Натан Крулевецкий. Под пятой сталинского произвола
Кроме печальных раздумий, сама обстановка в тюрьме была особенно жуткая. Кто только мог, тот ущемлял тебя. Возьмем, к примеру, начальника следственного отдела. Эту должность занимал невзрачный и невежественный казах. Он иногда присутствовал при моих допросах и он вставлял такие курьезные вопросы, что вызывал невольные улыбки у меня и следователя.
И этот безграмотный юрист выдвинулся благодаря бесчеловечному и беспощадному отношению к заключенным, благодаря издевательству над ними. Чтобы заставить меня говорить, вернее повторять как попугай, всякую ложь и клевету, которую на меня возвели, он решил взять меня измором. Он запретил мне покупки, которые всем были разрешены. Он покушался на мои продукты, которые я привез с собой, зная по опыту тюремный голод. Сначала он мне предложил продать все, под предлогом того, что не может гарантировать, что меня не обокрадут. Потом предложил сдать на хранение на склад, я отказался. Тогда он придумал белить камеру и предложил всем сдать свои продукты на один день. Тогда и я вынужден был сдать. А вечером всем вернули, а мне нет. И запретили вообще выдавать по частям. Это была вопиющая беззаконность, даже в отношении арестанта. Я жаловался прокурору, но все бесполезно.
И даже когда я очень серьезно заболел сердцем и жизнь моя была в опасности, он не перестал преследовать меня. Когда врач информировала его о моей болезни и выразила необходимость разрешить мне покупку молока, как лекарства, он возразил: “Пусть сдохнет этот матерый враг народа, скорей научится показания давать”.
Наш тюремный врач тоже не проявляла ни капли чуткости к нам. Она занимала в тюрьме должность библиотекаря. Тут она была полной хозяйкой и не должна была спрашиваться ничьего разрешения, кому какие книги давать и сколько страниц. Но она установила такой голодный паек, что выдавала на 10 дней сто страниц. Почитаешь 2-3 часа, а все остальное время без книги. Как я ее ни умолял и ни упрашивал, она была непреклонна и на зло, меня часто лишала даже основного книжного пайка, несмотря на то что в качестве врача она считала меня опасно больным и даже хлопотала о молоке для меня. Признаюсь, она была для меня самым ненавистным палачом. Я меньше страдал, когда меня морили голодом или окутывали ложью на допросах, уж такое призвание палача у этих людей. Но когда палачом становится врач и библиотекарь, когда мне отказывают в книге, единственном лекарстве для моей изболевшейся души, трудно воздержаться от проклятия такому извергу.
Оглавление Предыдущая глава Следующая глава