Стычка

Одним было плохо. Ворье одолело. Неимоверно много собралось его с разных этапов. Какой только шпаны не было! Донимали простых работяг до невозможности. Не брезговали ничем, тащили все, что только можно было перепродать на волю. Если не украдут ночью, отнимут днем. У меня ничего ценного не было, кроме казенной одежды. И спал я в ней, не раздеваясь. Потому без всякой тревоги уходил со своего места: котомку через плечо и пошагал, куда вздумается.

Петр Фомич тоже был «нищ и наг». Мы собирались утром и свободно разгуливали по всей лагерной зоне. А она была довольно большой. Места — незастроенного — было еще много.

Как-то раз, направляясь к выходу из барака, Петр Фомич указал на нары, где, безмятежно раскинувшись, в расстегнутой военной гимнастерке лежал рослый, могучего сложения молодой мужчина.

— Староста наш, — ласково проговорил Петр Фомич. — Андреем зовут. Фронтовик. Молодой, а серьезный. У него много не забалуешь. Утихомирил весь барак, шпана боится его пуще огня.

Мы вышли, а мне почему-то еще долго виделся спокойно отдыхающий добрый молодец.

Как-то раз зашел к Петру Фомичу. Он что-то прихворнул, и разговор не клеился. Я собрался уходить (чтобы не докучать больному) и уже стал прощаться, как вдруг услышал на верхних нарах какую-то возню.

— Опять «шакалы» нагрянули из других бараков. Старик посылочку получил, вот и тискают его, на «шарап» берут. Шпана, настоящая шпана. Серьезные воры такими делами не занимаются, — сказал Петр Фомич и закашлялся.

Шум нарастал. «Шакалье» стало одолевать старика, и тот заорал:

— Я в ваш «котел» половину отдал, вы не по закону поступаете.

Крики растревожили Андрея. Он поднялся. Не очень громко, но так, что хорошо было слышно, приказал:

— А ну, шпана, оставьте старика в покое...

Может, лиходеи не расслышали, увлекшись грабежом, или просто не прореагировали на его слова и продолжали свое дело. Старик еще отбивался (видимо, крепкий был) и кричал все сильнее. С других нар тоже закричали:

— Сволочи пришлые, уходите в свои бараки.

Андрей не спеша подошел к сгрудившимся «чужеземцам». Схватил первого, что был поближе к нему, одной рукой за штанину, другой за шиворот и швырнул, словно куль с тряпьем, в проход к двери. За ним тут же полетел второй. Двое оставшихся, словно мыши, перепрыгивая через сидящих и лежащих заключенных, разбежались по разным сторонам. «Шарап» не удался.

Андрей отошел к своему месту, оперся спиной о полати верхних нар, голова его намного возвышалась над ними, и, обернувшись в сторону барахтающихся на полу и матерящихся грабителей, сказал:

— Еще раз приползете и станете так же хулиганить — башки поотрываю.

Я смотрел на него с уважением. Подумал: «Ну и здоров! Таков во гневе весь барак разнесет. Повышвыривает всех вместе с нарами. Настоящий «Самсон!»

Кряхтя и стоная, разбросанные «шакалы» стали подниматься. Один, более «заблатненный», выпрямившись, со злостью выговорил:

— Ну, гад власовский, привык с немцами наших душить так и здесь думаешь по-своему править! Попадешься еще нам!

Этого Андрей не стерпел. Быстро пошел в сторону говорившего. Тот решил показать характер: достал нож. Но это не остановило Андрея, и он еще решительнее стал надвигаться на «представителя семейства кошачьих». Кто-то из подельников закричал:

— Фиксатый, рви когти, пока живой!

Тот и сам уже успел сообразить, что этот богатырь не остановится перед угрозой, начал проворно пятиться, развернулся и хотел шмыгнуть за дверь, но было поздно. Андрей подскочил и с такой силой двинул Фиксатого ногой ниже спины, что тот вылетел через проем двери и растянулся на приступках. Андрей подошел, взял его за воротник, с презрением и угрозой сказал:

— Ну что? Примолк? Я не таким фашистам глотки рвал, а тебя ткну сейчас по «кумполу» и сразу с ними на небесах встретишься.

— Отпусти, — взмолился Фиксатый. — Мы больше не придем.

Как правило, подобные «шарапщики» трусливы. В одиночку не нападают. Когда же их много и перед ними слабый человек, ведут себя нагло и жестоко. Перед силой сами исчезают незамедлительно.

— Иди! В следующий раз попадешь, тресну по башке, мозги разлетятся, никакая молитва не спасет! — пригрозил Андрей.

Хромая на обе ноги, под смех и улюлюканье заключенных, посрамленный Фиксатый побрел прочь в свои «апартаменты».

Андрей поднял нож, засунул лезвие в щель между дверью и косяком. Надавил на излом. Сталь хрустнула. Поднял упавший обломок и вместе с рукояткой бросил в «парашу». Петр Фомич, наблюдая за этой сценой, сказал:

— Как все разумно предопределено в мире: умные и сильные рождены, чтобы указать путь и защитить слабых. Только плохо, немногие так поступают. Большинство избранных делают совсем наоборот!

На следующий день я не пошел к Петру Фомичу. Не хотелось тревожить больного. Пусть отлежится.

Утром следующего дня проснулся рано. На душе было как-то тревожно. Еще с вечера запало раздумье: «Надо было бы сходить, болеет ведь человек, поговорили бы хоть немного, глядишь, и полегчало бы ему».

Не мешкая, сразу после завтрака отправился.

Погода выдалась на редкость приятной. Солнце ослепительно сияло, небо без единого облачка, кое-где проплывут небольшие одиночные и тут же растворятся в небесной синеве... Еле заметный ветерок чуть обдувал лицо.

Зайдя в барак, не увидел Петра Фомича на своем месте. Спросил у соседа. Тот сказал, что еще позавчера вечером увезли в больницу с большой температурой, совсем был плох. Больница была где-то за зоной, в каком-то другом лагере. Потужил, поохал. Что тут поделаешь? Покорил себя в душе и вышел на улицу.

Оглавление Предыдущая Следующая