парторганизации ВВС вынесла решение об отказе в вашей апелляции.

Прошло еще несколько месяцев, мою апелляцию разбирала комиссия партийного контроля ЦК КПСС, в зале за длинным столом сидело человек двадцать пять членов ее.

Секретарь комиссии объявил:

- Поступила апелляция от бывшего коммуниста Фукса Виктора Генриховича о восстановлении его в членах партии. Из личного дела его, находящегося в управлении кадров Военно-воздушных сил, явствует, что он являлся образцовым командиром различных авиационных подразделений, на протяжении нескольких лет участвовал в воздушных парадах над Москвой, участвовал в войсковых испытаниях первых самолетов И-16, возглавлял государственную комиссию по выпускным экзаменам Борисоглебской школы летчиков, аварий и поломок не имел за все время службы в частях, добросовестно занимался воспитанием молодых летчиков, я не стану перечислять все положительные черты его, их достаточно много. Какие вопросы имеют члены комиссии к товарищу Фуксу?

- Когда вы были мобилизованы в армию? - задал вопрос один из членов комиссии.

- В армию, а точнее, в авиацию, я поступил добровольно на четыре года раньше призывного возраста, когда мне не было еще восемнадцати лет, в то время в армию призывалась молодежь с двадцати двух лет.

- Участвовали ли вы в войне против фашистов в Испании? - спросил другой член комиссии.

- На мои неоднократные просьбы послать в Испанию на борьбу с фашистскими летчиками я получал отказы.

- Почему? - спросили сразу несколько человек.

За меня ответил председательствующий - секретарь КПК:

- Как вы знаете, Фукс по национальности немец, это и служило препятствием в продвижении его по службе, то же и об Испании. Теперь, после расстрела мерзавца Ежова, - продолжал секретарь комиссии, - отношение к национальностям кардинально изменится к лучшему, ведь НКВД возглавил верный соратник товарища Сталина Лаврентий Берия.

Комиссия партконтроля вынесла решение восстановить меня в членах партии.

В этот период я устроился работать инструктором-командиром звена в одном из московских аэроклубов. Семью устроил в частной квартире в Теплом Стане.

Я был рад, что снова нахожусь в авиации, хотя и не той, в какой бы хотелось быть - в военной. Но исполнение и этого желания не заставило долго ждать. Шла война с Финляндией, победить такую страну нашей огромной армии не удалось без больших потерь, физических и моральных, тирану пришлось основательно призадуматься: что же будет, если начнется война с Германией? Сталин приказал своему холую Берия срочно выпустить из тюрем и лагерей побольше бывших военных, безвинно сидящих там с ведома тирана, и передать их Ворошилову для использования согласно должности и специальности каждого, извещение о восстановлении меня в военной авиации получил на квартире в Теплом Стане. Стоял март, как назло, на улице был страшный мороз с пургой, одетые почти по-летнему (другого не было), с попутным транспортом добрались до Москвы, а тут автобусы не ходили из-за заносов дорог - нас было трое: я с женой и малолетний сын на руках. Не зная, как следует, дороги до вокзала, мы шли пешком по неведомым нам улицам, забегая в каждый магазин, чтобы погреться. Только в вагоне мы смогли отогреться. Поезд вез нас на юг. В Армавире, где мы сошли с поезда, было настоящее лето.

Новая моя служба в военной авиации началась в 161-м РИА'пе - резервном истребительном авиаполку, состоявшем из бывших репрессированных органами НКВД летчиков, командиром полка истребителей был назначен бывший командир Брянской авиабригады Манн, что пришлось ему пережить, как и всем другим летчикам, я не знал и спрашивать не собирался. После проверки приезжими инспекторами моих навыков управления самолетами в мое распоряжение командир полка Манн приказом закрепил девять молодых летчиков, назвав эту группу подразделением полка - отрядом, я стал его командиром. А вскоре Управлением кадров Военно-воздушных сил был назначен командиром истребительной эскадрильи и убыл в Западный военный округ. Через несколько месяцев началась война.

Предыдущая Оглавление Следующая