Отрочество без ретуши

Юность ищет цели, юность жаждет воли,
Рвется вон из сердца, из груди, из тела,
Ищет избавленья в самой лютой боли,
Чтоб душа безумьем тяжким не болела…
Милутин Боич.

Прекрасная пора отрочество. Когда мысленно переносишься и в то далекое время своей юности, то словно заново переживаешь все те события, участником и очевидцем которых был. Передо мной предстают все те люди, родные, близкие, соседи, одноклассники, друзья детства такими, какими они были тогда, в то незабываемое послевоенное время.

Страна залечивала военные раны, в свои семьи возвращались все, кто уцелел в этом кровавом катаклизме. Многие без рук, без ног, на костылях, с другими ранениями и контузиями, но возвращались. Жизнь брала свое, люди обустраивались, обзаводились семьями, устраивались на работу, детей определяли в школу на учебу. Многого не хватало, было голодно и холодно, все необходимое для жизни и учебы приходилось добывать в бесконечных и многосуточных очередях. Я помню нашу канскую школу, где я учился в начальных классах на улице Енисейской. Это был обыкновенный одноэтажный барак с печным отоплением. Чтобы учиться в тепле, нужны были дрова. И мы, 10 - 11 летние мальчишки под руководством пионервожатой ходили по ближайшим дворам и украдкой добывали дрова, разбирая заборы палисадников и огородов. А однажды полностью разобрали и унесли деревянный туалет «скворечник» на топливо. За это лихое занятие нас никто не ругал, просто все делали вид, что ничего на замечают и как будто так и надо.

Постоянно хотелось есть. Наверное это из-за того, что мы росли и много двигались. Только что были отменены продуктовые карточки. Можно было покупать продукты в магазине, однако это было не так просто, да и особенно не на что. Нашу семью, как и всех наших соседей и родственников, спасал небольшой огород, на котором летом выращивалась картошка и другие овощи, которые были основой нашего рациона. На улицу из дома в свободное время для гуляния и игр каждый из сверстников выходил с чем-нибудь съедобным. У кого-то это был кусок хлеба с намазанным сверху маргарином или маслом (что было тогда большой редкостью), присыпанный сахарным песком. Обладатель этого бесценного сокровища великодушно давал от этого куска всем понемногу откусить. У других был просто хлеб без ничего или что-нибудь из овощей. Не было никогда такого, чтобы кто-то не поделился с другими. Был среди нас Ленька Байкалов – сын ивалида-фронтовика. Он всегда выходил гулять без съестного, потому что семья у них была огромная и жили они в такой нищете, что он не мог себе позволить такой роскоши. Мы все это прекрасно понимали и поэтому делились с ним и угощала его бескорыстно.

Летом мы своей ребячей ватагой часто ходили на озера на рыбалку, по ягоды, за щавелем и грибами, что также являлось неплохой прибавкой к столу. В то время на городской окраине, за краслаговским аэродромом в поле водились шампиньоны, особенно после теплых дождей. В эти грибные места нас всегда водил Ленька Байкалов. Он был знатоком грибных мест и, как правило, набирал грибов всегда больше всех. В силу своего авантюрного характера, он часто действовал с хитрецой. Если мы попадали на грибное место, то он нам начинал показывать, что это поганки, а не какие ни шампиньоны и отсылал нас дальше на другое место, где, якобы, растут настоящие грибы. Так как ero авторитет грибника-знатока был среди нас велик, то мы ему верили и, выбросив уже собранные нами шампиньоны, устремлялись на указанное им место. А Ленька, оставшись, спокойно все брошенные нами и растущие здесь грибы собирал и догонял нас уже с полной кошелкой. Больше он уже не обманывал нас и даже помогал собирать грибы остальным. Иногда в летнюю пору, в погожее солнечное утро, собравшись на улице и, как обычно, поделившись друг с другом вынесенным из дома съестным, мы шли через ровное поле аэродрома на озера, пробираясь через известные только нам лазейки сквозь колючее ограждение аэродрома.

Здесь мы надолго задерживались, так как на этом аэродромном поле водилось много жаворонков, пением которых мы наслаждались, задрав головы. Там, высоко в голубом небе, зависая над своим гнездом, заливался песней жаворонок. Недалеко друг от друга зависали и пели еще несколько пичуг, выводя трели и рулады, и своим неповторимым пением славили небо, солнце, всю эту утреннюю красоту, да и саму жизнь. Мы знали, где их гнезда и старались уберечь их от разорения кем бы то ни было. А такие случаи бывали, когда мы обнаруживали разоренные гнезда жаворонков, в которых еще вчера эта чудесная птичка-невеличка высиживала четыре маленьких серых в крапинку яичка, а уже сегодня эта птаха в ужасе металась неподалеку от своего гнезда, в котором уже не было яичек, но рядом валялась только их скорлупа. Бедная птичка-жаворонок, с тревожным криком пикируя на нас, пыталась отвести людей от гнезда, изображая подранка. Понимая, что помочь ей мы ничем не можем, уходили мы, огорченные этим событием и с кислыми минами на лицах, за аэродром, в открытое поле, где собирались в старых обвалившихся и заросших окопах, оставшихся видимо еще с Гражданской войны или после обучавшихся во время Отечественной войны воинских частей перед отправкой их на фронт.

Здесь, в этих старых траншеях мы играли в войну. После долгих споров, кому быть нашими или ненашими, бросали жребий, так как «ненашими» никто быть не хотел. Ведь под «ненашими» подразумевались фашисты, победа должна быть только у «наших», а «ненаши» всегда приходили домой с шишками и синяками, ибо, заигрываясь, мы порой переступали грань, и лупили «ненаших» ребят уже по-настоящему. В другой раз они наотрез отказывались играть и требовали справедливости ради быть только «нашими», тогда уже нам доставалось на всю катушку, А если кто-нибудь с любой стороны «хлюздил», как мы тогда говорили, то его в игру вообще не брали, что считалось у нас великим позором. Настоящая война закончилась совсем недавно. Все еще было свежо, военные раны еще болели и кровоточили, в кинотеатрах и клубах часто демонстрировались военные документальные и художественные фильмы. Вот почему игры в войну были тогда очень популярны и разворачивались почти во всех дворах и улицах.

Мы ходили в атаки, в разведку, держали оборону, брали приступом холмы и высоты, ходили за «языком», которого связывали обыкновенной палкой, соответствующим образом просовывая ее между ног и рук. Все было у нас, как у настоящих солдат. Вооружались мы выпиленными из досок пистолетами и винтовками, поверху которых простругивали небольшую канавку в качестве направляющей. К торцу «ствола» прикреплялась резинка. Получалось что-то подобное арбалету, только в современных формах, из которого можно было стрелять стрелами, изготавливаемыми нами из лучин, а наконечники оббивали жестяными крышками от консервных банок. Это было внушительное изделие, из которого стрела летела метров на 100. Иногда мы даже ворон подстреливали их таких «арбалетов». Кроме этого, нами использовались обыкновенные самодельные луки с такими же стрелами, всевозможные мечи, шпаги, сабли, выстроганные из обыкновенных деревянных палок.

Но не только в войну мы играли. В то послевоенное время на экранах города демонстрировалось много трофейных фильмов. Мы с большими трудностями, но пробирались в клубы и смотрели их. После такого просмотра, мы дружно начинали подражать героям этих фильмов. Если смотрели про Тарзана, то после все становились тарзанами, раскачиваясь на веревках, привязанных в самых немыслимых местах и оглашая окрестности дикими воплями, якобы тарзаньими. Если же в каком-либо фильме герои фехтовали, то мы тоже становились "мушкетерами", скрещивая свои деревянные шпаги или мечи. В качестве лошадей мы использовали толстые жердины, оседлав которые верхом, скакали на своих двоих, воинственно размахивая самодельным деревянным холодным «оружием». Мы подражали многим героям фильмов того времени, и не только трофейных, но и наших отечественных, которые тогда начали выходить на экраны. Мы, как бы исподволь, не осознавая того, впитывали в свое сознание положительные качества и черты героев этих фильмов. Такова была сила искусства и окружающей действительности, оказавшая огромное влияние на юные, неокрепшие еще наши души.

Но не только в войну и киношных героев мы играли. Нашими любимыми играми были городки, лапта, позже футбол. Играли мы в «ковочку» и «чику». Это были игры на деньги. Суть игры в «ковочку» заключалась в том, чтобы монеткой (любого достоинства) ребром стукнуть о стенку так, чтобы она отскочила как можно дальше, но как можно ближе к монеткам других игроков. И если игрок дотягивался от своей монетки до другой растопыренными пальцами, то эту монетку забирал себе. Выбывал из игры тот, у кого кончались монетки. Количество игроков не ограничивалось. В «чику» играли тоже неограниченное число игроков. Нужно было с расстояния пяти-шести метров или шагов плашмя бросить металлическую шайбу в стопку сложенных на черте (на кону) монет. У кого шайба легла ближе всего к стопке, тот и начинал разбивать «кон», ударяя по стопке своей шайбой так, чтобы монеты при ударе переворачивались. Эти монеты игрок забирал себе. Выигрывал тот, кто заберет последнюю монету. Выбывали из игры по такому же принципу, как и при игре в «ковочку» - из-за отсутствия денег. За эти игры нас взрослые и родители ругали, называя их хулиганскими, да мы, по правде сказать, не очень-то в них играли в силу того, что по малолетству монеток у нас было крайне мало или не было вовсе, а те, что были, мы всегда проигрывали старшим ребятам.

Не могу не рассказать еще об одной игре, которой тогда многие мальчишки увлекались, особенно по весне. Это было знаменитая и модная в то время игра в «зоску». «Зоска» представляла собой кусочек овчины с прикрепленным к ней с гладкой стороны кусочком свинца. Нужно было ногами, правой или левой, либо попеременно обеими, удержать ее на лету, не давая упасть. Обычно играли в эту игру всюду, в том числе и в школе на переменах, когда весной припекало солнышко. Выходили на улицу гурьбой и начинали эту «зоску» ногами подбрасывать. Находились такие виртуозы, которые держали ее на лету, ударяя не только внутренней стороной стопы, но и пяткой, носком или коленом наружной стороной любой ноги раз по сто и более. Обычно такие рекордсмены забирали у проигравшего его «зоску» себе, а тому ничего не оставалось, как делать себе другую и усиленно тренироваться. Взрослые почему-то тоже не любили эту игру, а мы старались с «зосками» к ним на глаза не попадаться.

Многие люди моего поколения хорошо помнят то непростое время. Нас никто не организовывал ни в какие «зарницы», никто не приглашал в какие-нибудь спортивные секции. Они тогда только возрождались и были для нас, дворовой, уличной детворы, малодоступны. Жизнь брала свое, мы росли, энергия била ключом и мы сами, стихийно находили себе занятие и развлечения. Кроме всего прочего, летом мы катали обручи или стопорные кольца от автомобильных шин, ходили ловить сусликов, ставя петли или заливая их норы водой. Мясо этих грызунов тогда многие употребляли в пищу, особенно наш неутомимый Ленька и его семья. Сусличьи шкурки он выделывал мастерски и в этом ему помогал его отец. Зная это, мы ему отдавали выловленных сусликов, а на выделанные им шкурки мы приобретали в киосках утильсырья электрические фонарики или еще какую-нибудь мелочь.

Зимой мы мастерили себе деревянные коньки, которые прикручивали ремешками или веревками к валенкам. На таких коньках хорошо было кататься по укатанной зимней дороге, иногда длинным крюком цепляясь за проходившие автомобиль или конные подводы. Когда были оттепели, лепили из снега таких снеговиков, каких нам подсказывала фантазия. С самодельными санками ходили на «кирпичики» (район кирпичного завода) в конце Аэродромной улицы, где был спуск приличной крутости. На этой горке мы катались на санках, лыжах, у кого были, досках и фанерках и других подручных средствах. Даже трамплины делала сами, на которых совершали прыжки на своих средствах катания. Ранней весной мы делали себе деревянные самокаты, используя те самые коньки в качестве движителя. Сидя на этих самокатах и отталкиваясь острыми штырями, мы гонялись друг за другом по льду замерзших луж. У кого не было таких самокатов, те просто разбегались и катались по льду, стоя на ногах. Лед порой не выдерживал и кто-нибудь проваливался в эту лужу, но никто из этого не делал трагедии.

Много в то далекое время было у нас игрищ, забав и развлечений. Но все они проходили в свободное время. Основным нашим занятием была учеба и посильная помощь по дому и хозяйству. Мы все были разными и росли в разных семьях. Не все выдерживали эту суровую жизнь. Кто-то сходил с жизненной дистанции, кто-то свернул на неправедную стезю, не всех закалили и воспитали наши игры и забавы, но у всех у нас было общее – юность, которая и определила судьбу каждого из нас.

На оглавление Вперёд