А.Б.Макарова «Эти имена достойны памяти потомков»

---

От Красноярского Мемориала. Этот материал Алла Борисовна Макарова готовила по нашему заказу для третьего тома Книги памяти жертв политических репрессий. Однако по требованию РУ ФСБ по Красноярскому краю статья  была исключена из издания. В нашей стране героев Норильского восстания по-прежнему считают бандитами. Как и пятьдесят лет тому назад...

(Вместо предисловия)

Овеянная тайнами история норильского восстания политзаключенных Горного лагеря в Норильске увлекла меня более 10 лет назад, когда я работала научным сотрудником Музея истории освоения и развития Норильского промышленного района. От души благодарна и этой работе, и только-только начавшейся тогда перестройке за то, что появилась возможность встречаться и переписываться с участниками и свидетелями событий жаркого лета 1953 года.

В Норильске шел очередной этап смены поколений — приезжала молодежь, а старые норильчане покидали город своей молодости. Многие на прощание заходили в музей. Я выслушивала и записывала самые разные человеческие истории. Но больше всего поразили тогда воспоминания бывших политзаключенных о норильском восстании в мае-августе 1953 года — о сопротивлении бессовестной тирании, бессмысленной жестокости лагерной администрации, охраны и ее добровольных помощников-уголовников. Вот что сказал один из бывших лагерников: «Не подумайте, что это было вооруженное восстание, нет. Восстали наши души!» Но как удалось руководителям комитетов поднять и повести за собой массы заключенных? Кто были эти невероятно смелые люди, организовавшие республику заключенных в лагерях, временно свободных от угнетения власти? И я стала собирать материалы об этом прошлом, все яснее понимая: опыт героического духовного противостояния, опыт ненасильственной борьбы с беззаконием в агрессивном мире бесценен.

В конце 80 – начале 90-х годов XX века еще жили в Норильске Андрей Любченко, Костас Данилявичус, Матвей Дудутис, Евгения Стецко-Федишина, Эрик Штернбек, Борис Костинский, Вилис Траубергс, Анна Соколик, Ядвига Малевич и другие бывшие политзаключенные. Присылали в «Мемориал» письма, подробно отвечая на мои вопросы, бывшие каторжане Борис Шамаев из Алма-Аты и Степан Хаблак из Краснодарского края, россиянин из Измаила Владимир Третьяков, украинки Екатерина Андрусишина, Ольга Зозюк, Юлия Вовк, Ирена Мачульская.

Огромным было впечатление от личных встреч в «Мемориале» с бывшими активистами и просто участниками норильского восстания, приезжавшими в наш город в 1991-1994 годах: Евгением Грицяком, Львом Коваленко, Бронюсом Златкусом, Валентином Щербаковым, Лидией Суховеевой-Волчановской, с исследователем языка и истории ГУЛАГа Жаком Росси и создателем первой картотеки репрессированных Дмитрием Юрасовым. В Москве на конференциях участников сопротивления (там были представители разных стран) удалось познакомиться с Александром Валюмом, Григорием Климовичем, Львом Нетто. Вообще это время вспоминается теперь как необычайно интересное и насыщенное событиями и открытиями, время активной и плодотворной работы Норильского «Мемориала».

Тогда же благодаря начавшейся эпохе гласности в России газеты и журналы, сборники воспоминаний впервые опубликовали рассказы о восстании бывших политузников Горного лагеря Григория Климовича, Бориса Дубицкого, Бориса Пожарского, Зиновия Бомштейна, Веры Мишне. Появлялись переводы с украинского Евгения Грицяка, Анны Мазепы, Данилы Шумука, с латышского — Александра Валюма, с французского — Херберта Пассэна, с польского — Глеба Томаша и Малгожаты Страж и другие.

В них еще попадалось много субъективного, неточного — ведь каждый помнил и знал только то, что коснулось лично его самого, а остальное дополняли слухи. К тому же все зависело от позиции пишущего мемуары: одно дело — инициаторы или рядовые участники восстания, другое — те, кто был против забастовки, сумел выйти из зоны и наблюдал за событиями, оказавшись уже по другую сторону колючей проволоки. В воспоминаниях путались имена и даты. У Григория Климовича «расстреливают мужчин 5-го отделения и женщин 6-го» — на самом же деле в штурме женской зоны оружие не применялось, зато участвовали пожарные машины. У Семена Бадаша «спецсамолет с высокими чинами из Москвы для выяснения обстановки в городе и лагерях» прибыл 7 мая вместо 6 июня 1953 года. И так далее. Виноваты ли они в этих ошибках? Да нет, конечно. Дневников никто не вел, а память человеческая несовершенна. Тем более не вспомнить того, что слышал, но не видел собственными глазами.

Лаготделения Горлага были разбросаны, находились далеко друг от друга, их заключенные постоянного обмена информацией иметь не могли. Даже после освобождения в 1954-1956 годах бывшие лагерники заводить разговоры о прошлом опасались, подписку о неразглашении давал каждый из них, и страх преследования органами держался десятилетиями. Тема сопротивления в ГУЛАГе до перестройки была абсолютно секретной. Неудивительно, что сегодня известно о норильском восстании больше, чем тогда некоторым его непосредственным участникам.

Когда наконец архивы начали открываться и увидели свет документы, мне посчастливилось поработать в ГАРФ (Москва), в государственном краевом и партийном архивах Красноярска, в архивах НГМК и городском государственном в Норильске. Это позволило подготовить публикацию об июньских событиях 1953 года на руднике «Медвежий ручей» для газеты «Заполярная правда» (апрель 1991 года, Норильск) и статью для журнала «Воля» (№ 1, 1993 год, Москва), где впервые выстроена общая хронология событий норильского восстания и воссоздана его картина во всех шести лаготделениях Горного лагеря.

Но и тут не обошлось без ошибок. В архивах тоже не было ответов на все вопросы, многих деталей по-прежнему не хватало. События, даты, судьбы руководителей восстания, особенно во 2, 5, 6-м лаготделениях, требовали уточнения.

Вернуться к этой работе удалось только в 2003 году. За прошедшее десятилетие, как оказалось, вышло множество новых публикаций о сопротивлении в ГУЛАГе и норильском восстании, особенно на Украине и в республиках Балтии. Причем в них уже откровенно рассказывалось о том, что приходилось скрывать еще 10-15 лет назад, — о причастности к норильскому восстанию участников национально-освободительных движений, о создании подпольных организаций в Горлаге, их влиянии на политузников, их составе, руководителях, конкретных делах. Эти подпольные организации безусловно сыграли свою роль и в подготовке норильского восстания, и в каждом лаготделении, как выяснилось, существовала своя история их сотрудничества и конфликтов с действовавшими легально комитетами заключенных (в некоторых лагерях их называли комиссиями или представительствами).

В 1990 году я могла лишь догадываться о тайной подоплеке многослойных событий, о том, что в лагерях существовали нелегальные центры, а их лидеры, не входящие формально в комитеты заключенных летом 1953 года, активно действовали через своих представителей. Такие книги, как «Пережитое и передуманное» Данилы Шумука (Киев, 1998), «Конец Горлага» Григория Климовича (Минск, 1999), «За Полярным кругом» Ивана Кривуцкого (Львов–Полтава, 2001), сборники «В борьбе за волю Украины» (Львов, 2002) и другие, высветили драматизм норильского восстания еще ярче.

Обычно подпольные организации складывались по национальному признаку, они не претендовали на создание новой идеологии, а стремились поддерживать своих земляков, как ОУЗ–ОУБ Миколы Юречко («Организация украинцев Заполярья», переименованная в «Организацию украинских борцов») или Украинская организация самопомощи» Данилы Шумука. Но возникали в лагерях и филиалы подпольных партий, существовавших на воле (например, Демократическая партия России, «младоленинцы» и др.). Тут разрабатывались теоретические программы и уставы, решалась задача борьбы с существующей идеологией ради будущего страны (тоже теоретически). Интересно, что и те и другие участвовали в норильском восстании, не выходя из тени, стараясь не светиться. При этом одни всячески помогали комитетам заключенных, подсказывали верные решения, предостерегали от ошибок, как это было в 1, 4 и 6-м лаготделениях. Другие пытались превратить комитетчиков в марионеток, дергать нити восстания из-за кулис, жестко навязывать свои решения (в 3-м лаготделении). Из-за приказа не светиться открыто входили в состав комитетов лишь некоторые подпольщики.

Важная деталь: не все они попадали в норильские лагеря под своими собственными именами. Знаю несколько таких историй. Храню письмо от Григория Климовича, в котором он рассказывает о своей поездке на конференцию в Киев: «Встретился я с группой женщин-норильчанок, и то, что услышал от них, совсем не стыкуется с тем, что опубликовано. Особенно вас должны заинтересовать свидетельства Марии Нич — одной из руководительниц восстания, но еще больше — Ульяны Стасюк, которая была известна мне как Мария Нагорная. На такой псевдоним я писал письма, адресованные женщинам 6-го лаготделения. Это очень мужественная, самоотверженная женщина. Пока о ней нигде не сказано ни слова. Я ее искал всю жизнь, ибо был уверен, что именно она была душой восстания в женском лагере. Но найти не мог, потому что не знал ее подлинного имени. И вот в Киеве на конференции, когда я сходил с трибуны, еще непожилая женщина сделала мне шаг навстречу и припала к моей груди: «Гриша, я — Мария Нагорная». Такое мне и во сне не могло присниться! Будем собирать сведения по крупицам, может, и придем до правды...»

Понятно, что даже 10-15 лет назад раскрывать подлинные имена подпольщиков, методы их работы было просто опасно. Советская власть, вначале осудившая этих людей как «изменников родины» и «националистов», продолжала преследовать их уже как «диссидентов» и «клеветников-антисоветчиков», авторов публикаций, появлявшихся за рубежом. Такой была судьба Данилы Шумука, Евгения Грицяка, Романа Саранчука и многих других.

Только после обретения независимости Литва, Украина, Эстония начали собирать и издавать воспоминания участников сопротивления в ГУЛАГе. Хотелось бы назвать такие яркие и содержательные книги, как «Моя Голгофа» Константина Короля, «Норильське повстання» Евгения Грицяка, «3688 дiб в сталiнсько-берiевських концтаборах» («3688 дней в сталинско-бериевских концлагерях») Степана Куцая, «Норильские рыцари» (на литовском языке) Бронюса Златкуса, «Гора Мборгали» Чабуа Амирэджиби, опубликованные в периодике воспоминания Ирены Мартинкуте-Сметонене, Анны Мазепы-Кучмы, Стефании Коваль-Надорожняк, Марии Нич-Страханюк, Василия Николишина, Романа Загоруйко, Михаила Пилипчука, Анны Трусь и другие.

Загадки норильского восстания по-прежнему существуют и продолжают волновать историков разных стран. Над этой темой работают Марта Кравери в Италии (недавно вышла ее книга), Эвалдас Гелумбаускас и Бронюс Златкус в Литве, Леся Бондарук и Иван Кривуцкий на Украине, в России — председатель общества «Мемориал» в Новосибирске Леонид Трус, бывший норильский политзаключенный.

Но белые пятна остаются, и заполнить их не так-то просто, ведь прошло со времени того памятного события более 50 лет. Работу необходимо продолжать, пока еще живы свидетели и участники норильского восстания.

В октябре-ноябре 2004 года благодаря помощи отдела реабилитации информационного центра УВД Красноярского края, председателя общества «Мемориал» в Красноярске Алексея Бабия и юриста «Мемориала» Татьяны Моисеевой мне удалось поработать над трехтомным архивным делом № СО-19859. В нем рассказывается о том, что происходило летом 1953 года в 6-й (женской) зоне Горного лагеря, приведены анкеты и допросы женщин, которых назвали инициаторами и судили как руководителей «контрреволюционного саботажа». Эти имена достойны памяти потомков — Аста Тофри, Алида Дауге, Мария Нич, Ангелина Петращук, Александра Зеленская, Анна Мазепа, Стефания Коваль, Надя Яскив, Юлия Сафранович. Записанные сразу же после штурма зоны их собственные показания и дополнения свидетелей во многом уточняют картину событий. Интересно сравнивать их сегодня с воспоминаниями живых участниц норильского восстания, которые тоже приводятся в книге, — Марии Нич, Стефы Коваль, Анны Мазепы.

Конечно, полностью доверять архивам тоже нельзя. Судя по страницам дела, осуждены спецлагсудом ИТЛ «Ч» всего девять женщин, а в списке «Вывезены из Горлага» 42 фамилии. Но где же сведения о десятках других, тоже запертых в тюремные камеры на год-полтора без всякого следствия и суда? Где полные списки тысяч политзаключенных, вывезенных из Норильска после восстания в Озерный и Береговой лагеря, в политизоляторы Владимира и Иркутска? Их нет, как неизвестны до сих пор и полные списки погибших участников норильского восстания.

И все же архивное дело № СО-19859 помогло сделать еще один шаг в прошлое: уточнить даты, узнать биографии участниц норильского восстания, составить представление об их характерах, внимательнее всмотреться в детали событий, помогло понять, что люди думали и чувствовали в те далекие дни, в чем черпали силу и вдохновение, какие в лагере кипели споры, ради чего жертвовали жизнью и как дорожили свободой.

Алида Дауге: «...Не будем работать, ибо у нас наболело»

Совсем не просто было остановить работу тысяч заключенных, этот ежедневный лагерный круговорот: выход колонн через вахту под окрики охраны, возвращение усталых людей в свои бараки после тяжелой работы на объектах в производственной зоне. Скудная еда, короткий отдых и снова — построение бригад, развод на работу.

Уже два мужских лаготделения Горного лагеря, 4-е и 5-е, объявили протест 26 мая 1953 года, и слух об этом облетел Норильск. Им так необходима была поддержка остальных, в том числе соседней женской зоны! А женщины продолжали выходить на работу.

Недалеко, в 40-60 метрах от 6-го (женского) лаготделения, находился производственный объект КиБЗ (кирпично-блочный завод), где бастовали мужчины 5-го лаготделения. Они кричали идущим мимо колоннам женщин, что у них в жилой зоне убито и ранено несколько человек, что они в знак протеста отказались от работы и не хотят возвращаться в жилую зону. Они вызывают московскую комиссию и просят женщин поддержать их. Через колючую проволоку мужчины перебрасывали записки, хотя это и было очень опасно: охрана всячески препятствовала общению заключенных, перехватывала и отбирала записки, даже стреляла. Приходилось рисковать — не было иной возможности связаться со знакомыми и незнакомыми, передать новость или важное сообщение.

Так попало в женскую зону письмо-обращение мужчин к заключенным женщинам. По воспоминаниям одной из них, вот что было на обычном тетрадном листе в полоску, с обеих сторон исписанном простым карандашом: «Дорогие сестры и матери! Пролита кровь ваших братьев... Обращаемся к вам, чтобы вы поддержали нас и не выходили на работу. Мы вызвали московскую комиссию. Нас поняли и поддерживают итээловцы, а вы до сих пор ходите на работу. У нас имеются жертвы, которые до сих пор находятся на нарах. Ждите дальнейших сообщений».

Свидетели рассказывают, что 28 мая, рано утром, перед разводом, по баракам ходили агитаторы, зачитывали это обращение к женщинам и предлагали всем оставаться в бараке, не выходить на работу. А когда возле вахты все же собрались на построение бригады, над толпой зазвучал громкий голос какой-то заключенной, читавшей то же самое обращение, полученное из 5-й (мужской) зоны. А дальше — чей-то пронзительный свист и крик: «Расходись по баракам! Ворота зоны закрыть! На работу не пойдем!»

В неслыханную эту команду робкая толпа поверила не сразу. Но первые ряды дрогнули, начали отступать от закрывающихся ворот, теснить задние ряды, разворачиваться в обратную сторону. Строй бригад рассыпался, распался: «А что же оставалось делать? Все не пошли на работу — и мы тоже в барак вернулись!»

Спустя полгода в кабинете следователя и даже в зале суда некоторые свидетели будут утверждать, что не пошли на работу, опасаясь избиений: якобы у ворот с палками стояли неизвестные заключенные и никого не выпускали. Рискну утверждать, что избиений не было. Хочется привести отрывок из недавнего интервью Хильды-Терезы Кинк, одной из участниц этого события, причем не сторонницы, а как раз противницы забастовки: «Мы решили, что на работу со своей бригадой все равно пойдем. Как это можно — не ходить на работу? И уже построились, и подошли почти к самым воротам. Но там стояли молодые девчонки-украинки и агитировали, чтобы никто на работу не выходил. Многие поворачивали назад. И в этой суматохе кто-то, наверное, из этих девчонок сбил с моей головы платок. И он упал куда-то. Поэтому я была вынуждена выйти из строя и вернуться в барак. А бригада, хотя и не в полном составе, все же отправилась на работу».

Вот это похоже начистую правду: тут и привычка ежедневно трудиться, и страх перед непослушанием, и «как можно не ходить на работу» из принципа, вот разве что повод подходящий нашелся: платок-то — вещь необходимая. Заметьте, что и речи нет про избиение палками!

Конечно, в разнородной массе заключенных лишь немногие решились на протест сознательно, так сказать, по принципиальным соображениям. Анализ показывает: обычно на сопротивление режиму способны единицы, забота остальных — просто выжить. Но первый шаг к забастовке был сделан в тот день именно массой заключенных: 28 мая 1953 года практически вся утренняя смена женского лагеря на работу не вышла. И вернувшаяся с работы ночная смена тоже осталась в зоне. Почему?

Исследователи истории норильского восстания до сих пор спорят о его причинах: провокационные ли расстрелы стали последней каплей, или долго и тщательно готовили этот взрыв подпольные организации внутри лагеря, или просто лагерная администрация где-то перегнула палку, был превышен порог терпения и покорности масс и наступил элементарный предел? Такой огромной оказалась усталость людей от их ужасающе бесправного положения, что хватило и малого толчка изнутри для остановки лагерного круговорота, казавшегося бесконечным? Или вечным круговорот этот только казался, а на самом деле уже выдохся и совершал последние обороты? Или толчок был все-таки мощным, и внутреннее сопротивление каждого человека жестокому режиму перешло в другое качество — в массовое сопротивление системе наказаний политзаключенных в СССР?

Каким потаенным мыслям, каким давним и заветным желаниям тысяч женщин отвечал отказ от выхода на работу 28 мая 1953 года — этот «сабантуй», горький «праздник непослушания»? Может быть, мы поймем это, вникнув в судьбу хотя бы одной из них?

Что, например, заставило участвовать в норильском восстании Алиду Карловну Дауге, пожилую латышку (49 лет), бригадира («вдвое старше своих подопечных, она всегда хлопотливо, как квочка, опекала их», по воспоминаниям одной из заключенных, и считалась одним из лучших бригадиров на строительстве Норильска)?

В лагере ее называли Лидой, считали высококультурной женщиной-языковедом, одной из немногих, имеющих высшее образование. Однако из материалов архивного дела следует, что Алида Дауге в начале века окончила лишь шесть классов русской гимназии. Она появилась на свет в 1904 году. Известно также, что ей, уроженке хутора Юкуми в Стенденской волости Тукумского уезда Латвии, матери двух детей, в июне 1947 года Военный трибунал войск МВД Латвийской ССР дал 7 лет лишения свободы (плюс 3 года поражения в правах) за недонесение на мужа Карлиса. В годы оккупации Латвии он был мобилизован немцами на службу, а когда пришла Советская Армия, прятался, боясь ареста. Она носила ему продукты, пыталась достать новые документы. Судя по прочерку в соответствующей графе анкеты, муж Алиды Карловны Дауге погиб. Ее дочерей, 19-летнюю Туну и 7-летнюю Скайдру, сослали в Томскую область. А саму Дауге из Риги в 1948 году этапировали в Норильск. Здесь она в 6-м лаготделении Горлага, осужденная по статье 17-58-1а, отработала на стройках уже 6 лет. Ей оставалось отбыть в лагере меньше года, но наступило 28 мая 1953 года, когда женская зона отказалась выйти на работу.

В этот день вечером (весьма редкий случай!) к бригадиру Алиде Карловне Дауге в барак № 10 зашел сам начальник управления Горного лагеря генерал Семенов. Он «предлагал мне, как бригадиру, вывести бригаду на работу. Я отвечала, что моя бригада выходная в смену с 28 на 29 мая. Тогда он спросил, а поведу ли завтра я бригаду на работу. Я ответила, что и завтра не поведу бригаду на работу, что мы не будем работать, ибо у нас наболело. Что наболело, меня не спрашивали »*.

Только в тюрьме на допросах, уже после штурма женской зоны и подавления протеста заключенных, следователь спросил ее о причинах отказа от работы и участия в переговорах с московской комиссией. Она отвечала совершенно искренне: «Отказы от работы (с 28 мая по 7 июня и с 26 июня по 7 июля 1953 года) я совершала потому, что хотела выяснить неясные мне вопросы и отдельные законы. Мне было непонятно, почему меня содержат в Горном лагере, тогда как я осуждена к ИТЛ (исправительно-трудовым лагерям), а также я не понимала, почему из Горного лагеря после окончания срока наказания лица не имеют возможности вернуться в свою семью (протокол вел следователь, не осмелившийся написать здесь слово «люди». — А.М.).

На сборище в бараке № 14, где я присутствовала, я внесла два вопроса для включения их в требования, а именно: снятие спецлагерей, то есть применение прав ИТЛ к заключенным, а это значит введение зачетов, снятие номеров. Второй вопрос — снятие ссылки, то есть после освобождения по отбытии наказания из лагеря получить право на выезд к своим семьям. Я имела в виду возможность уехать к своим детям, находящимся в Томской области в ссылке, поэтому и внесла это требование. За несколько дней до этого в лагере я получила письмо от дочери из Томской области. В нем она упрекала меня в том, что осужденные со мною по одному делу лица уже освободились и приехали к своим семьям, а я якобы забыла детей. Зная о том, что после отбытия наказания я буду помещена на поселение в Норильске и не смогу вернуться к детям, 28 мая, придя с ночной работы в зону лагеря и узнав о начале саботажа, я решила примкнуть к его участникам, с тем чтобы принять участие в вызове московской комиссии, которой я имела намерение предъявить просьбы о предоставлении выезда к детям после отбытия срока и о применении к спецлагерю прав лагерей ИТЛ, то есть введении зачетов».

Простое ее желание — вернуться к детям — нескоро осуществилось. Сначала спецлагсуд в Норильске обвинил Алиду Карловну Дауге (вместе с восьмью другими женщинами) в руководстве контрреволюционным саботажем и массовыми выступлениями заключенных против порядка управления, потом приговор был пересмотрен в Москве, где 10 лет лишения свободы заменены на один год тюрьмы и ссылку. В ссылке наконец она увиделась с дочерьми. Взгляните на счастливое лицо этой матери на фотографии.

________________________________
*Архивное дело № СО-19859 в ИЦ УВД Красноярского края

Аста Тофри: «Мы должны не просить, а требовать!»

Одна из самых ярких фигур среди участниц восстания в женской зоне Горлага — эстонка Аста Тофри. Как сказали бы сейчас, петербурженка. А тогда в анкетах писали: «уроженка Ленинграда». Высокая, худощавая, до отчаянности решительная, она даже в лагерной одежде, говорят, сохраняла элегантность и артистичность, знала поэзию, любила стихи Гумилева и Блока. Участники восстания до сих пор на разных языках — русском, украинском, литовском — рассказывают в письмах, книгах, газетных публикациях о ней, девушке-эстонке, знавшей морскую флажковую азбуку. Не помнят точно имя (называют кто Эста, кто Эстер), но пишут, что она все время дежурила на крыше барака, переговариваясь с 5-й (мужской) зоной флажками.

Она запомнилась многим, стала почти легендой. А ведь находилась Тофри в 6-м лаготделении Горлага меньше года — с сентября 1952-го до «усмирения» зоны 7 июля 1953 года, а потом до середины января 1954-го в местной тюрьме. Причем, по собственному ее признанию, «сколько была в лагере, почти все время сидела в карцере» за отказ от работы. Тем, кто гнал ее в котлованы, она отвечала: «Лучше подохнуть в карцере, чем быть в котловане! Я женщина, создана для любви. И коммунизма на мне строить, пожалуйста, не нужно!»

Откуда столько дерзости, гордого достоинства, такой сильный, независимый характер? Что сделало ее такой? Время репрессий, война, детдом, где не по годам развитой девочке изменили даже год рождения, сделав ее на три года старше? Но она-то помнила все: как семилетним ребенком ее лишили отца и матери — они стали жертвами большого террора (оба уничтожены в 1938 году), как подростком перенесла войну и блокаду. Повзрослев и выйдя замуж за военного моряка Радомира Бондарева, Аста поехала к месту службы мужа в Севастополь. И там ее арестовали, обвинив в попытке бегства за границу и измене Родине. Подозрительным кому-то показалось ее путешествие к Черному морю. К тому же одному назойливому поклоннику она ответила резко и насмешливо: «Надоел так, что готова бежать от тебя хоть в турецкий гарем!» И доноса Военному трибуналу войск МГБ Крымской области в 1952 году вполне хватило, чтобы осудить 22-летнюю женщину на 25 лет исправительно-трудовых лагерей.

В Норильск ее привезли осенью 1952 года одним этапом с украинкой Лесей Зеленской и литовкой Иреной Мартинкуте. Девушки познакомились еще в пересыльной тюрьме в Красноярске и наверняка ощутили сходство характеров и взглядов, хотя были совсем разными. Тонкая, как прутик, совсем юная Ирена (ее арестовали в старшем классе гимназии за рукописный журнал «Голос литовца») только начала постигать, что такое ГУЛАГ. А чернобровая молчаливая скромница Леся Зеленская, ровесница Асты, как оказалось, несколько лет уже отбыла в Песчанлаге, в лагпункте Карабас. Там ее весной 1952 года вторично судили — за печатание подпольных листовок и карикатур (нашли при обыске штамп-клише и два оттиска), добавили к 10 годам первоначального срока еще 10, причем лагерный суд счел опасным оставлять эту девушку в прежней зоне, отправив на Таймыр как неисправимую бунтовщицу.

В Горлаге, в трехтысячном 6-м лаготделении, девушки попали в разные бригады, да и поселили их в разных бараках, но друг друга они не теряли из виду. И неудивительно, что в дни норильского восстания, на первом же заседании актива, они уже вместе решали, как вести себя заключенным и о чем говорить с комиссией из Москвы.

Необычайно интересно сегодня сравнивать, как Аста Тофри понимала и оценивала происходившее в 1953 году и почти четыре десятилетия спустя*.

Вот что вспоминала она уже после своего освобождения из Владимирского централа, живя в Ленинграде в самый романтический год перестройки, когда впервые появилась возможность не шепотом, не тайком, а вслух и открыто говорить о сопротивлении в ГУЛАГе: «Когда 50 тысяч политзаключенных Горлага подняли протест (слово «забастовка» тогда было нам незнакомо), я как раз вышла из карцера. Пришли ко мне девушки-украинки (в зоне их было 70 процентов, около 10 процентов — русские, остальные — разных национальностей). Они мне предложили: «Вызываем московскую комиссию. Если хочешь поддержать, прими участие. Когда приедет в зону комиссия, она не сможет с пятью тысячами говорить — надо несколько человек, которые бы доходчиво рассказали, ради чего их вызвали». Я сказала: «Если вы мне доверяете, я все сделаю, что могу». «Но учти, — они мне говорят, — нас после забастовки могут расстрелять!» Я в это не поверила — наивная была, 20 лет... Приехала комиссия, от зоны представили 9 человек. И мы рассказывали, у кого какая была тема: у одной бытовая, у второй — чтобы сняли номера, у третьей — чтобы дали обмундирование, соответствующее климату, и т.д. Через 24 часа все наши требования были удовлетворены, но кому-то за забастовку надо было ответить, и все 9 человек (фамилии восьми не помню) были немедленно арестованы...»**

Дополним и уточним эти воспоминания ее собственным «Объяснением», написанным 28 июня 1953 года в лагерной тюрьме, практически сразу после ареста***: «Хочу объяснить мое отношение к настоящему протесту, возникшему в 6-м лаготделении 28 мая 1953 года. 26 мая в 5-м лаготделении произошел непозволительный случай — конвой стрелял в жилую зону. Так как женщины нашего лагеря, работающие на кирпично-блочном заводе, были свидетельницами этого случая, он сразу был оглашен. Поднялась соответствующая реакция, мужчины сразу отказались от работы (что предлагали сделать и нам, женщинам), стали требовать московской комиссии. Мы же, заключенные 6-го лаготделения, выходили на работу еще два дня. Я в то время работала в ночную смену на 18-м квартале. Утром 28 мая, когда мы пришли в зону с ночной смены, выяснилось, что дневная смена нашего лагеря на работу не вышла. Что же оставалось делать мне? Я вместе с другими осталась в зоне. Имея в виду мой срок, страшную, суровую зиму, что пришлось пережить в котлованах и траншеях, я также жаждала дождаться комиссии, чтобы хоть сколько-нибудь добиться облегчения нашего тяжелого бытового положения. А также ходатайствовать перед комиссией о прекращении произвола со стороны конвоя, потому что случай применения конвоем оружия не единичен. Например, у нас в женской зоне были такие факты на 21-м, 18-м кварталах.

Кажется, 30 мая меня пригласили в 14-й барак, где собравшиеся, в среднем человек 30, обсуждали вопрос о вызове московской комиссии. В частности, у них был набросан маленький план самых существенных вопросов, которые заключенные 6-го лаготделения должны были предложить комиссии. Некоторые из нас взяли по одному вопросу, чтобы на досуге подготовиться к нему и осветить его всесторонне, чтобы в конце концов московской комиссии было ясно сразу, чего мы добиваемся. На мою долю достался вопрос об улучшении бытовых условий жизни нашего лагеря.

Когда (7 июня) приехала московская комиссия, для облегчения ее работы нам предложили в числе 5-7 человек отделиться от общей массы и вразумительно предъявить свои просьбы. Представители московской комиссии нас заверили, что участники сего протеста (даже активные) не будут подвергнуты никаким репрессиям. Мы предъявили свои требования и просьбы в устном и письменном виде, на некоторые из наших просьб получили те или иные ответы. Позднее, после ухода московской комиссии, я разъяснила собравшимся заключенным о решении представителей московской комиссии и вопросы, которые они обещали решить на месте и через несколько дней нас оповестить об этом. На вторые сутки мы вышли на работу. Вот вкратце и все мое участие в настоящем протесте.

Я прекрасно сознаю всю ответственность, которую мы на себя взяли, знаю, что такое положение впредь недопустимо, но прошу также учесть с вашей стороны факты (также недопустимые), которые и послужили причиной сего протеста. 3/к Тофри».

Можно бы и не комментировать этот текст, но вот что поразило: московская комиссия легко нарушила обещание — не прошло и двух недель, как участницы переговоров были арестованы (правда, не «все девять», а только двое — Тофри и Алхимова, а также Стефа Коваль, вовсе не участвовавшая в переговорах). И вот Аста (в тюрьме!) решила своей рукой написать «Объяснение», отказавшись от обычного порядка ведения протокола, когда следователь задает вопросы и сам же пишет ответы, как правило, корявым канцелярским языком и так, чтобы его формулировки сразу годились для обвинительного заключения. В дальнейшем Тофри, конечно, не удалось избежать многочасовых допросов и обычных протоколов. Но ее «Объяснение» — свободное изложение мыслей человека, не сломленного и не запуганного лагерной системой наказаний, — документ удивительный для того времени.

Дополняют картину первого собрания актива воспоминания других его участниц. Анна Бринявская: «После чтения требований приступили к их обсуждению и распределению отдельных требований среди заключенных. Зеленская требовала, чтобы каждый, кто возьмет отдельное требование, готовился для выступления перед комиссией. Согласились выступать Тофри, Алхимова, Зеленская, Бадаева, Сафранович, Елена (фамилию не знаю)». Лиина Петращук: «Первая редакция этих требований, которая была вынесена на обсуждение актива, именовалась просьбой. Просьба эта в форме вопросов была написана заранее, но когда и кем, не знаю. Против такой редакции, то есть в форме просьбы, выступила Тофри и заявила, что надо предъявлять комиссии документ в форме требований, а не просьб. Кроме того, она говорила, что требования составлены слишком мягко, по-женски. Все говорили, что мы должны требовать, а не просить».

Тофри предложила отредактировать текст. Она считала, что требования должны выдвигать не только руководители. Не побоялась провести в своем, 20-м бараке общее обсуждение и добавила по просьбе девчат два новых пункта — не закрывать на ночь бараки и разрешить свидания с родными, которые находятся в других лаготделениях Горного лагеря. Но требования в этой, измененной ею, редакции не были переданы комиссии, а были переписаны кем-то еще раз. Все же в них стало меньше просьб бытового порядка, больше — требований изменить режим содержания, саму систему наказаний. В целом были приняты следующие вопросы: о произволе конвоя, снятии номеров, снятии спецлагерей, введении зачетов, сокращении рабочего дня до 8 часов, снижении сроков наказания (особенно для большесрочников), пересмотре дел, облегчении женского труда, совместной с мужчинами работе, увеличении переписки, замене хозлагобслуги, вывозе на материк больных, умалишенных и инвалидов, о бюрократизме медицинских работников, улучшении бытовых условий, питания и вещдовольствия, о праве выезда к родным после отбытия срока, о предоставлении свиданий с родственниками, находящимися в одном лагере.

Хотя и готовились к приезду комиссии, однако, когда московские генералы явились в зону, конечно, девушки разволновались, а некоторые вообще не посмели выйти к столу переговоров. Вспоминает Стефа Коваль: «Это было 7 июня. Я пришла к месту, где размещалась комиссия, увидела, что она окружена большой толпой заключенных. Я встала в толпе и слушала, что говорят члены комиссии. В моем присутствии от имени заключенных выступали Зеленская, Бринявская Анна, Алхимова Нина, Акатьева и еще ряд заключенных, фамилии которых я не знаю». Но Анна Бринявская уточняет: «Будучи на совещании в 14-м бараке, я заявила, что выступлю перед комиссией с вопросом о пересмотре дел большесрочников, чтобы, если найдут нужным, снизили сроки. Но поняв, что за всех я не могу говорить, ибо не знаю, кто за что осужден, я решила перед комиссией не выступать и написала лично от себя заявление, которое вручила представителям комиссии».

Надежда Бадаева поясняет: «Когда один из членов комиссии предложил выйти пяти человекам для объяснения, то и я вышла, ибо меня интересовало, какие будут ответы комиссии. Собралось нас не пять, а семь человек: Тофри, Зеленская, Алхимова, Сафранович, Акатьева, Жидковская и я. Первой выступала Алхимова. Все говорили почти одно и то же. Я также высказала те вопросы, которые ранее мной были взяты (о снятии спецлагерей, номеров, увеличении переписки, введении зачетов, снижении срока наказания), и другие — об отправке инвалидов. Жидковская Зинаида как медработник — о мамках (об увеличении свиданий мамок со своими детьми с одного до двух раз в неделю)».

А вот что запомнилось участнице переговоров Юлии Сафранович: «Я была в группе из семи человек, которая выступала перед представителями из московской комиссии 7 июня 1953 года. Перед комиссией выступали Тофри, Дауге, Зеленская, Акатьева, Алхимова, Жидковская, я и еще Бадаева (получается восемь, а Тофри запомнила даже девять переговорщиц. — А.М.). Вопросы, о которых говорили выступавшие, были следующие: снятие номеров, введение зачетов, снижение сроков для большесрочников, пересмотр дел заключенных, разрешение выезда к родным после отбывания срока наказания, ввод 8-часового рабочего дня, снижение норм выработки для женщин и другие, которые не помню. В своем выступлении я просила комиссию о введении зачетов рабочих дней для заключенных. Других вопросов я не затрагивала».

Комиссия, как известно, разрешила чаще писать родным, снять номера с одежды, замки и решетки с бараков, уменьшить рабочий день до 9 часов. Остальные требования обещала доложить в Москву, чтобы решать вопросы там. И зона постепенно успокоилась, бригады вышли на работу, ожидая дальнейших хороших перемен в своей судьбе. Руководители протеста радовались и гордились — есть результат, 11 дней забастовки и трудная голодовка были не напрасны!

Но можно ли было считать это победой? Да, заключенные добились, что генералы из Москвы впервые говорили с ними как с людьми. Впервые власть пошла на некоторые уступки, ослабив жестокий, унижающий человека режим особых и каторжных лагерей. Вот только о главном — пересмотре дел речи не было. Оставалось радоваться тому, что все обошлось без репрессий.

Но и эта радость была недолгой: как только закончилось оборудование «ширяевской» тюрьмы и в Норильск привезли партию новых наручников, чекисты взялись выполнять план «подавления беспорядков». Сначала хитростью выманили часть активистов из 5-го лаготделения — объявили о расформировании лагеря и переброске этапов в другие зоны, а когда 25 июня вывели в тундру первый этап, начали сортировку заключенных: лидеров — в тюрьму в наручниках, остальных — в бараки.

В ночь на 26 июня прошли внезапные аресты и у женщин. Из производственной зоны забрали Стефу Коваль и Нину Алхимову, из жилой — Асту Тофри. Забастовка вспыхнула вновь, но Тофри, Коваль и Алхимова в ней уже не участвовали, их держали в центральном штрафном изоляторе, в камерах-одиночках. Сюда к ним потом, после штурма зоны, доставят тех, кто возглавил второй этап протеста.

Загадкой осталось вот что: почему из восьми (возможно, девяти) участниц переговоров с комиссией были арестованы и осуждены как руководители «саботажа» четверо — Тофри, Дауге, Зеленская и Сафранович, а у остальных взяли только свидетельские показания? Свидетелями суда, а не обвиняемыми оказались бригадиры Нина Алхимова и Галина Акатьева, бухгалтер Надежда Бадаева и медик Зинаида Жидковская, а также бригадир Анна Бринявская, осмелившаяся лишь на вручение личной жалобы вместо выступления перед комиссией. Зато в группу обвиняемых попали вовсе не участвовавшие в переговорах с комиссией украинки Стефания Коваль, Мария Нич, Анна Мазепа, Надя Яскив и, конечно, каторжанка Ангелина Петращук.

________________________________
*Текст одного ее выступления запротоколирован 12.08.1990 г. Л.В.Климановой (НИЦ «Мемориала» в Санкт-Петербурге).
**Выступление в Доме дружбы 12.08.1990 г.
***Хранится в архивном деле № СО-19859 в ИЦ УВД Красноярского края

Стефания Коваль-Надорожняк: «...Сама Алхимова помогла меня арестовать. Она была их тайным агентом...»

Самым драматическим событием первого этапа восстания в женской зоне была, конечно, общая голодовка. Лагерь не успел к ней подготовиться ни морально, ни физически. Решение оказалось неожиданным для большинства. Рассказывает Алида Дауге: «28 мая утром, придя с работы, я накормила свою бригаду и вместе с другими бригадницами легла в 10-м бараке спать. В то утро все получали пищу. А вечером того дня дневальная моей бригады Тыркало Анна сказала, что ужин она не получила, ибо около столовой находились отдельные заключенные, которые не пускали за пищей никого, а если были такие, кто смог получить пищу, то ее выливали на землю. Тыркало заявила, что заключенные объявили голодовку».

Интересное дополнение у Юлии Сафранович: «В первый день, 28 мая, в зоне лаготделения появились листовки с призывом отказаться от приема пищи. Кто изготовлял и расклеивал листовки, мне неизвестно. Вот эти листовки, по моему мнению, оказали некоторое влияние на заключенных...»

Трудное для всех и, возможно, даже ошибочное решение руководители протеста приняли, полагая, что массовая голодовка поможет скорее добиться вызова правительственной комиссии из Москвы. Разрешили принимать пищу только больным и инвалидам, а также кормящим матерям — мамкам.

Но дни шли за днями, а комиссии не было. Держать голодовку в лагере, где и без того годами все заключенные существовали впроголодь, оказалось невероятно тяжело. Многие женщины, обессилев, уже на четвертые-пятые сутки не вставали с нар. Самых слабосильных медикам и их добровольным помощницам пришлось поддерживать, доставая у мамок овес или хотя бы крошки сухарей.

На седьмые сутки объявленной акции комиссия из Москвы все еще не появилась. Срочно собрался актив, чтобы решить, что делать дальше. Людей нужно было спасать, поэтому руководители протеста разрешили всем два дня получать тюремный (штрафной) паек. Об этом рассказала Леся Зеленская: «Принято большинством решение о принятии пищи на два дня, после чего, если в течение этих двух дней прибудет комиссия, отказаться совсем от голодовки, а не прибудет, то организованно возобновить голодовку».

Комиссия и через два дня все еще не приехала. Заканчивались девятые сутки протеста. И вот это решение — возобновить голодовку — женщинам далось труднее всего.

В письменном «Объяснении» Асты Тофри, пожалуй, самое подробное объяснение и хроника этих событий: «Положение наше было определенно, и всем было ясно: если мы подняли такое дело, то есть начали поддерживать мужские лагеря, то отступление немыслимо и мы обязательно должны дождаться московской комиссии. С 28 мая по 4 июня мы держали голодовку, по истечении семи суток приняли штрафной паек на двое суток. 6 июня, если я не ошибаюсь, меня снова пригласила Зеленская вместе с другими к бараку № 24. На этот раз там были также каторжанки, к сожалению, они мне по фамилиям незнакомы. Они убедительно настаивали на отказе от пищи в последующие дни. Среди заключенных нашей зоны Дауге, Сафранович, а также я были против новой голодовки.

И эти дискуссии продолжались в течение целого дня. Тогда решено было пройти по баракам и спросить у заключенных, то есть узнать их мнение, что и было сделано. Большинство было за прием пищи на следующий день, но пищу все-таки так и не приняли по неизвестным мне причинам».

Насчет «неизвестных причин» Тофри лукавила, поскольку правду сообщить не захотела: руководители протеста, вопреки ее мнению, приняли жесткое решение продолжать голодовку, и Аста ушла с собрания.

Об этой же дискуссии расскажет позднее Лина Петращук: «Тофри высказала мнение о том, что надо прекратить голодовку и разрешить заключенным принять пищу. Я возразила ей и внесла предложение о продолжении голодовки, исходя из того, что мы не выходим на работу и не имеем права на получение пищи. Возможно, я недопонимала, но считала, что, если мы будем принимать пищу, не работая, нас обвинят в саботаже. Мое предложение было поддержано большинством участников (собрания), и мы решили продлить голодовку еще на два дня».

К счастью, уже на следующий день после этого собрания «часов в 11 утра к нам прибыла комиссия, и мы не стали продолжать голодовку».

Ни Тофри, ни Петращук, ни Зеленская не упомянули здесь ту, которая возражала против голодовки чуть ли не больше всех, по ее собственным словам, — Нину Алхимову. Почему имя ее до сих пор в истории норильского восстания не произносилось, хотя она участвовала в протесте почти так же активно, как Аста Тофри, да и времени им обеим лагерной администрацией отпущено было поровну — обе арестованы в ночь на 26 июня 1953 года? Ответ я нашла в воспоминаниях Стефании Коваль-Надорожняк, опубликованных в газете «За вiльну Украiну» в 2003 году*, но сначала пробовала разобраться сама, читая три тома архивного дела № СО-19859 в Красноярске.

Почему инициаторы и руководители протеста в женской зоне поспешили привлечь на свою сторону Нину Павловну Алхимову, 1922 года рождения, уроженку города Калинина (в настоящее время Тверь), россиянку, имеющую незаконченное высшее образование юриста, — понятно. Наверняка очень нужны были знатоки советского законодательства всем им, особенно украинкам, не сведущим в этом деле. К тому же срок у Нины Алхимовой был огромный — по статье 58-1б ее осудили на 25 лет лишения свободы. В лагере к этому времени она отбыла только 5 лет, а участие в протесте давало ей шанс добиваться уменьшения наказания. Иначе вышла бы на свободу 50-летней старухой...

Алхимова охотно включилась в работу актива. Она приходила на совещания (по ее сведениям, они были ежедневными), обсуждала перечень требований, которые заключенные хотели предъявить московской комиссии, согласилась подготовить один вопрос, чтобы лично выступить перед генералами (и действительно, первой выступала перед прибывшей из Москвы комиссией). Но на собрании, где разгорелась дискуссия о прекращении или продлении голодовки, вступила в конфликт с большинством. Вот как она это описала: «Днем ко мне в барак зашла Нич Мария и вызвала на улицу, где сказала, чтобы я пошла к строящемуся бараку около столовой. Там в укрытии были собравшиеся: Мазепа, Сафранович, Дауге, Зеленская, одна по имени Елена, одна высокая блондинка-латышка, Петращук и еще две каторжанки, которых я видела на первом совещании. Вскоре после меня пришла Нич, которая сразу же спросила меня: «Что делать с людьми, которые ходят на кухню за пищей?» Я начала говорить, чтобы никому не запрещали принимать пищу, дабы люди совсем не ослабли, ибо уже с 28 мая многие не принимали пищу по запрету руководящего ядра. Нич и Зеленская говорили, что прием пищи нельзя допускать, ибо мы объявили заключенным, что будет голодовка до приезда комиссии. Я категорически отказалась. Тогда Мазепа заявила, что голодовку будем продолжать, а лиц, идущих в столовую, не пропускать, для чего будут выделены люди. После выступления Мазепы меня поддержали Сафранович и латышка, но Петращук заявила, что у них в зоне каторжан голодовка продолжается и принимать пищу никто не будет. Не согласившись с указанием Мазепы и Нич, я и Сафранович ушли. Что они там еще обсуждали, оставаясь в укрытии, мне неизвестно, но впоследствии узнала, что отдельные заключенные стояли около столовой и никого не пускали за пищей. Отсюда я поняла, что указание Мазепы приведено в исполнение. Больше на совещания к указанным людям я не приходила, несмотря на то, что 3 июня Зеленская приглашала на совещание, куда — не знаю, ибо после приглашения сразу отказалась».

Неужели голодовка (испытание, конечно, очень тяжелое) превратила Алхимову из сторонницы протеста в убежденную противницу, даже, можно сказать, во врага? Может, были еще какие-нибудь причины? В большом женском коллективе недоразумения, споры и ссоры — явление частое, практически никогда он не бывает дружным. Что уж говорить о лагере, где искажены привычные представления о жизни, где нет родных и близких, способных вернуть душе спокойствие, доброту, терпение. Здесь не спрячешь ни вражду, ни зависть, ни обиду — человек живет постоянно на глазах у множества людей. Может, Нине Алхимовой было что скрывать от других? Ее слишком откровенные и подробные показания, данные после ареста, наводят на такие предположения. Вот фрагмент допроса:

— «Кто руководил «волынкой» в 6-м лаготделении?»

— «К числу руководителей массовыми беспорядками в 6-м лаготделении относятся: из зоны ИТЛ — Мазепа Анна, Нич Мария, Зеленская Леся, Сафранович Юлия, Бринявская Анна, Бадаева Надежда, Дауге, Тофри Аста, из зоны каторжанок — Петращук и двое других, которых по фамилиям не знаю».

— «Откуда это известно?»

— «Я лично дважды приглашалась на проводимые совещания, где обсуждались вопросы о требованиях населения перед комиссией, о поведении заключенных в лагере во время «волынки»... Присутствуя на указанных двух совещаниях руководителей «волынки» в лагере, я замечала, что Мазепа всегда сидела и молчала. Она выслушивала всех выступающих и в конце высказывала свои мнения, и с ними все в основном считались и поддерживали их. Но была ли она руководителем всех, я утверждать не могу, ибо, как мне известно, помимо меня указанные лица собирались ежедневно. Петращук была руководителем «волынки» среди каторжанок. Это мне известно из личных наблюдений за ее поведением на совещаниях, на которых она докладывала о положении дел в зоне каторжанок. Например, говоря о голодовке, она указала, что ею расставлены по каждому бараку лица, обеспечивающие питанием слабосильных. Нич и Зеленская приносили записки от мужчин, ходили к зданию бани, где проходит проволочный забор, отделяющий зону от кирпзавода, и распространяли текст требований. Дауге тоже распространяла решения актива — среди латышей. Тофри требовала, чтобы никого из зоны не выпускали. Бадаева, Бринявская, Сафранович, Жидковская присутствовали на собраниях, участвовали в обсуждениях вопросов. Забыла указать — еще заключенная Мисюра входила в число руководителей, была на первом собрании, обсуждала текст требований. А Коваль не видела на собраниях, ее не было».

Что тут можно подумать? Следует «забыть Герострата»? Не судите, да не судимы будете. Но факт остается фактом: из показаний Нины Алхимовой лагерная администрация за 10 дней до штурма женской зоны уже знала имена и фамилии тех, кого следует арестовать. Многие активистки и почти все руководители протеста названы еще 27 июня: Мазепа, Нич, Зеленская, Тофри, Дауге, Сафранович, Петращук. Нет в этом списке только инвалида Нади Яскив: ее арестовали во время ночного штурма 7 июля за то, что кричала в бумажный рупор, призывая женщин не выходить из зоны.

А Стефа Коваль уже 26 июня была брошена в одиночную камеру, и вовсе не за участие в протесте, а за стихи, написанные ее рукой и найденные не только при досмотре личных вещей девушки, но и у мужчин при обыске лагерной кузницы. Очень красивые стихи на украинском языке. Они замечательно звучали даже в изложении штатного переводчика отдела МГБ при Горном лагере:

В серой тюремной одежде
Ты идешь, мой невольный юноша,
И взгляд очей твоих синих
Как будто смеется над кандалами...

Следствие тут же решило присоединить Коваль к группе руководителей «контрреволюционного саботажа», только дополнить ее обвинение еще пунктом об «антисоветской агитации» (в стихах).

Мое предположение насчет роли Нины Алхимовой в норильском восстании подтвердилось, когда я прочла воспоминания Стефании Ивановны Коваль-Надорожняк: «После забастовки, следствия и суда мы не сомневались, что тогда сама Алхимова помогла меня арестовать. Она была их тайным агентом и «не засветилась» даже во время суда над нами. Ее как бригадира не приводили на суд вместе с другими свидетелями, хотя больше всего информации про каждую из нас могли иметь от нее»**.

После штурма женской зоны около 60 свидетелей «массовых беспорядков» были допрошены следователями. Многие помочь органам не смогли или не захотели, отвечая, как Ольга Михасив, Мария Остапишина, Анастасия Тарнавская, Наталья Саломон, Екатерина Болизюк: «О руководителях саботажа мне ничего не известно, так как в этот период никуда не ходила и ничем не интересовалась», «Из лиц, которые руководили саботажем в 6-м лаготделении, я никого не знаю», «Принимала ли Мазепа какое участие в саботаже, я не знаю, в бараке № 25, где я с ней вместе проживала, она ничем не занималась, а что она делала на улице, я не видела», «Выступала ли Сафранович среди заключенных с призывом о невыходе на работу, я не слышала и показать по данному факту ничего не могу». Заключенная Медынская на суде вообще отказалась от показаний.

Сотрудничали со следствием единицы. Правда, были еще проявлявшие служебное рвение надзирательницы и оперуполномоченные, а среди заключенных — те, кто сводил личные счеты, подозрения выдавал за факты. Например, повар столовой сообщила, что инвалид Надя Яскив «участвовала в саботаже очень активно, так как 28 мая до обеда дважды уходила с рабочего места якобы в санчасть». Старший оперуполномоченный описал случай, над которым тогда смеялась вся женская зона: как он пытался сдернуть платок с выступавшей перед заключенными девушки, чтобы разглядеть ее лагерный номер на спине телогрейки, но «одна заключенная с крыльца бросила деревянное ведро, окрашенное сверху голубой краской, ведро упало на козырек фуражки и сбило ее на нос...». Литовка Филомена Каралюте, надевшая оперу на голову ведро и спасшая подругу от ареста, отсидела за это полтора года в норильской и курганской тюрьмах, была освобождена из мордовских лагерей в апреле 1955 года.

Лагерная администрация упорно придерживалась версии, что активистки терроризировали всю зону. Следствие даже отыскало среди трех тысяч заключенных семерых «пострадавших от террора». Странных пострадавших. Одну толкнули в спину — налицо избиение? Две женщины поссорились и подрались между собой — однако при чем здесь руководители протеста? Несколько свидетелей рассказали суду, что открыто ходили в столовую в дни голодовки, завтракали и обедали, а затем пожаловались, что им запрещали туда ходить и стыдили.

А вот как разъяснилась история с «палками для избиения» на вахте: оказалось, 28 мая бригада Юлии Сафранович несла на производство охапки черенков от лопат и кирок, но развернулась у ворот и на работу не пошла. Однако у следствия был уже готов вывод: якобы все боялись избиений, а руководители только силой могли заставить женщин не выходить на работу, хотя те рвались на производство выполнять и перевыполнять нормы.

Соответствовала этому мнению начальства только швейная бригада — женщины слишком боялись потерять относительно легкую работу в тепле, страх оказаться в котлованах был сильнее всего. Они действительно вышли из лагеря, работали и жили тем летом за зоной. Их примеру последовали также нарядчицы, учетчицы, некоторые бригадиры, заслужив от бастующих презрительное прозвище «дачники». Все остальные заключенные остались в зоне вместе с активом и руководителями восстания.

«Дачники» возвратились в свои бараки только после ночного штурма женского лагеря 7 июля. И заметили, что дорожки между бараками старательно посыпаны свежим песком, но сквозь него местами проступали пятна крови.

Ясно, что «усмирителей» никто не судил за пробитые головы заключенных женщин, за сломанные во время штурма руки, ключицы, хотя пострадавших было немало. Себе органы и не такое прощали.

_______________________________
*См. в 6-м томе «О времени, о Норильске, о себе...».
**Газета «За вольную Украину», 13-21 июня 2003 года..

Ангелина Петращук: «...Пункт о снятии каторги был внесен мной лично...»

Как чувствовал себя человек на допросе? Да еще во времена, когда критика (или хотя бы просьба о смягчении) режима принудительного труда приравнивалась к контрреволюционному преступлению, а отказ от работы — к вредительству и контрреволюционному саботажу? Всем полагалось быть «революционерами»...

Читаю первый том архивного дела № СО-19859 и пытаюсь представить себе 7 июля 1953 года, кабинет следователя, а в нем сероглазую, со светло-русыми волосами молодую женщину, приведенную на допрос наутро после страшного шока — ночного штурма женской зоны. Известно, что был этот штурм жестоким. Хотя оружие солдатам применять не разрешили, но они пускали в ход палки, доски, пожарные топорики. Над лагерем стоял плач и отчаянный крик множества голосов: «Свобода или смерть!» Под страшным напором хлестали по лицам женщин струи воды из пожарных брандспойтов. Солдаты за руки и за волосы волокли женщин в тундру, чтобы строить в послушные колонны. В ночь на 7 июля протест в женской зоне был подавлен. Дальше — аресты «зачинщиков» и допросы, допросы...

Поразительно: в ответах каторжанки Ангелины Сергеевны Петращук на вопросы следователя нет ни растерянности, ни раскаяния, ни ожесточенности. Они на удивление спокойны, полны достоинства: «Я признаю себя виновной в том, что была участницей, как у нас называли, забастовки заключенных 6-го лаготделения. Но заявляю, что ни в каких контрреволюционных организациях я не состояла и, участвуя в саботаже, контрреволюционных намерений не имела...»

Здесь нужно небольшое пояснение. 6-е лаготделение отличалось от всех остальных не только тем, что было женским. Оно еще было единственным в Горлаге, где вместе содержались политзаключенные особого Горного лагеря и каторжанки (их перевели сюда с апреля 1951 года). Каторжан в 1953 году в Норильске было более четырех тысяч: 3730 каторжан-мужчин собрали в отдаленном 3-м лаготделении Горлага, и они связи с другими заключенными практически не имели — каторжан запрещалось смешивать с другими категориями лагерников и в производственных, и в жилых зонах.
А в зоне 6-го (женского) лаготделения жили около 500 каторжанок (по архивным данным, 492). Правда, от остальных они были отделены забором и воротами. Но это, конечно, не мешало видеть, что происходит по соседству. С первого дня норильского восстания каторжанки стали активными участницами общих событий: забастовки, голодовки, вызова правительственной комиссии, обсуждения требований заключенных. Внутренние ворота, отделявшие их маленькую зону от общей, большой, открыли, а позднее сломали и дощатый забор, но это случилось уже во второй половине июня.

А 7 июня 1953 года московской комиссии, прибывшей в Норильск, пришлось вступать в переговоры в женской зоне дважды, точнее, отдельно беседовать с двумя разными контингентами участниц протеста — с заключенными особого Горного лагеря и каторжанками.

Очевидно, лагерной администрации трудно было признать, что норильские события лета 1953 года — это протест многотысячной массы заключенных. Она попыталась все свести к конфликту отдельных личностей с властью. По привычке искала виноватых, чтобы изъять и наказать. Больше всего ее волновал вопрос: кто за этим стоит, кто зачинщик?

Ответственность за протест полтысячи каторжанок возложили на Ангелину Сергеевну Петращук, назвав ее руководителем забастовки. И она самоотверженно приняла на себя эту ношу.

В лагере все ее называли просто Линой. Это была 28-летняя украинка, дочь православного священника из села Торчин на Волыни, до ареста — регент церковного хора и студентка Луцкого педагогического училища. В 20 лет она была осуждена Военным трибуналом войск НКВД Волынской области (29 апреля 1945 года) по стандартным статьям 58-1а и 58-11, но с применением статьи 2 Указа ПВС СССР от 19 апреля 1943 года срок получила 15 лет КТР (каторжных тяжелых работ) и 5 лет поражения в правах, без конфискации имущества за неимением такового.

Советские каторжанки — кто они были? Как известно, царскую каторгу отменило еще Временное правительство в марте 1917 года, и граждане СССР только на киноэкранах видели закованных в кандалы людей в полосатой одежде. Но «по Указу от 19 апреля 1943 года советская власть восстановила каторгу специально для тех мужчин и женщин, осужденных за «измену Родине», которые из-за «смягчающих обстоятельств» избежали виселицы и получили 15 или 20 лет КТР, а в исключительно редких случаях — 10. «Изменниками» же признавались советскими судами коллаборационисты, как, например, оставшиеся на посту рабочие газового завода или няни в детяслях, которых бежавшие перед наступлением немцев власти забыли эвакуировать». (Росси Ж. Справочник по ГУЛАГу. М.: Просвет, 1991. Ч.1. С.175).

Известно, что осужденные на КТР использовались на самых физически тяжелых работах, трудились без выходных все 365 дней в году, их рабочий день составлял 11-12 часов, медицинская помощь оказывалась им только в экстренных случаях (переломы и т.п.). Они не имели права на переписку с родными, получение посылок и даже контакты с заключенными из других зон, на собственную фамилию — ее заменял номер. Производственные нормы у них были выше, а нормы питания — ниже, чем в других лагерях. Каторжан запрещалось поощрять за хорошую работу, срок наказания им не снижался ни при каких условиях. Смертность среди них была чрезвычайно высокая.

Студентку Луцкого педучилища Лину Петращук осудили за участие в НОРО (Народно-освободительная революционная организация). Ее члены должны были читать и распространять литературу на украинском языке, собирать продукты у населения, чтобы оказывать помощь УПА в борьбе за самостийную Украину.

Вскоре после суда Лина была отправлена на Таймыр с «этапом галичанок», как его называли, — везли девушек из Львова, Ровно, Луцка. Многие из них получили каторгу, поскольку жили в годы войны на оккупированной немцами территории. Этап длился два месяца, с 5 июня по 5 августа 1945 года. Конечным его пунктом оказался болотистый участок тундры, где предстояло построить аэродром Надежда.

Режим содержания норильских каторжанок был ужасен, уровень подавления личности невыносим. Вот что запомнилось Анне Трусь в новом лаготделении на станции Надежда в августе 1945 года: «Тут еще не было бараков, а пока их строили, мы жили под открытым небом. Когда установили котлы, тогда дали нам кипятку с сухарями. Еще позднее начали варить суп и кашу. Пока отбывали карантин, нам выдали одежду: брезентовые башмаки 43-го размера, телогрейки второго срока, потому как на первый еще не заработали. Мы строили аэродром. На работу идти нужно было по болоту, дорожки только для конвоиров. Ясно, что наши башмаки были полны воды, а еще надо работать 12 часов... Пришла страшная зима. Пока речка еще не замерзла, мы носили воду, чтобы наполнить котлы, а когда замерзла — ни воды, ни света в лагере не было. Палатки заметало снегом, в брезентовые щели на нас летел снег. Когда приходили с работы, должны были носить снег в котлы и из него варить себе еду. Не раз ели то, что было в котле только сверху, потому что на дне попадались палочки с ватой, бинты, разный мусор. Приходили с работы замерзшие. Съедали черпак супу и 300 граммов хлеба... По утрам вставали с нар, стряхивали снег с бушлатов и снова на работу...»

Из письма фельдшера Юлии Вовк подруге Нине Одолинской, автору рукописи «Советские каторжанки» (хранится в НИЦ «Мемориал», Москва): «...на КТР было приблизительно 700 человек, сначала в 1944 году в Дудинке — строили там аэродром. Да, а в порту в Красноярске мы выгружали баржи с грузами и вытаскивали бревна из Енисея. Потом Норильск — каменные карьеры. Плинтовали и грузили вагонетки с камнем и перегружали потом в вагоны на эстакадах.

По прибытии в Дудинку жили в палатках. Было страшно холодно, пурга заносила палатки, ходили поверх крыш. Холод. Баланда с американской ячневой крупой, ведь ты помнишь? Или ты прибыла вторым этапом? У меня в Норильске был номер 715.

Недалеко мужские бараки — они умирали черно. Напивались мыла, чтобы умереть. Меня уже, как медика, пропускали с врачом Татьяной Григорьевной Авраменко, чтобы их спасать, дать им бактериофаг, но они отказывались! Шла полным ходом сталинская душегубка...»

Красноярский порт, строительство аэродрома на Надежде, канала в Дудинке, каменные карьеры Норильска — все это прошла вместе с другими каторжанками и Лина Петращук. Неудивительно, что начало забастовки она пропустить не могла: «Я в то время работала в ночной смене на объекте ГЗУ. С работы в зону я пришла тогда в 7 часов утра и легла отдыхать. В то время среди населения зоны ходили разговоры о том, что мужчины 5-го лаготделения объявили забастовку, то есть отказались от работы. Наша бригада должна была выйти на работу, как и всегда, в 19 часов. В тот момент, когда мы собирались к выходу, к воротам нашей зоны подошли несколько девушек из числа заключенных, осужденных к исправительно-трудовым работам, которые заявили нам, что они отказались выходить на работу, и призвали нас сделать то же самое до приезда правительственной комиссии. После этого заключенные-каторжане выбежали из бараков и стали смотреть, что происходит в зоне ИТЛ (точнее, 6-й зоне Горлага). Я тоже наблюдала за происходящим и видела, как многие заключенные не выходили на работу, а тех, кто пытался выйти за зону, не пускали другие заключенные. Из зоны каторжан тогда вышли на работу человек 50, а остальные, в том числе и я, из зоны не вышли. Фамилий девушек из зоны ИТЛ я не знаю, и лица их не запечатлелись в памяти».

Лина Петращук с подругой Антониной Кревской и другие каторжанки стали приходить на собрания актива в 6-ю зону Горлага, вместе решали такие сложные вопросы, как объявление голодовки, составление требований к приезду московской комиссии, возобновление забастовки 26 июня после ареста Коваль, Тофри и Алхимовой.

Лина не скрывала своего отношения к каждому из обсуждаемых вопросов: «Я лично в душе отрицательно отнеслась к повторному отказу от работ, тем более когда впоследствии на бараках были вывешены черные флаги, которые со слов заключенных означали «Свобода или смерть!». Несмотря на мое отрицательное отношение к тому, что происходило в зоне, я также не выходила на работу и принимала участие вместе с другими из числа активных участников саботажа в обсуждении ряда вопросов, касающихся поведения населения зоны...»

Черные флаги с красной полосой были вывешены днем 26 июня, два — в 6-й зоне Горлага, на 9-м и 10-м бараках, и один на бараке каторжанок. Флаги означали, что зона скорбит об арестованных — никому не известно было, куда их увезли, предполагалось худшее: на расстрел. По этой причине вновь все отказались от работы, а требование выдвинули одно: верните наших товарищей!

Эти траурные флаги почему-то необыкновенно раздражали лагерное начальство. Незадолго до штурма женской зоны 6 июля, в 9 или 10 часов вечера, по радио прозвучало обращение московской комиссии к женщинам с требованием «выйти на работу, к 23 часам навести порядок, снять флаги». В 6-й зоне Горлага, как показала на допросе Лина Петращук, «чтобы воспрепятствовать снятию флагов, заключенные окружили 9-й и 10-й бараки в целях охраны этих флагов. Заключенные в четыре ряда создали вокруг этих бараков кольцо. Я также присоединилась к этой массе и встала в кольцо. Так продолжалось до четырех часов утра 7 июля, когда администрация лагеря ввела в зону солдат...».

Знала ли Лина о том, что третий флаг — на крыше барака каторжанок — с древка стянула ее ближайшая подруга Тоня Кревская, а Вера Жишко на себе спрятала этот флаг, сумела вынести из зоны после штурма и сохранить в 7-м лаготделении, куда ее направили при сортировке заключенных? Во всяком случае, Лина Петращук могла об этом догадаться: как «вещественное доказательство» ей предъявили в кабинете следователя два черных флага — третьего, каторжанского, не было!

И еще ей предъявили большую фотографию, на которой она увидела ряды женщин в кольце вокруг 9-го и 10-го бараков, и Лина призналась: «Предъявленный мне фотоснимок запечатлел момент охраны заключенными флагов». (Долгое время только слухи ходили, что с вышек бастующих фотографировали. И вот теперь получены подтверждения, что это было, и фотографии даже предъявлялись обвиняемым во время следствия. К сожалению, в архивном деле № СО-19859 снимков нет, а были бы они замечательным документом сегодня).

Что касается черных флагов, то лагерный суд в январе 1954 года принял специальное решение: «Флаги — уничтожить». И два черных полотнища с красной полосой были уничтожены. А третий флаг? Говорят, его хранение взяли на себя в дальнейшем девушки из Литвы. Антонина Кревская и Вера Жишко значатся в списке вывезенных из Горлага в конце 1953 года.

Центральный штрафной изолятор Горлага после штурма женской зоны был переполнен. Здесь уже находились все, кого чекисты считали организаторами и инициаторами «саботажа». Точнее, в начале следствия еще неизвестно было, как именно органам следует называть события лета 1953 года в Горлаге: лагерные беспорядки? самоуправство? массовое неповиновение заключенных? контрреволюционный саботаж? Записывая ответы Лины Петращук на свои вопросы, следователь на всякий случай давал разные определения:

«— Каковы были причины вызова в лагерь комиссии из Москвы?

— Для улучшения бытовых условий заключенных, сокращения рабочего дня, для пересмотра производственных норм, с тем чтобы облегчить труд женщин. И мы просили комиссию решить вопрос о снятии каторжных работ, то есть, чтобы каторжан считать осужденными на общих основаниях.

7 июня к нам действительно прибыла комиссия, которую мы ждали. В тот же день я вместе с заключенными Софией Сажневой, Юлией Вовк, Анастасией Кватирой и Тамарой Никольской была вызвана комиссией на беседу, в ходе которой мы от имени всех заключенных зоны каторжанок высказали комиссии все интересующие нас вопросы. Все наши вопросы членами комиссии были выслушаны внимательно, и после этой беседы у меня лично никаких неразрешенных или неясных вопросов не было. 7 июня после беседы с нами комиссии все заключенные прекратили самоуправство и вышли на работу.

— Кто составлял просьбы от имени каторжан?

— Просьбы-требования составляла я с заключенной Кревской Антониной. Вместе с Кревской в шестисекционном бараке я собственноручно на листе бумаги написала все просьбы-требования от имени каторжан 6-го лаготделения. Текст был написан карандашом. Такой же текст написала на другой бумаге и Кревская.

— Значит, пункт о снятии каторги в требованиях был внесен вами?

— Да, этот пункт о снятии каторги был внесен мной лично...»

(Заметим: перед нами — уникальный случай. Больше ни в одном лагере в требованиях заключенных такого пункта не было. Его выполнение превращало каторжан в заключенных на общих основаниях, отменяло жесточайший режим, а по сути означало ликвидацию каторжных лагерей).

Александра Зеленская: «Свобода или смерть!» — я разделяла это требование»

Была у послевоенных лагерей в СССР общая особенность. По официальной и неофициальной статистике, больше всего после Великой Отечественной войны здесь содержалось так называемых украинских националистов — оуновцев, лесных братьев, повстанцев — бывших бойцов Украинской повстанческой армии (УПА), с равным ожесточением сопротивлявшихся как немецкой, так и российской оккупации Украины, особенно западных ее областей (называли их еще бандеровцами — последователями Степана Бандеры).

Мы очень мало знаем о том, как долго (до середины 50-х годов XX века!) длилось вооруженное и идеологическое сопротивление советизации Украины, как участники ОУН и УПА действовали в подполье, как часть бойцов повстанческой армии прорвалась за кордон, а иные из тех, кто уйти не смог, покончили с собой, чтобы не попасть в лапы НКВД.

По официальным данным, в эти годы арестовано 200 тысяч бандеровцев, из них 55 тысяч расстреляны. А в тюрьмы и лагеря чаще всего попадали не повстанцы, а их ближние и дальние родственники, мирные сельские жители, которых заподозрили в связях с подпольем, студенты, ученые, интеллигенты — идеологи патриотического движения. Судили и вывозили украинцев эшелонами. То же самое происходило в Западной Белоруссии, в Прибалтике.

По данным И.Кривуцкого, в начале 50-х годов «в спецрежимных концлагерях для политузников украинцы составляли абсолютное большинство — от 60 до 90 процентов» (Кривуцкий И. За Полярним колом. Львiв—Полтава: Духовна вiсь, 2001). Норильские лагеря не являлись исключением. Украинцы и здесь в 1953 году были в большинстве, прежде всего в Горном лагере, ведь судили «украинских националистов» за «измену Родине» по статьям 58-1а и 58-11 Уголовного кодекса РСФСР (или 54-1а и 54-11 УК УССР), а также применяли Указ от 19 апреля 1943 года о «пособниках фашизма», чтобы пополнить зоны КТР. По подсчетам Бориса Шамаева, в 3-м (каторжанском) лаготделении Горлага почти 90 процентов заключенных были украинцами, по свидетельству Асты Тофри — в 6-м (женском) лаготделении Горлага украинки составляли 70 процентов, россиянки — 10, остальные 20 — разных национальностей.

Именно эта масса и явилась основной движущей силой норильского восстания. Другой просто не было. И в этом разгадка многих особенностей события, и прежде всего мирный характер массового сопротивления при острой, принципиальной постановке вопросов лидерами. Этих людей заботило не частичное решение проблем их быта в Заполярье, не просто улучшение лагерного питания и сокращение рабочего дня в неволе (хотя и это было важно, чтобы выжить).

Большинство западников не имели за плечами советского прошлого: родившиеся в 1925-1930 годах, они всего два года жили при Советах, в 1939-1941 годах, и сохранили об этом времени не лучшие воспоминания, а затем вновь увидели Красную Армию в 1944-1945 годах. С ее приходом было связано не только освобождение от немецкой оккупации, но и возобновление жестоких репрессий. До войны многие западные украинцы окончили польские школы, некоторые учились в национальных гимназиях, училищах, техникумах, университетах. Воспитанные в традициях любви к Богу, своей родине, своей семье, они сохранили самоуважение, чувство собственного достоинства и не желали быть униженными и уничтоженными в «Стране Слез, Страданий и Рабства», как расшифровывали СССР. Эту массу можно было объединить общим желанием справедливого пересмотра дел. Она жила общей мечтой о свободе, о возвращении с холодного, жестокого севера на милую теплую родину. Среди молодых было много самоотверженных и отважных патриотов. Как писала каторжанка Анна Трусь: «Мне казалось, что бороться и даже умереть за Украину — наибольшее счастье». Мария Нич: «Семья и родная школа привили мне патриотизм и веру, которые укрепляли мой дух в трудные минуты моей жизни... Казалось, каждая клеточка моего тела присягает на верность Украине».

Встать во главе этой массы должны были люди, говорящие с ней на одном языке, понимающие думы и чувства большинства, поэтому так много украинок среди агитаторов и активисток. Десятки девушек всей душой отдавались восстанию: Ольга Зозюк, Антонина Кревская, однофамилицы-каторжанки Юлия и Мирослава Вовк, Анна Носаль, Христиния Лань, Осипа Жук, Прасковья Павлюк, Нюся Скоревич, Анастасия Кватира, Евгения Стецко, Мария Карпюк, Мария Луцак, Екатерина Андрусишина, Ирена Мачульская, Анастасия Мисюра и другие. Без их неутомимой работы, самоотверженности, отваги ничего бы не получилось: они расклеивали листовки, разъясняли решения актива в секциях бараков, собирали народ на митинги и круглосуточные дежурства, во время голодовки поддерживали слабосильных, оберегали своих лидеров от арестов и провокаций, поддерживали в лагере порядок, после восстания заботились об арестованных и попавших в штрафной изолятор.

В составе комиссии заключенных, как назывался здесь комитет, тоже были украинки: умная и осторожная Анна Мазепа — член подпольной Организации украинских борцов (ОУБ) в Норильске, юная Стефа Коваль — автор талантливых стихов и тоже член ОУБ, Мария Нич — самая старшая и опытная в конспирации (именно ее считали «душой восстания в 6-й зоне»), Надя Яскив, по прозвищу Бачулис, получившая в зоне инвалидность, но сохранившая жизнелюбие и оптимизм, каторжанка Лина Петращук и другие.

Скрыть их фамилии, их участие в событиях оказалось невозможно. Опыта конспиративной работы почти ни у кого из девушек не было. Несмотря на то что все осуждены как «украинские националистки, помогавшие УПА», на воле они в лучшем случае собирали у населения продукты, как Стефа Коваль и Лина Петращук, либо учились на курсах санитарок, как Анна Трусь. Поначалу активистки пытались проводить заседания без лишних свидетелей — просили на время удалиться из секции барака № 14 всех, кто в ней живет, потом собирались в новом недостроенном бараке, выставляя охрану. Но актив разрастался, на собрания приходили десятки женщин — кто-то с деловым предложением, а кто-то из любопытства. Хотелось привлечь представительниц всех национальностей — россиянок, литовок, латышек, эстонок, и это удалось: на собрания приглашали россиянок Акатьеву, Бадаеву, Черникову, эстонку Тофри, латышку Дауге, литовку по имени Ирена (Мартинкуте), подстриженную под мальчика, высокую блондинку-латышку Велту Гулбис, еврейку Хаю Бляхман и других. Активисткам нужно было после заседаний разъяснять принятые решения остальным, ходить по баракам, выступать перед заключенными. Вскоре весь лагерь знал их в лицо и по именам.

Вычислили их довольно быстро и бдительные органы, уже на первом этапе протеста доносили в Москву: «В 6-м лаготделении находятся 3015 человек, в большинстве украинской национальности. Пищу не принимают, на работу не выходят. Активны заключенные Мазепа, Зеленская и другие — 5 человек».
После ареста Коваль, Тофри и Алхимовой второй этап забастовки начался более дружно, но тянулся, как всем казалось, томительно долго (а на самом деле продолжался, как и первый, тоже 11 дней — с 26 июня по 7 июля 1953 года). Генералы из московской комиссии возвратились в столицу. Политзаключенные ждали, что будет дальше, сначала с надеждой, потом с тревогой. Время шло. Нервы у всех были на пределе.

С хлебом, который возчик доставлял в зону, женщины получили записку о том, что «заключенные 5-го лаготделения продолжают борьбу до полного удовлетворения выставленных ими требований и призывают женщин 6-го лаготделения стоять до конца, не выходить на работу». Записка передавалась из рук в руки, но уже не подбадривала. Ведь днем 29 июня и ночью 30 июня женщины сами слышали выстрелы из автоматов и пулеметов, стоя у проволочного забора, кричали протяжное «А-а-а!». На другой день по громкоговорителям сообщили о том, что «саботаж в мужских зонах прекращен». Стало ясно, что теперь очередь 6-й зоны.

5 июля в последний раз собрался актив, чтобы решить, что делать, как вести себя заключенным во время штурма лагеря — оказать сопротивление, защищаться или подчиниться требованиям лагерной администрации? Всех тревожило: вдруг солдаты применят оружие?

Вспоминает Лина Петращук: «Последнее собрание актива 5 июля открыла Зеленская выступлением о том, что долго ждать нам не придется, начальство скоро должно прийти и разрешить все наши вопросы. Тогда кто-то из присутствующих поднял вопрос о том, что некоторые заключенные дробят стекло и готовят песок для нападения на солдат. Большинство участниц собрания высказались за то, чтобы проверить, кто этим занимается, и прекратить это, так как мы считали подобные действия провокационными». Дополняет Юлия Сафранович: «Зеленская, ссылаясь на то, что солдаты применять оружие не будут, просила ничем в солдат не бросать, окружить 9-й и 10-й бараки, где висят флаги...»

Лозунг «Свобода или смерть!» предложила тоже Зеленская. Кто-то подал идею вырыть в зоне огромную яму, которая означала готовность заключенных добиться свободы или умереть. Яму начали копать, но закончить не успели. В ночь на 7 июля, когда начался штурм 6-й зоны, женщины держали друг друга под руки и, стоя в кольце вокруг 9-го и 10-го бараков, на разных языках кричали: «Смерть або воля!», «Свобода или смерть!». Кричали до хрипоты, до изнеможения...

Возможно, этот самый радикальный из лозунгов норильского восстания попал сюда из Песчанлага, а привезла его та, кого в женской зоне называли «наш вождь Леся».

Настоящее имя Зеленской — Александра Матвеевна. Эта 25-летняя украинка, уроженка села Пустомитное Локачинского района на Волыни, не была старожилом норильских лагерей.

Напомним: ее привезли в Горлаг в сентябре 1952 года как опасную бунтовщицу, печатавшую подпольные листовки и карикатуры в Песчанлаге. Подозревали ее также в поджоге пяти бараков в лагпункте Карабас и подготовке националистических акций — под полом одного из бараков обнаружили при обыске самодельный флаг с вышитым гербом Украины. Но доказать вину Зеленской не удалось, поэтому лагерный суд заменил ей высшую меру наказания «помилованием» — вместо расстрела прибавил еще 10 лет к ее первому 10-летнему сроку и отправил «для исправления» на Таймыр. Прибыла она одновременно с так называемым карагандинским мужским этапом бунтарей — участников забастовок, побегов, драк с уголовниками, отказников от работы, организаторов беспорядков в Песчанлаге.

Леся Зеленская оказалась новичком в Норильске, чужой среди своих. Но она принесла в Горлаг такое неукротимое желание свободы, такой дух бунтарства, что сразу вошла в группу организаторов и инициаторов норильского восстания на первом, самом сложном его этапе и оставалась в этой роли до конца, проводя заседания актива, участвуя в голодовке, выступая на переговорах с московской комиссией, вместе с другими возобновив забастовку после ареста Тофри, Коваль и Алхимовой. Во время штурма зоны она стояла в общем кольце, охраняла флаги восстания.

Когда ее арестовали, держалась достойно. Даже следователю свои взгляды она выражала довольно откровенно: «Охрана флагов проводилась под лозунгом «Свобода или смерть!» Я разделяла это требование заключенных и поэтому приняла участие в охране флагов. Я лично лозунг «Свобода или смерть!» понимала как требование заключенных об изменении существующего порядка содержания в изоляции лиц, осужденных за контрреволюционную деятельность. Слово «смерть» означало готовность участниц саботажа умереть за то, чтобы добиться удовлетворения выставленных требований о предоставлении свободы».

...Тюрьма, переполненная арестованными, жила по своим законам. Зеленская, узнав о том, что Юлия Сафранович привезена в штрафной изолятор (она оказалась там позже других), бросила в камеру через смотровое окно записку, когда ее выводили на улицу. «Моя дорогая Ю.!» — писала Леся, желая узнать о положении в зоне после забастовки. Но записка попала в руки следствия — хороший повод что-то выяснить о связи Зеленской с Сафранович. Однако ответ Леси был краток, она ничего нового не сообщила.

На допросах она отрицала и знакомство до саботажа с Дауге, Яскив, Мазепой и Нич. Это разрушало версию следствия об организации преступной группы зачинщиков саботажа. Но поводов для передачи дела в спецлагсуд и без этого хватало. В обвинительном заключении записали: «Во время забастовки Зеленская 28 мая, а затем 26 июня лично выступлением перед заключенными и применением к некоторым из них мер физического воздействия воспрепятствовала выходу из зоны заключенных, не желавших участвовать в массовых саботажах, провела несколько специальных сборищ руководителей саботажа, на которых определялась линия преступного поведения заключенных».

Самое нелепое в этом тексте — попытка представить Зеленскую чуть ли не уголовницей, которой свойственны «меры физического воздействия» на заключенных. Она была прекрасным оратором и на людей воздействовала словом. Леся говорила: «Не бойтесь, когда начнутся репрессии, за все ответят лидеры, а вам ничего не грозит».

...Через месяц лозунг «Свобода или смерть!» подхватили мужчины-каторжане. Он прозвучал в программе Бориса Шамаева, представленной на утверждение «комитета пятнадцати». Было это в августе 1953 года, накануне штурма зоны и подавления последнего протеста заключенных в 3-м лаготделении Горлага.

Послесловие

Спасибо красноярским архивистам за бережное сохранение истории норильского восстания, красноярскому обществу «Мемориал» за трепетное отношение к судьбам людей, жестоко пострадавших от репрессий в годы советской власти. Работая в октябре 2004 года в информационном центре УВД Красноярского края, я не могла не заметить, что сотрудничество этих организаций, без тени формализма и бюрократии, приносит хорошие плоды: здесь активно продолжаются пересмотр дел и реабилитация репрессированных по политическим статьям. Красноярский край по этому показателю занимает одно из первых мест в России. Оказывается помощь исследователям истории ГУЛАГа, самых темных ее мест.

Архивное дело № СО-19859 помогло уточнить хронику событий норильского восстания в 6-й (женской) зоне Горного лагеря в Норильске: забастовка и голодовка здесь начались не 26-го, как считалось раньше, а 28 мая 1953 года и продолжались до приезда в зону московской комиссии 7 июня 1953 года, а возобновилась забастовка женщин-политзаключенных 26 июня (после ареста трех активисток) и длилась до штурма зоны солдатами 7 июля 1953 года. Стали известны фамилии 13 участниц переговоров с комиссией из Москвы в двух лаготделениях — КТР (каторжанском) и особлаге, а также биографии 9 заключенных, названных инициаторами и руководителями «контрреволюционного саботажа» и осужденных спецлагсудом ИТЛ «Ч» МЮ СССР в январе 1954 года. После кассационной жалобы в Москву приговор пересмотрен 24 апреля 1954 года судебной коллегией по уголовным делам Верховного суда СССР. В части осуждения 8 женщин (А.Зеленской, М.Нич, А.Мазепы, А.Петращук, Н.Яскив, А.Дауге, А.Тофри, Ю.Сафранович) отменены статьи 58-14 и 58-11 (контрреволюционный саботаж, групповой сговор), наказание уменьшено. Наиболее суровым приговор остался в отношении А.Зеленской, А.Тофри и М.Нич, они отбывали новый срок в тюрьмах Красноярска, Владимира и Курганской области; остальные — в лагерях и ссылках.

С осужденной по четырем статьям УК РСФСР С.Коваль кроме ст.58-14 и 58-11 снято обвинение также по ст.58-10 («не подтверждено наличие в изъятых у осужденной стихах призывов к осуждению, подрыву или ослаблению советской власти, а равно к совершению отдельных контрреволюционных преступлений»).

Однако же, вопреки логике, всем им, включая С.Коваль, вменена в вину статья 59, пункт 2, часть 1. Когда-то Жак Росси назвал 59-ю «родной сестрой 58-й статьи», ныне отмененной. А чем справедливее эта 59-я статья, тоже входящая в состав «преступлений против порядка управления», чем она заслужила право остаться в УК? Давайте перечитаем ее, и станет ясно, что обвинения по ст.59-2, часть 1, не могут иметь ничего общего с осужденными в 1954 году в Норильске:

«Участие в массовых беспорядках всякого рода, как-то: погромах, разрушении путей и средств сообщения, освобождении арестованных, поджогах и т.п., если при этом участники беспорядка были вооружены, влечет за собой:
1) в отношении организаторов, руководителей и подстрекателей, а равно тех участников, кои уличены в совершении убийств, поджогов, нанесении телесных повреждений, изнасиловании и вооруженном сопротивлении властям, — расстрел и конфискацию всего имущества, с понижением, при смягчающих обстоятельствах, до лишения свободы со строгой изоляцией на срок не ниже трех лет с конфискацией имущества».

Не было в 6-й (женской) зоне ни погромов, ни поджогов, ни освобождения арестованных, ни вооруженных участников «беспорядка» (да и самого беспорядка, наоборот, в дни забастовки заключенные сами заботились о порядке, наводили чистоту, охраняли территорию). Из «разрушений» можно назвать разве что сломанный забор зоны КТР и соединение зон. И уж, разумеется, не участвовали женщины — руководители забастовки — в «совершении убийств, поджогов, нанесении телесных повреждений, изнасиловании и вооруженном сопротивлении властям».
Лично мне совершенно непонятно, как не заметил этого при пересмотре дела представитель Генеральной прокуратуры РФ господин С.Г.Кехлеров, подписавший 03.10.2002 г. формулировку в духе «незабвенных» 30-х годов: «В связи с обоснованностью их осуждения протест в отношении их не приносится».

Об этой новой несправедливости старого обвинения большинство участниц норильского восстания политзаключенных не узнают — их нет в живых. Нет больше ни каторжных, ни особых лагерей, против бесчеловечности которых выступали в 1953 году самоотверженные норильчанки. Нет 58-й статьи, по которой их всех судили. Немногие оставшиеся в живых политузники отказываются просить о реабилитации. Участники сопротивления в ГУЛАГе всюду признаны национальными героями, кроме России.
Почему же у нас не признают очевидного факта, что все мы в нашей сегодняшней жизни многим обязаны этим борцам за демократию и права человека? Их имена достойны поклонения.

Библиография

Книги:

1. БАДАШ Семен. «Колыма ты моя, Колыма...» Effect Publishing Inc., N.Y., 1986, 119 p. (глава 7-я о норильском восстании).

2. ВИТМАН Борис. ”Шпион, которому изменила Родина”.”ЭЛКО-С”, Казань, 1993 (стр. 304-313 - про 1953 год в Норильске, второе лаготделение Горлага).

3. ГРИЦЯК Євген. «Короткий запис спогадiв (для себе самого). Iсторiя Норильського повстання». Українське Видавництво «Смолоскип» iм. В.Симоненко, Балтимор – Торонто, 1980, 117 с., на укр. яз.(о четвертом лаготделении Горлага).

4. ГРИЦЯК Євген. «Норильське повстання (Cпогади i документи)». Видавництвo iменi Олени Телiги, Киiв, 1999. 79 с. (второе издание книги 1980, исправленное и дополненное), на укр. яз.

5. ГРИЦЯК Евген. «Норильское восстание». «Свеча», Новосибирск, 2001 год (перевод с украинского на русский В.Камышан, В.Манович, А.Меняйло, Д.Штирмер и др.под ред.Л.С.Труса).

6. ГУБКА Iван. «В царствi свавiлля» в двух томах, Киiв, 2003 («В царстве произвола»). На укр.яз.

7. КЕРСНОВСКАЯ Евфросиния. «Сколько стоит человек? Повесть о пережитом в 12 тетрадях и 6 томах». Фонд Керсновской, ООО «Можайск-Терра», Москва, 2001. (В пятом томе глава «Мои подчиненные-каторжане»).

8. КЛИМОВИЧ Рыгор. Конец Горлага.(КЛИМОВИЧ Григорий Сергеевич. «Конец Горлага»). «Наша нива», Менск (Минск), 1999, 352 стр. с илл. (Архiу найноушае гiсторыi – Modern history archive) на русск.и белорус.яз.

9. КОРОЛЬ Кость. «Моя Голгофа». «Троянда», Чернивци, 2000, на укр.яз. (о восстании в 3-й каторжной зоне).

10. КРИВУЦЬКИЙ Iван. «За Полярним колом. Спогади вязня Гулагу Ж-545». «Духовна вiсь», Львiв-Полтава, 2001, на укр.яз. (о восстании в четвертом лаготделении Горлага).

11. КУЦ Владимир. «Поединок с судьбой» (глава «Жаркая весна 1953-го»).

12. КУЦАЙ Степан. «3688 дiб в сталiнсько-берiiвських концтаборах». «Надстиря», Луцьк, 2001, на укр.яз. (о восстании в 3-й каторжной зоне Горлага).

13. ОДИНЦОВ Николай. «Святые берега».ПИК «Офсет», Красноярск, 1999 (глава «Последние ступени» – о каторжанах, Горлаге, восстании).

14. РОССИ Жак. «Справочник по ГУЛАГу» (в двух частях). «Просвет», Москва, 1991 год (статьи «Голодовка», «Забастовки», «КТР», «Перерыв в производстве», «Преступления», «Спецлаг», «Сабантуй» и другие).

15. Сборник «ВОЗВРАЩЕНИЕ ПАМЯТИ», Новосибирск, 1997, вып. 3. (стр. 114-126 -публикация БУКИНА С.С. «Норильское восстание 1953 года: версия немецких военнопленных»).

16. Сборник «В БОРЬБЕ ЗА ВОЛЮ УКРАИНЫ», кн. 1 и 2, Львов, 2002 год, на укр.яз. (на стр.368-369 кн.1 и на стр.242-244 кн.2 – две публикации В.А.НИКОЛИШИНА).

17. Сборник «В ПЛЕНУ У ГИТЛЕРА И СТАЛИНА. Книга памяти Макса Григорьевича Минца». Иерусалим, 1999. (Часть первая – «Очерк о жизни и подвигах Макса Минца», часть вторая – «Воспоминания, документы, фотографии», в том числе публикации БАДАША Семена и БРАХТМАНА Романа о восстании в Норильске).

18. Сборник «ГУЛАГ: Главное управление лагерей. 1918 – 1960». Москва, 2000 год (стр. 567-578 – «Доклад о работе комиссии МВД СССР в Горном лагере МВД, г.Норильск, в связи с восстанием заключенных, 1 сентября 1953 года»).

19. Сборник «ЗВЕНЬЯ». «Прогресс-Феникс_Атенеум», Москва, 1991, стр. 562-576 (публикации ДУБИЦКОГО Бориса «Горячее лето 1953 года» и ПОЖАРСКОГО Льва «Карагандинский этап»).

20. Сборник «ЛIТОПИС ГОЛГОТИ УКРАIНИ. Спогади полiтвязнiв, репресованих и переслiдуваних». Том 1. Львiв, главная редакция лiтопису Голготи Украiни, 1993. Гл.ред. Вяч.Цветков. На укр. яз. (публикации ГРИЦЯКА Евгена, ЗАГОРУЙКО Романа, ПИЛИПЧУКА Михайла, СЕМЕНЮКА Степана, ТРУСЬ Анны – все пятеро из Норильска, участники восстания).

21. Сборник «НАЦIОНАЛЬНО-ВИЗВОЛЬНА БОРОТЬБА 20-50-х РОКIВ ХХ СТ. В УКРАIНI», Киiв-Львiв, 1993, на укр.яз. (на стр.250-255 - публикация статьи Ориси МАТЕШУК «За волю Украiнi крiзь вогонь терору и репресiй», где упоминаются активные участницы норильского восстания).

22. Сборник «НОРИЛЬСКАЯ ГОЛГОФА». Общество «Мемориал», региональное отделение «Сибирь».«Кларетианум», Красноярск, 2002, стр. 40-43 (публикация СИРОТИНИНА В.Г. «Норильское восстание»).

23. Сборник «О ВРЕМЕНИ, О НОРИЛЬСКЕ, О СЕБЕ…». Книга первая. Редактор-составитель Г.И.Касабова. «ПолиМЕдиа», Москва, 2001(Публикация воспоминаний Побиска КУЗНЕЦОВА «Идея и определила мою жизнь. Из-за идеи жизни сел…»).

24. Сборник «СОПРОТИВЛЕНИЕ В ГУЛАГЕ. ВОСПОМИНАНИЯ, ПИСЬМА, ДОКУМЕНТЫ». Изд. «Возвращение», Москва, 1992 (публикации писем ГОЛОВКО С.С. и МИШНЕ В.А. о восстании в третьей и шестой зонах Горлага).

25. Сборник «ТОТАЛИТАРИЗМ В РОССИИ (СССР) 1917-1991 гг.: ОППОЗИЦИЯ И РЕПРЕССИИ» (материалы научно-практической конференции), Пермь, 1998 (публикация КЛИМОВИЧА Г.С. «Сопротивление в ГУЛАГе. Заметки бывшего узника»).

26. Сборник «ХОТЕЛОСЬ БЫ ВСЕХ ПОИМЕННО НАЗВАТЬ…» (обработка Ириной ОСИПОВОЙ архивных материалов следственных дел и лагерных отчетов ГУЛАГа, фото Юрия БРОДСКОГО). Фонд «Мир и человек», Москва, 1993 год. Здесь на стр.211-223 опубликован «Краткий обзор лагерных восстаний (1947-1957)» и фотографии участников норильского восстания – на стр. 215-218, 220.

27. ХЕЙФЕЦ Михаил. «Украинские силуэты». Вiд-во «СУЧАСНIСТЬ», Детройт,1983 год (в главе «Святые украинские старики» Хейфец рассказывает о встречах со старыми лагерниками-«националистами», которые досиживали еще срок в лагерях после восстаний, в частности, о бывшем каторжанине из Норильска Петре Саранчуке, «одном из верных волонтеров Данилы Шумука»).

28. ШУМУК Данило. «За схiдним обрiем» («За восточным горизонтом»). Изд-во «Смолоскип», Торонто, 1974 год, на укр. яз.(о восстании в 3-й зоне Горлага).

29. ШУМУК Данило. «Пережите i передумане (спогади i раздуми украiнського дисидента-полiтвязня з рокiв блукань i боротьбы пiд трьома окупацiями Украiни 1920-1981 рр.)». Вид-во им.Телiги, Киiв, 1998, на укр.яз.

30. ЩЕГЛЮК Василь "…Як роса на сонцi". Львiв: УПI Iм. Iв. Федорова Фенiкс Лтд., 1992, 159 с. (на укр.яз.) [Книга племянника Л.С. Павлишина, основана на неизданных воспоминаниях, написанных в советское время для публикации в советской печати, но не пропущенных, по слухам, лично М.В. Сусловым. Подробно рассказана история участия в движении ОУН и в УПА. О восстании два абзаца, есть фотография Германа Степанюка]

31. CRAVERI Marta. “Resistenza nel Gulag. Un capitolo inedito della destalinizzazione in Unione Sovietika”. Rome: Rubbeettino,355 р. (на итальянском языке). Книга на основе диссертации Марты КРАВЕРИ о кризисе ГУЛАГа и сопротивлении в советских лагерях, в т.ч. норильском Горлаге.

32.Kelias į laisvę. Sukilimai Norilsko, Vorkutos, Kengiro lageriuose. Sud. B. ZLATKUS. Redagavo V. Rakauskes / Laisvės kovų archyvas, 34. Kaunas, 2003 (на литовск. языке) [Том исторического журнала, посвященный сопротивлению в советских лагерях. Воспоминания Бронюса ЗЛАТКУСА, Казимираса ВЕЗБЕРГАСА, Витаутаса КАЗЮЛЕНИСА, Ирене МАРТИНКУТЕ, перевод статьи Аллы МАКАРОВОЙ и др. материалы].

33. Norilsko Vyčiai. sud. B. ZLATKUS. Vilnius: Vyturys, 1992, 368 p. (на литовск. zзыке) [«Норильско Вичай» -“Норильские витязи». Сборник воспоминаний под ред. Б. ЗЛАТКУСА, включает список 331 литовского офицера и 28 гражданских лиц, отбывавших срок в Норильске с 1941 г (указаны места смерти)].

Публикации в периодике:

1. АМИРЭДЖИБИ Чабуа. «Гора Мборгали». Роман. Пер. с груз.яз. Журнал «ЗНАМЯ», Москва, № 7-8, 1995 (во второй части романа – глава о норильском восстании).

2. АНДРУСИШИНА Екатерина. «Начало». Газета «ЗАПОЛЯРНАЯ ПРАВДА», г.Норильск, 25 мая 1993 года.

3. БАДАШ Семен. Глава 7-я из книги «Колыма ты моя, Колыма…» в журнале «КОНТИНЕНТ», N36, 1983.

4. БАДАШ СЕМЕН. Открытое письмо А.И.Солженицыну (Интернет, 25.09.2003) – на стр. 6 содержится информация о карагандинском этапе и нелегальном центре.

5. БАМБАЛС Айнарс. «Норильск слезам не верит». Газета "СОВЕРШЕННО

ОТКРОВЕННО", г.Рига, № 12-13, 1991 (о Норильском восстании).

6. БАРБОН Микола. «Повернення из забуття. Профессор Михайло Антонович». Журнал «ЗОНА», Киев, № 7, 1994 год (автор - студент философского факультета Киевского университета, срок – 25 лет, в Горлаг попал в 1951, работал во 2-м и 4-м лаготделениях, участник восстания).

7. БОМШТЕЙН Семен. «Письмо Г.С.Климовичу от 28 ноября 1986 года». Журнал «ВОЛЯ», Москва, № 1, 1993 год, стр.122-123 (о восстании в 5-м лаготделении Горлага).

8. ВАЛЮМ (ВАЛЮМС) Александр. «В застенках ГУЛАГа». Воспоминания печатались в газете «ДАУГАВПИЛС ВЕСТНЕСИС» (г.Даугавпилс) №№ 9-24, с 24 октября 1992 года по 20 февраля 1993 года (на русском языке). Предисловие Б.А.ШАМАЕВА.

9. ВЕНГРОВ П. «О подпольных организациях в советских концентрационных лагерях в 1946-1954 гг.» в журнале «ВЕСТНИК ИНСТИТУТА ПО ИЗУЧЕНИЮ СССР», г.Мюнхен, № 4(25),октябрь-декабрь 1957 года (воспоминания венгра-фельдшера из 1-го лаготделения Горлага).

10. ГОЛОВКО Семен. «Восстание 1953 года в Горлаге» (с двумя предисловиями - Ирины НЕДИЛЬКО «Аршин редактора» и Марины ГОЛОМЕДОВОЙ «Апофеоз»). Газета «ЗАПОЛЯРНАЯ ПРАВДА» №№89-90, июнь 2004 года).

11. ГРИЦЯК Евген. «Вернувшиеся из лагерей». Журнал «ВОЛЯ», Москва, № 2-3, 1994 год.

12. ДОНСКОЙ Дмитрий. «Демократия в России началась с норильского восстания 1953 года». Журнал «НОРИЛЬСКИЙ НИКЕЛЬ», Москва, № 4(5), август 2003 года.

13. ГУБКА Иван. «На колiна не стали». «НАРОДНА ГАЗЕТА», Киев, № 7(17), сентябрь 1991 года, на укр.яз. (об участии украинцев в Сопротивлении в ГУЛАГе и восстаниях в Воркуте, Норильске, Кенгире).

14. ДАНИЛЕНКО Ирина. «Возьмемся за руки, друзья!» Газета «ЗАПОЛЯРНАЯ ПРАВДА», г.Норильск, за 30 октября 2003 года.

15. ДАНИЛЯВИЧЮС Костас. «Забывать не вправе» (воспоминания бывшего политзаключенного 1-го лаготделения Горлага о лете 1953 года). Многотиражная газета «МЕТАЛЛУРГ «НАДЕЖДЫ», г.Кайеркан, 15 июля 1993 года.

16. ДУГИН Александр. «Восстание в особом Горном лагере (документы из спецфондов ГАРФ)». Журнал «ВОЛЯ», Москва, № 1, 1993 год, стр. 109-120.

17. КАРАЛЮТЕ Филомена. «Страшно разлучаться с близкими». Газета «ЗАПОЛЯРНАЯ ПРАВДА», г.Норильск, 28 июня 1990 года (об участии литовских девушек в восстании в 6-м лаготделении Горлага).

18. КЛИМОВИЧ Григорий. «Восстание в Горлаге» с предисловием Николая ФОРМОЗОВА. «НЕЗАВИСИМАЯ ГАЗЕТА», Москва, № 107 за 11 сентября 1991 года.

19. КЛИМОВИЧ Григорий. «О нереабилитированных». Журнал «ВОЛЯ», Москва, № 2-3, 1994 год.

20. КЛЫКОВА Е. «Л-358 ИЛИ ГОДЫ БЕЗ ИМЕНИ». Газета «ОГНИ ТАЛНАХА», г.Талнах, № 43, 27 октября-2 ноября 2000 года (о судьбе А.В.Майданской–Данилюк из 6-го лаготделения Горлага).

21. КОВАЛЬ-НАДОРОЖНЯК Стефания. «Нескоренi повстанцi Норильска. К 50-летию одного из крупнейших восстаний в советских концлагерях». Газета «ЗА ВIЛЬНУ УКРАIНУ», г.Львов, 13-21 июня 2003 года (на укр.яз).

22. КОКУРИН А., МОРУКОВ Ю. «Сопротивление в ГУЛАГе». Журнал «СВОБОДНАЯ МЫСЛЬ» ХХ1, № 4, 2001 год.

23. КОРОЛЬ Кость. «Моя Голгофа». Журнал «БУКОВIНСЬКЕ ВIЧЕ», № 66 и 74, 1999 год (восстание в 3-й каторжной зоне Горлага).

24. КРАВЧЕНКО Александр. «Чистый Нетто». Газета «ВЕРСИЯ», Москва, № 40, октябрь 2002 года (о судьбе Л.А.Нетто, участнике восстания).

25. КУЗОВКИН Геннадий. «Норильское восстание». Газета «30 ОКТЯБРЯ», Москва, № 37, 2003 год (здесь приведено факсимиле опубликованной в сборнике «Норильская Голгофа» листовки из 1 л/о Горлага «Дорогие друзья! Хорошенько подумайте и от души ответьте: кто построил 25-й, 3/6, БМЗ, Коксохимзавод, БОФ, медеплавильный завод, 3-й кирпичный и цементный заводы? Кто проектировал и воздвигал город со всеми особо значительными сооружениями в нем? Кто открывал ряд рудников, карьеров, шахт? Кто, в частности, открыл наш ведущий в комбинате рудник «Медвежий ручей»?..», а краткая информация составлена автором по материалам журнала «ВОЛЯ» 1993 года).

26. КУПРИЯНОВ Геннадий. «Из тюремного дневника». Журнал «ВОЛЯ», Москва, «Возвращение», № 6-7, 1997 год (есть сведения об участниках норильского восстания, встреченных автором во Владимирском централе в августе-сентябре 1954 года).

27. КУЦАЙ Степан. «3688 дiб у норильскому Горлазi». Журнал «БIЛЬ», № 2,1992 год (восстание в 3-й каторжной зоне Горлага).

28. МАКАРОВА Алла.”Медвежка в июне 53-го”, предисловие А.Л.Львова. Газета “ЗАПОЛЯРНАЯ ПРАВДА”, г.Норильск, за 16, 17 и 18 апреля 1991 года ( о восстании в 1-м лаготделении Горлага).

29. МАКАРОВА Алла. “Норильское восстание. Май-август 1953 года”, с комментариями Николая Формозова. Журнал “ВОЛЯ”, Москва, № 1, 1993 год.

30. МАКАРОВА Алла. “Выстрел в мае”. Газета “ЗАПОЛЯРНАЯ ПРАВДА”, г.Норильск, 25 мая 1993 года.

31. МАКАРОВА Алла. “В крови зэка омыта наша слава…” Газета “ЗАПОЛЯРНЫЙ ВЕСТНИК”, г.Норильск, 4 июня 1998 года.

32. МАКАРОВА Алла. “Встреча в “Мемориале”. Газета “ЗАПОЛЯРНАЯ ПРАВДА”, г.Норильск, 24 июля 1993 года ( о приезде в Норильск Е.С.Грицяка – одного из руководителей восстания, есть фото).

33. МАКАРОВА Алла. “Рыцарям Норильска” вручили ордена”. Газета “ЗАПОЛЯРНЫЙ ВЕСТНИК”, г.Норильск, 31 июля 1999 года.

34. МАРТИНКУТЕ Ирена. “Мы были непокорными”. Газета “ЗАПОЛЯРНАЯ ПРАВДА”, г.Норильск, 28 июня 1990 года (о восстании в 6-м лаготделении Горлага).

35. МОЧУЛЬСКАЯ Орыся. “Дружба и вера дали силы”. Газета “ЗАПОЛЯРНАЯ ПРАВДА”, г.Норильск, 25 мая 1993 года.

36. НИЧ-СТРАХАНЮК Мария. “В годы борьбы и неволи”. На укр. яз. Из выступления на процессе “Нюрнберг-2”, опубликованного в газете (?)

37. НУМЕРОВ Николай. “Восстание”. Газета “ВОЗРОЖДЕНИЕ НАДЕЖДЫ”, Москва, № 3(72), март 1999 года. (Перепечатка этого текста под заголовком “Пиратский флаг над Норильском: восстание в Горлаге” – в газете “ОГНИ ТАЛНАХА”, г. Талнах, № 27, июль 1999 года).

38. ОСАДЧАЯ Наталья. “Вечный реквием”. Газета “ЗАПОЛЯРНАЯ ПРАВДА”, г.Норильск, 30 октября 2003 года (о судьбе Яскиной О.И. из 6-го лаготделения Горлага).

39. ОХОТИН Никита. «Отражение лагерных восстаний 1953-1955 годов в документах Политбюро ЦК КПСС». Журнал «ВОЛЯ», Москва, № 2-3, 1994 год.

40. ПАВЛОВСКИЙ Евгений. «Виновата тревожная память». Журнал «НОРИЛЬСКИЙ МЕМОРИАЛ», г.Норильск, выпуск 2-й, август 1991 года (публикация воспоминаний бывшего заместителя прокурора Норильлага о Горном лагере и лете 1953 года).

41. ПАССЭН Херберт. «96-дневная забастовка в норильских лагерях». Журнал

«МЕЖДУНАРОДНЫЙ ПРОЦЕСС ПРОТИВ КОНЦЕНТРАЦИОННОГО РЕЖИМА», № 4, август-ноябрь

1955 года, на фр.яз. (по воспоминаниям японцев).

42. ПОЛОМАНИЙ Iгорь. «Украинские мадонны». Газета «ЖIТТЯ I СЛОВО» Каменсько-Бузського района Львiвской области, № 33, 19 марта 1991 года (запись воспоминаний Ганны Мазепы из 6-го лаготделения Горлага).На укр.яз.

43. РАПП Ирина. «Норильское восстание». Газета «30 ОКТЯБРЯ», Москва, № 37, 2003 год (здесь краткая информация о юбилейной встрече участников норильского восстания в Сахаровском центре в сентябре 2003 года, групповое фото Зои КУЗИКОВОЙ, биография Данилы Шумука с фотографией 1956 года из Биографического словаря «ДИССИДЕНТЫ ЦЕНТРАЛЬНОЙ И ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЫ»).

44. СЕМЫКИНА Ольга. «Герой нашего города». Газета «ЗАПОЛЯРНЫЙ ВЕСТНИК», г.Норильск, 11 июля 2003 года (об участнике восстания Л.А.Нетто из 4-го лаготделения Горлага).

45. СЕРЕБРОВСКИЙ Вадим. «Черные флаги Горлага». Журнал «РОДИНА», Москва, №2,1997 год, стр. 66-70 (о восстании в Горном лагере).

46. СИРОТИНИН Владимир. «Никто не забыт. К 50-летию норильского восстания». Газета «КРАСНОЯРСКИЙ РАБОЧИЙ», г.Красноярск, 25 декабря 2003 года.

47. СКИПИНА Елена. «Без срока давности». Газета «ЗАПОЛЯРНЫЙ ВЕСТНИК», г.Норильск, № 205, 25 октября 2003 года (о бывших заключенных 6-го лаготделения Горлага В.И.Приступа, О.И.Яскиной, А.В.Майданской-Данилюк).

48. СОБОЛЕВА Галина. «Без срока давности». Газета «ВЕЧЕРНИЙ КРАСНОЯРСК», г.Красноярск, 3 октября 2003 года (воспоминания участника норильского восстания Остапа Павловича ЧЕРНОБАЯ, есть они также на сайте Красноярского «Мемориала»).

49. ТОЛКУНОВ Леонид. «С крыши бил пулемет». Журнал «НОРИЛЬСКИЙ МЕМОРИАЛ», г.Норильск, выпуск 2-й, август 1991 года.

50. ТРАУБЕРГС Вилис. «Норильское восстание». ИНТЕРНЕТ, запись 19 июля 1988 года.

51. ТРАУБЕРГС Вилис. «Забвению не подлежит: 1953 год – год восстания в Норильлаге». Многотиражная газета «ГОРНЯК», г.Талнах, 25 декабря 1993 года.

52. ТРУС Леонид. «Лагерная экономика». Журнал «ЭКО» №№ 5 и 6, 1990 год.

53. ТРУС Леонид. «Загадка норильского восстания» и «Докладная записка генерал-полковнику С.Н.Круглову о работе комиссии МВД СССР в Горном лагере, г.Норильск, датированная 1 сентября 1958 года» (ГАРФ, фонд 9414, опись 1, дело 159) – публикация и комментарии Л.С.ТРУСА. ИНТЕРНЕТ, 01.11.2003 года.

54. УЛИНАУСКАЙТЕ Иоана. «…Потому и выжила». Газета «ЗАПОЛЯРНАЯ ПРАВДА», г.Норильск, 28 июня 1990 года (о 6-м лаготделении Горлага).

55. Участники юбилейной встречи, посвященной 50-летию норильского восстания «Помнить о сопротивлении в ГУЛАГе» (ОБРАЩЕНИЕ К СООТЕЧЕСТВЕННИКАМ). Газета «ЗА ПРАВА ЧЕЛОВЕКА» №№17-18 (35-36), октябрь 2003 года, Москва. (Обращение размещено также на сайте odgroup.narod.ru).

56. ФЕДОРЦОВА Татьяна. «Снега нашей памяти». Газета «ЗАПОЛЯРНЫЙ ВЕСТНИК», г.Норильск, № 212, 5 ноября 2003 года ( о Дне памяти жертв политических репрессий и участниках восстания).

57. ШТАММ Александр. «Кенгир как конец сталинского ГУЛАГа». Журнал «ПОСЕВ», № 6, 2004, стр. 2, 35-38 (в общей хронике Сопротивления в ГУЛАГе норильскому восстанию посвящена главка «Экибастуз-Норильск»).

58. ЭБЕДЖАНС Светлана. «Истину в архиве не утаишь. К 40-летию восстания в Горлаге». Газета «ЗАПОЛЯРНАЯ ПРАВДА», г.Норильск, 25 мая 1993 года.

59. ЭБЕДЖАНС С., ВАЖНОВ М. «Производственный феномен Норильлага». Журнал «ВОПРОСЫ ИСТОРИИ» (или «Отечественная история»?), Москва, № 6, 1994 год.

60. Журнал «КРИМИНАЛ», Москва, № 2, 1991 год, стр.194-203: «Дело» с материалами по ликвидации массовых неповиновений заключенных в Горном лагере».

61. Журнал «НОРИЛЬСКИЙ МЕМОРИАЛ», г.Норильск, выпуск 2-й, август 1991 года: публикация доклада начальника Норильского комбината и лагеря МВД тов.ЗВЕРЕВА В.С. на партактиве 16 января 1953 года «О состоянии режима содержания в лагерях и трудового использования заключенных» и цитат из «Годового отчета по капвложениям за 1953 год» (Норильский государственный городской архив, фонд Р-11, опись 1, дело 345).

62. GLEB Tomasz, STRASZ Malgorzata. “Czarne choragwe”. Журнал “KARTA” № 8, 1992 год, стр.110-130 ( о восстаниях в лагерях Воркуты, Норильска), на польск.яз.

63. НЕINRICH К. “Wir streikten in Norilsk”. ( Das PARLAMENT, Januar 6, 1956 год, на нем.яз.)

Неопубликованные воспоминания:

1. АЛЕКНАВИЧУС Юлюс – интервью записано в 1990 году (архив А.Макаровой) – 5 л/о Горлага.

2. АНДРУСИШИНА Екатерина Михайловна – переписка 1992 года, использована в публикации в «Заполярной правде» (архив А.Макаровой) – 6 л/о Горлага.

3. БАКАНИЧЕВ А.Е. «Записки каторжанина: документально-биографическая повесть» (архив НИПЦ «Мемориал», Москва, фонд 2, опись 3, дело 4) – 3 л/о Горлага.

4. БАЛАЙКА Бенюс – интервью записано в 1990 году, частично использовано в публикации в журнале «Воля» (архив А.Макаровой) – 3 л/о Горлага, поднимал флаг над зоной.

5. БЛЯХМАН Хая Николаевна – интервью в НИЦ «Мемориал» в СПб осенью 2003 года (архив А.Макаровой) – 6 л/о Горлага.

6. БУКИНАС Витаутас – интервью записано в 1990 году (архив А.Макаровой) – 5 л/о Горлага.

7. ВИТКЕВИЧ-ДРОЗДОВА Мария Ивановна – интервью в НИЦ «Мемориал» СПб осенью 2003 года (архив А.Макаровой) – 6 л/о Горлага, вышла из зоны, не участвовала в восстании.

8. ВОВК Юлия Сергеевна – письмо Е.Андрусишиной 1992 года (копия в архиве А.Макаровой) – 6 л/о Горлага, зона КТР.

9. ГУБКА Иван Михайлович – воспоминания опубликованы только на укр.яз., на русском не публиковались (копия газеты – в архиве А.Макаровой) – 5 л/о Горлага.

10. ДОРОНИН Леонид Ионович – стихи (архив А.Макаровой) – 3 л/о Горлага.

11. ЗАГОРУЙКО Роман – только на укр.яз. «Побег с каторги», на русском не публиковался (копия в архиве А.Макаровой) – 3 л/о Горлага.

12. ЗЛАТКУС Бронюс с.Иозо – «Сначала был Норильск, вышка была потом», «Первая победа» и перевод воспоминаний из литовской книжки , 2003-2004 гг. (архив А.Макаровой и Г.Касабовой) _ 1 л/о Горлага.

13. ЗОЗЮК Ольга Евсеевна – письмо Е.Андрусишиной для А.Макаровой 1992 года (архив А.Макаровой) – 6 л/о Горлага.

14. ИВАШКЯВИЧУС Иозас – интервью записано в 1990 году (архив А.Макаровой) - 4 л/о Горлага.

15. ИЗМАЙЛОВ Борис Елевферьевич – публиковались очерк и фото в «Заполярном вестнике» и в «Заполярной правде», записаны выступления на конференции в Москве и в поездке в Норильск в октябре 2003 года (все передано в архив Г.Касабовой) – 1 л/о Горлага.

16. КИНК Хильда-Тереза Августовна – интервью записано в СПб весной 2004 года (архив А.Макаровой) – 6 л/о Горлага, была против забастовки.

17. КРУШЯВИЧУС Альбинас – интервью записано в 1990 году, частично использовано в публикации в журнале «Воля» (архив А.Макаровой) – 5 л/о Горлага, «убит» при штурме, носил трупы на вскрытие.

18. ЛАУГАЛИС Витаутас – интервью записано в 1990 году, изумительная история любви, информации о восстании нет (архив А.Макаровой) – 2,5 и 4 л/о Горлага.

19. ЛУКШИС Юозас с. Игно – интервью 1990 года в Литве, частично использовано в публикации в журнале «Воля» (архив А.Макаровой) - 1 л/о Горлага, автор музыки литовского гимна.

20. ЛЮБЧЕНКО Андрей Михайлович – выступления на конференции в Москве и Днях памяти участников норильского восстания в Норильске в сентябре-октябре 2004 года, раннее интервью 1990 года опубликовано в «Заполярной правде» 28.06.1990 года (копия в архиве А.Макаровой) – 4 л/о Горлага.

21. МАРТИНКУТЕ-СМЕТОНЕНЕ Ирене – опубликовано интервью 1992 года, вновь написаны воспоминания о восстании «Это было на моих глазах» (переданы в архив Г.Касабовой) – 6 л/о Горлага.

22. МИХАЙЛОВИЧ Владислав Адамович – рукопись 2004 года «Страницы моей жизни» (архив А.Макаровой) - 5 л/о Горлага.

23. МОЗЕРИС Антон – интервью записано в 1990 году, частично использовано в публикации в журнале «Воля» (архив А.Макаровой) – 1 л/о Горлага, воспоминания о Павле Френкеле.

24. МОЧУЛЬСКАЯ Орыся – переписка в 1992 году , частично опубликована в «Заполярной правде» (архив А.Макаровой) – 6 л/о Горлага.

25. НЕТТО Лев Александрович – публиковались очерки А.Кравченко, Д.Донского, О.Семыкиной, фото и интервью в «Заполярной правде», есть собственные воспоминания и недавнее интервью 04.11.2004 года (архив А.Макаровой) – 4 л/о Горлага.

26. НИКОЛИШИН Василий Алексеевич – переписка Л.А.Нетто с дочерью Николишина, воспоминания в сборнике «В борьбе за волю Украины» только на украинском языке, на русском не публиковались (архив Л.А.Нетто) – 5 л/о Горлага.

27. ОДОЛИНСКАЯ Нина Фоминична – воспоминания «Советские каторжанки» (НИПЦ «Мемориала», Москва), вывезена из Норильска в 1952 году, участницей восстания не была – 6 л/о Горлага, зона КТР.

28. ПИХЛАК Арно-Тоомас – выступление на конференции в Москве в 2003 году (архив Г.Касабовой) – 2 л/о Горлага.

29. ТРЕТЬЯКОВ Владимир Николаевич – переписка в 1990-1992, частично использована в публикациях в «Заполярной правде» в заметке «Мы строили медный» и журнале «Воля» в 1991-1993 гг. (архив А.Макаровой, копии) – 5 л/о Горлага.

30. ТРУСЬ Анна – воспоминания 1992 года «Доли людские» только на укр.яз., надо перевести обязательно! (копия – в архиве А.Макаровой) – 6 л/о Горлага, зона КТР.

31. УЛИНАУСКАЙТЕ-МУРЕЙКЕНЕ Иоана - опубликовано интервью 1992 года, вновь написаны воспоминания 2004 года (переданы в архив Г.Касабовой) – 6 л/о Горлага.

32. ХАБЛАК Степан Иванович – переписка в 1991-1993 (архив А.Макаровой) – частично использована в журнале «Воля» 1993 года - 3 л/о Горлага.

33. ЧАБАН-ГАВАЛЬ Стефания. «Останнiй Велiкдень за гратами» (на укр.яз. архив И.М.Кривуцкого, есть перевод на русск. яз. в архиве А.Макаровой) – 6 л/о Горлага, зона КТР.

34. ШАЛКАУСКАС Казимирас – выступление на конференции в Москве в октябре 2003 года (архив А.Макаровой) - опубликованы его воспоминания только на литовском языке в книге «KELIAS I LAISVE», Kaunas, 2003 год. Он из 1 л/о Горлага.

35. ШАМАЕВ Борис Александрович – письма в Норильский музей (частично опубликованы в журнале «Воля» 1993 года, хранятся в Норильском музее), двухтомник переписки с органами по поводу двух его судебных дел (архив Г.Касабовой и А.Макаровой) – 3 л/о Горлага.

36. ШУСТИКАС Ионас – интервью записано в 1990 году (архив А.Макаровой) – 5 л/о Горлага.

37. ЩЕРБАКОВ Валентин Николаевич – запись выступления во время приезда в Норильск в 1991 году (архив А.Макаровой) – 2 л/о Горлага.

---

 На оглавление "О времени, о Норильске, о себе..."