Солянские колоски

Где-то далеко-далеко на Западе черным ураганом бушевала война, унося тысячи жизней ежедневно и неся людям непомерное горе и страдания. Но это было не здесь - в глубоком тылу, в глухом сибирском селе под названием «Новая Солянка», что расположилась в сорока километрах к западу от Канска, и в двухстах километрах к востоку от Красноярска - на транссибирской железнодорожной магистрали.

Шел уже 1942-й - год надежд и разочарований, очень тяжелый для нашей страны год. Мне в ту пору было всего три годика, я мало что помнил и понимал. Но моя двоюродная сестра Елизавета хорошо помнит те военные годы - ей было в ту пору двенадцать лет. В Солянке жили наши дедушка и бабушка: Родион Алексеевич и Мария Павловна Рогачевы. Иногда меня моя мама «подбрасывала» к дедушке с бабушкой из Канска, так как сама постоянно находилась на производстве. Бабушкин с дедом огород да подворье и спасали большую семью Рогачевых от голода.

Солянка была глубоким тылом, но жила, как и вся страна, под лозунгом: «Все для фронта, все для Победы!» Рабочих рук не хватало, голодных ртов было много, вот и легли все тяготы и заботы на женщин, стариков и подрастающих детей. Работали все, кто был способен к труду, не жалуясь на голод и холод. Да и жаловаться-то было некому, так как местные власти в духе того времени не особенно-то и жалели. Своими драконовскими строгостями доводили людей до такого состояния, что жизнь медом не казалась, были случаи суицида - не только индивидуального, но и семейного.

Все, кто имел хоть какую-нибудь власть над людьми, использовали ее на полную катушку, демонстрируя начальству свое рвение и незаменимость. Цель была одна: получить «бронь» и остаться в тылу.

Одним из таких ретивых служак был тогда в Солянке участковый милиционер, выделявшийся своей свирепостью и куражами. Фамилию его я называть не буду по морально-этическим соображениям, да и родные его до сих пор еще живут в Солянке. Назовем его условно Прохоровым. Так вот, этот самый Прохоров был настоящим шакалом в человечьем обличье. Здоровый, упитанный, красномордый детина, всегда «под мухой», с «наганом» на поясе с раннего утра начинал обход своих «владений». Похмелялся с утра у одних, закусывать шел к другим, а вечером, уже дойдя до нужной кондиции, потрошил сундуки и закрома у третьих - у тех, кто ему чем-то не угодил или просто не понравился. В число третьих попал и наш дед Родион Рогачев.

Наш дед был мастеровым, умелец - золотые руки, как и многие солянские старики. Он мастерски умел выделывать любые шкурки и шить из них шапки, шубы, сапоги. Его ремесло было немалым подспорьем в те военные, не сытые годы. Зная об этом, Прохоров обложил деда своеобразным налогом-ясаком; то сапоги у деда готовые заберет, то шапку, то приказывал пошить ему какую-либо меховую вещь, либо унты или рукавицы. В то время такие вещи были в большой цене и часть изъятого у деда Прохоров подносил в подарок своему начальству, часть продавал в райцентре Заозерном, а частью пользовался сам.

Однажды дед не выдержал такой обираловки и заявил Прохорову, что у него ничего больше нет, что больше он шкуры с падших животных (собак, коров, лошадей) обрабатывать не будет. Лукавил однако дед: перед этим разговором он раздал все, что у него было одной семье, эвакуированной из Ленинграда, у которых ничего теплого не было.

Не поверил милицейский мздоимец деду, все в избушке перерыл и, не найдя ничего, пригрозил деду всяческими карами. Большую злобу затаил. И начались у Рогачевых «веселые» дни. С этого момента он стал поджидать деда на улице, когда тот возвращался с работы. А дед работал сторожем на зернохранилище, где хранилась подготовленная к отправке сельхозпродукция. Во всю действовал Указ о колосках, по которому можно было «загреметь» далеко и надолго. Лучше пусть на поле все сгниет, но брать не смей!

В один из осенних вечеров 1942 года он все-таки подловил нашего деда, когда тот возвращался домой, неся в кармане 1,5 - 2 килограмма зерна из тех колосков, которые подобрал на поле и за время дежурства нашелушил. На плече у деда болталась старенькая «берданка», рядом бежал верный пес Волчок. Он хоть и собака был, но понимал, что его хозяина остановил злой человек, начал облаивать и делать угрожающие выпады в сторону участкового, хотя знал его также хорошо, как и все солянские собаки. Но это были последние попытки пса выручить хозяина, ибо через несколько минут Волчок был застрелен из табельного «нагана» милиционером. После этого он отобрал у деда ружьишко, обыскал его и, найдя в карманах зерно, победно ликуя, потащил деда к себе в участок.

Следом за дедом он сразу вызвал на допрос нашу бабушку вместе с Лизой. Он ей постоянно внушал и заставлял оговорить деда и бабушку, что якобы они постоянно похищали зерно и овощи… За это он обещал ее отпустить. Но она была в таком состоянии, что ничего не могла ему ответить, а только плакала. После этого он на конной подводе повез всех троих арестованных в райцентр Заозерный, где доставил их к следователю районной прокуратуры. Следователь был не старым еще человеком, комиссованным из армии по ранению. У него не было одного уха и ампутирована правая ступня; это был инвалид войны. Он оказался умным и порядочным человеком. Он внимательно выслушал дедушку с бабушкой, позвонил в районный военкомат, где ему подтвердили, что все пятеро сыновей Рогачевых воюют на фронте, а старший Александр (папа Лизы) погиб в самом начале войны. Узнав об этом, он с укоризной взглянул на солянского участкового, велел ему немедленно освободить арестованных, доставить их домой и вернуть все у них изъятое. В адрес этого горе-милиционера он высказал все, что думают настоящие фронтовики, прошедшие огонь и глядевшие в лицо смерти, о таких вот жиреющих в тылу «охранителях социалистической собственности».

Возвращались обратно на той же подводе. Ехали молча. Милиционер Прохоров сидел угрюмый и, как ни странно, абсолютно трезвый. Уже в Солянке, возвращая деду изъятое, он не удержался и пригрозил, что все равно его посадит. Но тем не менее пылу и рвения у него поубавилось, он больше деда не поджидал по вечерам. Но зато он свою душу отводил на других, особенно вдовах, эвакуированных и их детях. Он рыскал днем по полям и если кого-либо из них заставал на поле за сбором колосков или других пропадающих продуктов, то сек кнутом беспощадно, будь то взрослый человек или ребенок. Лизе тоже неоднократно от него перепадало, как и другим моим старшим братьям и сестрам.

Но вот пришла долгожданная Победа. Стали возвращаться уцелевшие фронтовики в Солянку к семьям. Первыми появились калеки: безрукие, безногие, безглазые, контуженные. Вернулись живыми и наши дяди - Сергей, Павел и Михаил Рогачевы, с ранениями, излеченными в госпиталях и боевыми наградами. Победу праздновали всей Солянкой в живописном лесу за околицей. Я тогда был в Солянке у бабушки с дедушкой и мы вместе с сестрами Лизой, Марией, братьями Володей и Виктором, и с приятелями - как и все ребятишки тоже пошли на праздник. Присутствовало там и все солянское начальство и гости-начальники из Заозерного. Был там и наш гонитель и преследователь - милиционер Прохоров. Поначалу все шло чинно и гладко. Партийные начальники говорили пламенные речи, им вежливо аплодировали.

Но вот мужики, уже крепенько подпив, стали недобро поглядывать на некоторых солянских и приезжих начальников. Особенно стали пристально поглядывать на участкового Прохорова. Видимо перед этим дома мужикам жены, дети, соседи подробно рассказали об издевательствах и бесчинствах, творимых этими людьми в отсутствие глав семей. Первым надвигающуюся грозу почувствовал Прохоров и пытался незаметно улизнуть, но окруженный инвалидами, вынужден был что-то говорить в свое оправдание. Но его уже никто не слушал и вскоре его начали бить. Пытавшихся разнять других начальников тоже подвергли экзекуции. Началось настоящее побоище. Это был поистине «бунт кровавый и беспощадный», только в меньшем масштабе. Били Прохорова и ему подобных кто чем мог: кто костылем, кто культей, вымещая на этих людях все обиды, все, что накопилось за долгие годы войны, таким вот образом проявляя чувство справедливости.

Но били не всех подряд. Не трогали тех, кто не бесчинствовал, не измывался над людьми, не обижал их. Видя, что достанется и им, многие приезжие партначальники быстренько уехали на своих бричках, да их особенно никто и не удерживал. Некоторые, чувствуя за собой вину, пытались укрыться в кустах, но их догоняли, сбивали с ног и избивали.

Мы стояли недалеко и наблюдали за этим побоищем, как мужики мстили за обиды «тыловым крысам», а бабы их подбадривали и подзадоривали. Вскоре все закончилось само по себе. Фронтовики никого не убили насмерть, но бока намяли прилично. На побитых больше не стали обращать внимания, а те в это время постарались побыстрее убраться восвояси.

Участковый Прохоров пытался вызвать помощь из Заозерновской милиции, однако там на его обращения не отреагировали. Районное руководство тоже не стало лишний шум поднимать. Никаких абсолютно мер карательного характера не было принято. Видимо, хватило ума понять, что не стоит играть с огнем, что люди, познавшие радость Победы над сильнейшими армиями Европы и Азии, никогда не смирятся с положением раба, что сейчас дразнить такой народ нельзя. Поэтому все осталось без последствий.

А участкового Прохорова все-таки перевели из Солянки в Камалу на низшую должность. Некоторых других таких же - тоже убрали. А недавно мы узнали, что этот Прохоров умер. А кто с мертвыми воюет? Бог ему теперь судья.

На оглавление Вперёд