Николай Иванович

Одно из величайших заблуждений при суждениях о человеке в том, что мы называем, определяем человека умным, глупым, добрым, злым, сильным, слабым, а человек есть все: все возможности, есть текучее вещество.
Лев Толстой.

Ежегодно на Праздник Победы 9 мая я приезжаю в Канск на могилу своего отца, чтобы поклониться ему, подправить и обиходить могилку, помянуть и как бы мысленно поговорить с ним. После посещения кладбища я неизменно заезжаю на родную улицу Аэродромную, где стоит родительский дом, дома отцовых братьев и сестер, где прошло детство и юность моя и моих двоюродных братьев и сестер. Поклонившись и отдав дань памяти каждому дому, я всегда останавливаюсь возле дома дяди Володи отцова брата, который построил этот дом первым, вернувшись с войны.

В этом доме после переезда дяди Володи с семьей в Решеты, глубокой осенью 1953 года поселился со своей семьей человек необычной судьбы, человек незаурядный, на долгие десятилетия запечатленный моей (и не только) памятью. Звали его Николай Иванович Дедков. Во время войны он прошел путь от скромного инструктора политотдела мотострелковой дивизии до начальника политотдела 65-й Армии, которой командовал известный военачальник генерал армии Павел Иванович Батов. Демобилизовавшись из Армии в звании полковника, уже после войны, Николай Иванович, как политработник, был, как тогда говорили, партией направлен на партийную работу в качестве 1-го секретаря одного из районных комитетов ВКПб г.Москвы. Он был лично знаком со многими военными и гражданскими партийными большими начальниками. Особо близок был с Хрущевым, Микояном, Булганиным. Несколько раз доводилось ему встречаться с самим Сталиным. Сам прошедший фронты Отечественной войны, он резко критиковал больших партийных и военных руководителей, давая свою объективную оценку их действиям во время войны.

Особой острой критике он подвергал Л.З.Мехлиса за его сверхжестокие действия и решения, приводившие к неоправданным людским потерям и поражениям. Николай Иванович наивно думал, что после войны многое изменится, что политика партии будет развернута лицом к народу, измотанному тяжелейшими испытаниями. Он твердо был убежден, что нужны масштабные реформы во всех сферах жизни, направленные на облегчение и улучшение положения людей. Он даже выступал с инициативами на различных пленумах, конференциях и собраниях. Этой его позиции и особенно критики интриганы от политики ему не простили. Кто-то «настучал» на него «куда следует» и загремел Николай Иванович в 1947 году на 10 лет в Краслаг. Его лишили всего: звания, наград, должности и даже семьи. Его семью выслали в пос. Мотыгинс Краноярокого края под надзор краслаговской комендатуры, но больше никого не посадили. Его дело пересмотрели только после смерти «вождя», а летом 1953 года он, уже свободным человеком, соединившись с семьей, поселился на нашей улице Аэродромной в доме моего дяди Володи. В Москву он вернуться сразу не мог, так как ни работы, ни жилья там не было, а писать куда-то письма и униженно о чем-то ходатайствовать он не посчитал нужным.

Человек он был компанейский, быстро перезнакомился и сблизился с соседями, некоторым даже оказывал посильную помощь как словом, так и делом, чем снискал большой авторитет и уважение. Его жена Пелагея Емельяновна, педагог по образованию, очень здорово разбиралась в лечебных травах, которыми часто помогала соседям, если кто-то заболевал. Учитывая, что в то время дефицит на лекарства был огромен, ее помощь была весьма ценной. Росли у Николая Ивановича и Пелагеи Емельяновны два сына-близнеца - Петька и Павлик, которые были нашими сверстниками. Жили Дедковы по-русски широко и гостеприимно, дом их всегда был открыт для гостей. Их постоянно посещали знакомые, друзья, соседи и другие интересные люди. В их дворе и доме постоянно крутилось много детворы - друзей и приятелей Петьки и Павлика. Хозяин дома всегда всем был рад, был человеком воистину веселым, большим любителем шутки, крепкого народного словца, неожиданной импровизации, дружеского розыгрыша. Окружавшие не очень-то задумывались над тем, что подобная раскованность ему была необходима, как разрядка после тяжелейших лет напряжения всех его физических и духовных сил.

Как и большинство соседей, держали Дедковы и домашнюю скотину. У них была корова, которую они звали Дорой, были куры, поросята, собака по кличке Граф - небольшой добродушный пес, которого никто не боялся, а также большой кот сибирской породы по кличке Мефодий. Животных Николай Иванович любил и много с ними общался. Своим курам он даже имена присвоил каждой в зависимости от нрава. По двору гуляли Феофелла, Матильда, Матрена, Красавка, Базарка… Петух носил имя – Директор. Соберемся, бывало, у Дедковых во дворе и начинает нам Николай Иванович рассказывать, о чем он разговаривал с Графом или Директором, как куры будто бы жаловались ему на Директора, что он мало уделяет им внимания, а сам шастает по соседским дворам и дерется там с другими петухами. Ну и Николай Иванович будто бы посоветовал курам провести общее собрание, на котором хорошо «проработать» Директора и объявить ему выговор. Таким же образом он разыгрывал нас и с другими животными.

Под стать ему была и Пелагея Емельяновна. Бывало, вечером, когда корова Дора возвращалась с пастбища, тетя Пелагея после вечерней дойки поила нас, босоногих, парным молоком, при этом рассказывала нам, о чем она разговаривала с Дорой во время дойки. Якобы Дора ей говорила о новых местах в поле, где водится щавель, ягодка клубничка-земляничка, где какие грибы она видела и т.п. Мы понимали, что тетя Пелагея специально в такой форме раскрывала заповедные места, чтобы мы сходили туда и набрали этих даров природы. Разумеется, что эти места она находила сама, когда ходила на дневную дойку Доры на пастбище и в ближайших лугах собирала лекарственные травы. Мы потом ходили по указанным ею местам и никогда не возвращались домой с пустыми руками. Она и молоко и травы часто бескорыстно раздавала соседям, особенно тем, кто в этом нуждался. Ее такая помощь людьми воспринималась с благодарностью м вызывала ответные добрые чувства и действия.

С Петькой и Павликом Дедковым дружила буквально вся ребятня не только с улицы Аэродромной, но и с ближайших улиц - Новой, Нагорной (ныне улица имени Рудакова). Они всегда что-то изобретали, мастерили, строгали, паяли. То они самодвижущийся трактор из ниточных катушек и резинок смастерят, то из реечек соорудят кувыркающегося гимнаста, то еще что-нибудь диковинное. Все свои поделки показывали нам, давая возможность ими поиграть и выразить нашу заинтересованность и удивление. Ведь тогда мы не могли и мечтать о таких игрушках, какими играют сегодняшние дети, поэтому выражали искренний восторг от этих диковинок. А однажды они сделали настоящий фильмоскоп и развлекали детвору показами диафильмов. Для всех нас это было настоящим чудом и охотников для бесплатного кино (пусть статического, порой даже рисованного) было предостаточно. Прознали про эту диковинку и «крутые», как сейчас говорят, ребята лет по 16 - 17, имеющие проблемы с законом, а попросту - местное хулиганье и всякая околокриминальная шпана. Они втерлись в доверие к Петру и Павлу, обманом выманили у простодушных ребят этот фильмоскоп и уже у себя начали демонстрировать диафильмы, но уже на коммерческой основе, взимая с других ребят плату, как за полноценные кинофильмы. Мы все по этому поводу очень огорчились, но Петя с Павлом нас успокаивали, говоря, что сделают еще один, но уже лучше этого. Узнал об этом и Николай Иванович и сразу же пошел к обидчикам. Вернулся он, неся в руках этот фильмоскоп и, как бы в придачу к нему, набор диафильмов. Он обстоятельно побеседовал, как с самими парнями, так и с их старшими родственниками. Мало того, мужики и старшие ребята с нашей и других улиц, узнав об этой несправедливости, тоже сходили к этим парням и предупредили, что за обиды, причиненные Николаю Ивановичу и его семье, они просто-напросто «размажут» на ближайших заборах, сделавшего это. Угроза подействовала. Больше никто из «мутных» парней не только не беспокоили Дедковых, но и старались не появляться на наших улицах. Мы снова могли наслаждаться этой удивительной самоделкой.

Петр и Павел вскоре загорелись новой идеей - построить педальный вертолет, используя велосипедный механизм. Они даже нарисовали на бумаге каким он должен быть, и как всегда поделились идеей с нами. Мы с энтузиазмом восприняли эту мысль и начали нести к Дедковым все, что находили велосипедное: рамы, рули, сиденья, цепи, звездочки, а также доски из разных пород дерева для изготовления лопастей. Все стремились помочь и быть причастными к созданию такой машины, все мечтали в будущем полетать на этой чудо-машине. Я до сих пор уверен, что они обязательно создали бы такой педальный вертолет, если бы не уехали всей семьей в Москву в 1955 году. Но не только изобретениями славились братья-близнецы Дедковы. Они были заводилами в наших детских играх и мероприятиях. А мы в то время играли в лапту, в городки, сооружали прямо на улице качели-карусели, гимнастические турники. Реквизит к играм всегда бескорыстно делали Петя с Павликом, будь то биты и рюхи к городкам, или мячики для лапты, которые делали из коровьей шерсти, начесанной из боков Доры.

Проживал на нашей улице еще один интересный персонаж. Его звали Александром, или просто Саней - под этим именем он и запомнился многим взрослым и детям. Было ему лет 15 - 16, жил он одиноко в крохотной покосившейся избушке, доставшейся ему после смерти Матери. Отец его вроде бы погиб на войне, а других родственников поблизости не было. Этот Саня был психически неполноценным, по уровню интеллекта он не превосходил пятилетних детей, ни в какой школе не учился и сильно заикался. Видимо в раннем детстве он пережил мощнейшую психическую травму, от которой так и не оправился. Он был на редкость спокойным, всегда улыбающимся, приветливым парнем, по сути – большим ребенком. Вот он и пас стадо коров и овец, принадлежащих жильцам наших улиц. Мы восторгались его уменьем щелкать длинным бичом, звук которого походил на звук выстрела. Иногда он и нам давал «пострелять» бичом. Владельцы скота расплачивались с ним обедами и ужинами по очереди, давая порой продукты с собой. Его жалели, иногда одаривали чем-нибудь из одежды и обуви, порой и баньку для него с чаепитием устраивали. На голове Саня постоянно носил армейскую фуражку со звездочкой, в часы просветления сознания нам говорил, что это папка ему подарил, когда с войны на побывку приезжал. Нa курточке Саня носил много разных значков. Где уж он их приобретал, никто не знает, но нацеплены они у него были всюду и в большом количестве.

Саня почему-то ужасно боялся слова «колхоз» (уж не с колхозом ли связана его душевная болезнь?). При одном упоминании о колхозе, он уносился прятаться или же впадал в истерику. Местная хулиганистая шпана часто его дразнила колхозом, чем доводила, Саню почти до полного беспамятства. В конце концов эта травля и привела к трагедии. Как-то по дороге его подобрал подвезти ехавший попутно на грузовике шофер, хорошо знавший Саню. В кузове, куда он сел, как раз и ехала эта шпана. Тут-то они и начали подначивать и дразнить Саню колхозом. Услыхав, что его сейчас отвезут в колхоз на работу, Саня на полном ходу сиганул из кузова на дорогу. Разбился он насмерть, ударившись головой о крупный булыжник. Хоронить его приехала какая-то дальняя родственница, которой в организации похорон очень помогли хорошие люди во главе с Николаем Ивановичем.

Уехали Дедковы из Канска в Москву в начале 1955 года по личному приглашению Хрущева. Расставание было теплым, сердечным. Проводить Дедковых вышел почти весь наш поселок. Были слезы, наказы не забывать, приезжать в гости. Петр и Павел раздали на память ребятам все свои самоделки и изобретения.

С той поры прошло много-много лет. Острые углы обкатала безжалостная река времени. Николай Иванович долго еще состоял в переписке с моим дядей Володей, от которого мы узнавали новости про Николая Ивановича и его семью. Хрущев определил Николая Ивановича на работу в аппарат ЦК КПСС. Реабилитирован он был полностью, восстановлен в партии, в воинском звании, ему вернули все награды и выделили приличную квартиру. Пелагея Емельяновна работала в школе преподавателем ботаники, а братья Петр и Павел после школы поступили в МВТУ им.Баумана, по окончании которого работали в каком-то номерном почтовом ящике.

Сейчас в этом доме, как и в других домах моих родственников, живут другие люди. Иногда мне во время моих кратковременных визитов в Канск удается с ними поговорить, и я убеждаюсь в том, что эти люди хранят память о Николае Ивановиче и его семье; память, которая передается от одного поколения другому. Добро всегда помнится долго и порождает добро.

На оглавление Вперёд