Ванда Яновна Павляк (Лозовская). Воспоминания

Галина Яновна Павляк. Воспоминания

Моя сестра Валя – Ванда Яновна умерла в 1996 году, не дописав до конца свою рукопись. Поэтому я взяла на себя смелость и решила продолжить и описать дальнейшую судьбу нашей семьи. Итак, продолжаю историю нашей «жизни».

Валя, сестра, жила в ссылке в г.Туруханске. Одна, без жилья, работы, с обязательной ежедневной отметкой в комендатуре при НКВД г.Туруханска. Точнее, едва существовала на заработанные копейки. Нанималась к вольным людям на любую работу: помыть полы, постирать белье, наколоть дров и т.д. Север давал о себе знать, мороз от 40 до 50о, пурга. Одежды теплой не было, купить не было средств. Если так можно назвать, это была нечеловеческая жизнь, отчего многие из ссыльных не выдерживали таких условий, умирали от голода и холода.

Что же происходило за это время с нашей мамой? Она была осуждена 3-ой НКВД при Красноярской тюрьме сроком на 10 лет ссылки без права переписки с родными и этапирована в г.Караганда, Средняя Азия для отбывания срока. Это то место, которое можно сравнить с Колымой, Соловками, Норильском, Дудинкой и т.п. по содержанию осужденных по политическим мотивам.

Привезенных заключенных разместили по баракам лагеря. Работа была для всех заключенных очень тяжелая, питание как обычно тюремное, точнее лагерное. Последние пять лет мама была расконвоирована, но лишена жилплощади. Как и все остальные женщины была вынуждена сама обеспечить себе жилье, жить в землянках.

Одна из землянок была и у мамы, собственноручно сделанная, с одним маленьким окошком и нестандартной дверью, без пола. Внутри была сделана из хлама постель, топчан, стол. Обогревала землянку самоделка-печь из камней булыжников. Вот такие нечеловеческие условия быта у ссыльных. Как же человек мог себя чувствовать в таких условиях, когда ему нездоровилось, голоден был, без нормального жилья. Трудно представить как ссыльные, наша мама все это пережили. М.Павляк в ссылке

Потеряла мужа – расстрелян, неизвестно ничего о детях, где они, живые или мертвые. И это на протяжении 10 лет. Все эти годы продолжались страдания и слезы, унижения и оскорбления личности. Ради чего? Кому-то это было нужно во времена Сталина. Все, что пережито народом, моей мамой, да и не только ей и другими людьми нашей страны в то тяжелое время репрессий 37-38 годов – все это решала Военная коллегия Верховного суда СССР. Необоснованно, под давлением страха, угроз, можно без свидетелей. Давали большие сроки, обвиняли в предательстве, шпионаже ни в чем неповинных людей. Объявляли врагами народа, несовершеннолетних сажали в тюрьмы. Какая же судьба была моя. В то время мне было 12 лет. 10 октября 1937 года, где к вечеру 7-8 ч. подъехала к нашему дому машина «Черный ворон». Вышли из машины двое мужчин и женщина в форме работников НКВД. Зашли в нашу квартиру. Снова обыск, перевернули все, но, как мне известно, ничего не нашли. Из дома меня вывела женщина в милицейской форме. Дали в руки мне какой-то узелок (видимо, с вещами). Что конкретно в узелке было, не знаю. Помню, что я сильно плакала, звала маму, которую уже увезли. Как я сейчас себя помню, у меня был какой-то шок от происходящего. На какое-то время я перестала плакать, не поняв, что происходит. Куда увезли маму, где моя сестра Валя? Почему меня одну посадили в темную машину с небольшим решетчатым окном. Машина тронулась. Эту машину в то время называли «Черный ворон». Помню, что меня в кузове подкидывало во все стороны, я не могла удержаться на ногах, падала, снова вставала. Машина ехала по главной улице Советской, в то время так назывался Проспект Мира. Дорога этой улицы была уложена крупным булыжником, поэтому я хорошо ощущала толчки. Сколько прошло времени, не знаю. Во время пути дважды машина останавливалась. Дверь машины открывалась, и еще подсаживали в машину детей. С плачем и криком «Мама», в темноте было трудно понять кто это мальчики или девочки. Помню, что и они были с узелками.

Повезли дальше. Через какое-то время машина остановилась. Дверь открылась, уже было темно. Нам подали команду: «Вылезайте». Кто был меньше, тем помогала вылезать женщина в форме. Тут же нас отпихнули от машины, собрали в кучу. Перед нами оказались очень высокие ворота, домик типа проходной. Нас по одному стали пропускать через узкий коридорчик. В проходной сидели женщины в форме, 2-3 человека. Скомандовали всем сбрасывать узелки в угол проходной, что мы и сделали. Таких узелков уже там было много, всех размеров, а также разбросанные вещи. Так нам их больше не вернули. Как мы позже узнали, наше место пребывания было по улице Ленина, 106.

Вошли мы во двор, перед нами (а нас было 10 детей) оказался 2-х этажный деревянный дом. Завели нас в помещение. Мы услышали дикий крик и плач детей и взрослых. Картина была жуткой. Эти дети были завезены раньше нашей очередной партии за несколько дней и ночей. Распределили нас по небольшим комнатам по 10-15 человек. Стояли топчаны, одеяло, были подушки. Дело к ночи. Наконец все успокоились, уснули. Утром проснулись, кто повзрослее, стали ориентироваться, где мы находимся. Дом был окружен очень высоким забором, по всему забору протянутая поверху колючая проволока, а у ворот стоит тот самый домик (проходная), через которую нас проводили. В помещении в основном были женщины, охрана в форме милиционеров. Детей точно не могу сказать сколько, но не меньше 30-40 человек.

Обстановка была напряженной, дети продолжали плакать. Охрана строгая, взгляд у них не добрый. Дети были в возрасте примерно от 5-ти до 13-ти лет. Испуганные, как звери, загнанные в клетку. Все это нужно было видеть. В основном привезенные дети были из водников, железнодорожников, дети руководящих работников города и других родителей (семей). Чем нас кормили, четко не помню, видимо, при нашем стрессе не очень-то запомнилась еда, это было не главным. Существовал режим. Прогулка 15-20 минут маленькими группами, в туалет по одному человеку. Уборная на несколько человек стояла около забора в стороне. По низу забор был засыпан крупными камнями. Видимо, боялись власти, как бы не было побега, не подрыли дыру у забора.

Дети стали понемногу привыкать к обстановке. Но были они агрессивными, нервными. Поскольку я девочкой была развитой, приспособленной к самостоятельной жизни, много раз плавала на пароходе с папой, нам доверяли проводить свой досуг, как мы хотим. Или это купание на Енисее или какие-то экскурсии по городу. Поэтому я очень хорошо знала расположение города. От старого базара, до Николаевки и т.д. И мне ничего не стоило сделать подвиг (побег). Что я и сделала. А как это было? – опишу подробно.

Прежде всего, моя цель созрела – освободиться от этой клетки, побывать дома, что там происходит. А еще мне нужно было обязательно забрать фотографии папины и мамины. Другой цели, как ни странно, у меня не было. Я также не думала о последствии моего задуманного побега. Считала, что это какая-то случайность – мое присутствие в этом доме. Я не должна здесь быть, мое место дома. Итак, побег, если можно так назвать.

Мне представился такой случай. А может, сам Бог помог. Ошибочно вместо одного человека нас отпустили двоих, забыв о предыдущих, в уборную. Как я уже говорила, забор был высокий, примерно 2,5-3 м, да еще проволока. Но это меня не пугало, главное, по ту сторону свобода и мой родной дом. На земле около уборной лежала доска во всю длину уборной, грязная, мокрая. Я попросила девочку, с которой мы случайно оказались вместе помочь мне поднять доску и поставить ее под углом к забору. Я быстро забралась по доске вверх, нагнулась под проволокой и спрыгнула на землю.

Оказалось, что я попала во двор частного дома-двора. Встать на ноги я сразу не смогла, ощутила сильную боль ног, отбила ступни. Но боль ног меня не остановила. Так как это было уже к вечеру, темнело. Двор просматривался плохо, едва заметила калитку. Но самое страшное было, что залаяла собака. К моему счастью она была на цепи. А тут еще из дома выбежала женщина, закричала: «Опять приютские сбежали». Видимо, я не первая совершила такой «подвиг». Но я уже успела через калитку выбежать на улицу Ленина, 106. В это время в Горьковском саду (так назывался он в то время) играл духовой оркестр. Я хорошо знала расположение города, его улицы, легко ориентировалась куда бежать. Выбежала на ул.Советскую. Бежала по улице домой, в сторону старого базара, до дома ул.Советская, 1.

Силы мои истекали от страха, усталости, так как расстояние было большое до дома. Добежала до ворот своего дома, упала на землю, на миг потеряла сознание. Дело было примерно к 10-ти вечера. Наш сторож-дворник дядя Ваня Литвиненко в это время вышел за ворота и увидел меня, лежавшей на земле. Поднял, взял на руки. Мне помогли очнуться, занесли во двор, в квартиру Дроботенко – соседи нашего дома. Соседи со страхом в глазах, не знали что со мной делать. Припишут связь с детьми «врага народа», общение с нами категорически опасно. Далее соседи же сообщили мне о том, что одна из женщин (по соседству с ул. Каратанова) вышла недавно из тюрьмы. Встречала мою маму там. Слезы меня одолевали и от сообщения и радости, что мама моя жива. Не зря я бежала, узнала о маме.

Вскоре беседа прервалась. Услышали, что к воротам подъехала машина «Черный ворон». Я в это время находилась в квартире Замахиных. Вошли двое сотрудников, быстро меня схватили, вывели на улицу. Открыли дверь машины, швырнули в темную коробку. Машина тронулась и повезли туда, откуда я бежала, на ул.Ленина, 106. Место моего нахождения называлось «Пункт приемораспределителя». Держали нас в этом месте недолго, до распределения, может 15-20 дней, точно не помню.

Затем ночью, где-то за 12 ночи было, нас по команде быстро всех спящих детей подняли, дали возможность одеться. Вывели во двор и в сопровождении усиленного конвоя и собак повели пешком до ж/д вокзала города Красноярска. Кто-то узнал из родственников детей о нашем отправлении. Подбегали к идущим детям с хлебом и другими продуктами, чтобы передать что-то из еды. Но этого не разрешали конвоиры. Мы шли молча. Нас загрузили в вагоны и повезли, куда, нам было неизвестно.

Нам была определена и назначена «Особо трудовая колония при НКВД». Во время пути некоторых детей высаживали, нас оставалось все меньше и меньше. Затем следовали речным транспортом по реке Кама, это ближе к Уралу. Наконец г.Чердынь, это та самая ОТК.

Город сирот, приютских и, наконец, детей «врагов народа». Среди нас из красноярцев было 6 человек детей. Это Демидовы Лена 12 лет, Нина 10 лет, Володя 6 лет, Галя Игнатович 12 лет, Галя Павляк 12 лет, еще одна девочка, фамилии не помню. Жизнь, скорее всего существование на новом месте с общением с беспризорными детьми всех возрастов до 18 лет. Переодели нас в серое не по размеру пальто, ботинки мальчуковые, шапочки странной формы, типа ковшик.

Питание было 3-х разовое, но не досыта. Старались во время еды сэкономить хотя бы один кусочек, при возвращении из столовой кусочек хлеба прятали друг от друга под матрац. В 1938 году определили нас школу, учились вместе с вольными. Жизнь шла своим чередом, изолировано во всем.

Был со мной такой случай. Однажды в наш класс учительница зашла с женщиной. Как оказалось, это была заведующая д/сада. В д/с понадобился ученик, который хорошо рисует. Я не плохо рисовала, выбор пал на меня. После уроков за чашку супа (кстати, суп был очень вкусный) мне приходилось отрабатывать по 3-4 часа в день. Оформлять зал, входной коридор, спальни и т.д. За этот труд мне еще уплатили 5 рублей. Это были мои первые заработанные деньги. Я их использовала на бумагу и конверты.

Начала писать письма во все направления: в Красноярск, Ленинград, жене брата Анне. Содержание писем было одно: «Не знаете ли вы где мои папа, мама, Валя, Кеша, Саша и Миша, последние братья». На приходящем конверте было написано: адресат отказался или адресат выбыл и т.д. Надежду не теряла, находила новые пути, разыскивая родных, но все безуспешно.

В г.Чердынь была тюрьма, я к тюремным окнам подходила. Пыталась как бы обратить на себя внимание, одновременно выкрикивая фамилию родителей. За решеткой окон оказывали люди, которые отвечали: «Таких в тюрьме нет» (закатывали в клубок хлеба записку). Надежды мои рухнули, оставалось найти ворожейку, может она что знает. У меня от заработанных в д/с денег оставалось 2 рубля с копейками. Нашла вольную бабушку, уплатила ей. Она мне ворожила на бобах. Успокаивала, что родных со временем я встречу, но не всех.

Настал 1939 год. Где-то в июне детей из Красноярска вызвали к директору д/дома-колонии. Объявили нам срочно собраться, нас отправляют. Куда? Не известно. Ехали речным, затем ж/д транспортом. Остановились в г.Красноярске, затем речной вокзал. Сопровождали нас сотрудники НКВД – две женщины в форме, по всем правилам режима колонщиков. Загрузили нас в пароход «Мария Ульянова», разместили около машинного отделения. Спали на железных половых листах в одежде, постелить было нечего. Видимо, сопровождающая нас охрана не боялась за наш побег, поэтому мы иногда могли ходить без охраны, даже в туалет.

Самым тяжелым для меня был момент, когда я подходила к дверям папиной каюты. Заплачу и отхожу. Да разве я думала когда, что я на этом пароходе буду ехать в качестве ссыльной, стану дочерью «врага народа». Был такой закон: дети репрессированных, достигшие 14 лет, прикрепляются к своим родителям (по делу родителей) и отбывают вместе ссылку до окончания срока.

Некоторые пассажиры обратили на нас внимание, стали угощать, давали хлеба и другие продукты. Охрана нас кормила два раза в день: сухой паек. А так хотелось супа, но… жаловаться было некому. Охрана наша ехала 3-м классом. Охраняли нас по очереди, но не всегда. Ночью мы спали без охраны.

Я заболела, очень простыла. Где мы находились, был сильный сквозняк. Заболели и зубы, у меня был флюс. Глаза и щека слева были до неузнаваемости опухшими. От боли днем и ночью полакала. Обратиться за помощью было не к кому, да и еще боялась охраны. А они на меня не обращали внимания.

Наш мучительный путь продолжался. Куда едем, к кому? Нам так и не сказали дорогой – засекречено. Везут преступников, не меньше. И, наконец, Туруханск. Поскольку все последние годы папа нас с сестрой брал в рейс во время навигации, мне не составило труда узнать что за остановка.

Обратили внимание на берег, на встречающий народ. Это были в основном взрослые люди, мужчины и женщины. Как узнали позже, ссыльные. Сопровождающие нас стали выводить по одному из парохода. На трапе мы оказались все шесть детей, шли друг за другом. Я выглядела больной, с перевязанным с одной стороны лицом. Но один глаз было видно. На берегу, среди встречающих послышался крик: «Галочка!» Все ринулись к нам, в числе этих людей была и моя сестра Валя. Она меня узнала по глазам. Кроме того, кто-то сообщил, что в Туруханск везут детей репрессированных родителей, теперь ссыльных. Моя сестра со слезами бросилась ко мне, ее радость превратилась в дикий крик. Она упала на землю в истерике от счастья и встречи со мной. Рядом стояли люди из ссыльных, помогли Вале встать. Конвоиры подошли к нам, сказали: «Отпустите сестру, нам нужно ее сдать в управление комендатуры НКВД».

Все почти разошлись, только остались родители привезенных детей и некоторые ссыльные, которые нас сопровождали до комендатуры. Наконец, нас передали родным. Мы снова с Валей обнялись и долго стояли в этой позе, навзрыд плакали. Спрашивали друг у друга о папе и маме. О них мы ничего не знали, где они. Оказывается, Вале некуда меня вести, у нас не было жилья. Наконец, она меня повела к жилым домам. На окраине города жила старушка, очень старенькая, одинокая. Старушка была сослана во времена ссылки Сталина в Туруханск. Домик дряхлый, с низкими до земли окнами, дверь входная открывалась прямо на улицу, не было сеней или пристройки какой. Так что холод с улицы шел в избу. Страшно вспомнить как было холодно в этой избушке при температуре 45-50о мороза. Домик заносило снегом по самую крышу.

Валя со слезами упрашивали хозяйку немного у нее пожить. Она согласилась. Настал самый страшный момент в нашем существовании. Денег нет, кушать нечего, работы тоже нет. До моего приезда Валя зарабатывала на хлеб очень мизерные деньги. Нанималась кому-то стирать белье, мыть полы, наколоть дров и др. работу. Но ведь каждый день не было такой работы. Мы стали по настоящему голодать. Некоторые ссыльные нам немного помогали, но мы чаще отказывались. Да и самые добрые люди не менее нас страдали от недостатка нормального питания.

В городе никакого производства не было, кроме небольшого коллектива рыбаков. Такой, как аэропорт нам был не доступен. Если даже и были места свободные в столовой, клубе, школе, все равно ссыльных не брали на работу с пятном «врага народа». О работе на улице и мечтать не приходилось. У нас не было теплой, вообще никакой, одежды, обуви. Ходили в старых пальто.

У старушки, где мы временно проживали, стало просто невыносимо жить. Мы там замерзали, и очень холодно было спать на полу, болели. Опять возникла проблема с жильем. Поселились в собачнике (да, я не оговорилась). Хозяин этой будки-домика держал зимой собак. Собаки на севере очень ценятся. Этот домик – сооружение с тонкими стенами, с маленьким окошечком, которое выходило на Енисей. Размер жилой площади примерно 2-2,5 кв.м. Стоял топчан на двоих, самодельный столик и буржуйка. Проблема была еще и с дровами.

Не в лучших условиях жили и другие ссыльные. Замечательные люди были в ссылке. Почти со всех уголков нашей необъятной страны. Это народный артист в наше время Жженов, артистка Худницкая Яна, балерина Ленинграда. Еще очень много замечательных, образованных и интеллигентных людей, жизнь которых была зачеркнута черной полосой. Униженной, оскорбленной, невыносимо трудной и жестокой.

Шли годы. Изменений никаких кроме ухудшения во всех отношениях быта. И все также стоял вопрос о жилье. Вместе с семьей Демидовых мы решили сколотить домик. Строительного материала фактически не было. В тундре росли карликовые березки. Выбирали те, которые были побольше. Срубали сами, дети помогали волоком вывозить из тундры лес на место строительства. Заготовили, просушили мох. Кое-как сколотили небольшой домик. С трудом покрыли потолок, крышу. А вот пол так и остался земельным. Забросали мхом, т.к. не было досок. Строили домик летом, а вот зимой, когда мы вселились 7 человек: двое взрослых и пятеро детей, жить было практически невозможно. Лес был сырой, теплых вещей, одеял не было, печка железная не обогревала. Единственным спасением от мороза была школа. Немного теплее.

Школа

Голод и недоедание давали о себе знать. Не выдерживали дети всех до конца уроков. Засыпали за партами, одолевали вши. Практически не мылись – не было бани, мыло не на что было купить. Ели впроголодь.

Были в школе замечательные учителя. Жалели детей ссыльных, иногда отпускали с уроков. Замечательный человек был директор школы, участник финской войны 1939 года. Добрый, хорошо к нам относился. А историк Всеволод Владимирович, он даже нам подкармливал, угощал чем мог.

Жизнь в ссылке нас научила выживать, бороться с голодом, унижением, а главное, терпению. Мы были не в меру терпеливы.

Время шло ближе к концу нашей ссылки. Мы решили с сестрой разыскивать папу, маму и братьев. Отправили письмо в Москву в отношении папы. Ответ пришел. Военная коллегия Верховного суда Союза ССР от 5 апреля 1958 года ответила, что Павляк Ян Блажеевич реабилитирован посмертно 15/IY-58 № 4н-0139/58.

Получили ответ и на маму: г.Москва. Военный трибунал Сибирского военного округа от 27 апреля 1958 № 571-58, г.Новосибирск. Нам ответили: Постановление от 28 декабря 1937 года в отношении Павляк Марии Георгиевны отменено, дело производством прекращено за отсутствием в ее действиях состава преступления. Павляк М.Г. по настоящему делу полностью реабилитирована.

Военный трибунал Сибирского округа от 28 августа 1958 г., № Н-57, 2-58. Постановление от 9 января 1938 года в отношении Павляк Валентины Яновны отменено, дело производством прекращено за отсутствием в ее действиях состава преступления. Павляк Валентина Яновна по настоящему делу полностью реабилитирована.

Кировский районный суд г.Красноярска от 18 января 1993 года, судья Батурова Е.М. Решение: Тютькову-Павляк Галину Яновну признать пострадавшей от политических репрессий и реабилитировать. Решение вступило в законную силу 26.01.1993 г., ст. от 191-197 ГПК РСФСР.

Свидетельство о смерти Павляк Яна Блажеевича. В возрасте 44 лет умер 18 апреля 1937 года. Причина смерти – расстрел. Место смерти г.Красноярск. Район Октябрьский. Отдел записей актов гражданского состояния исполкома Октябрьского райисполкома г.Красноярска от 23 января 1990 г. II-БА № 475065.

Сестра Павляк Валентина Яновна умерла в 1996 году.

Братья: Кеша – фронтовик, погиб под Пруссией в 1943 году; Саша – фронтовик, воевал на Ленинградском фронте, после войны умер; Миша – фронтовик, воевал на Воронежском фронте, после войны умер.

Маму встретили в 1947 году, после освобождения, в городе Красноярске, умерла в 1967 году.

Вот таковая история нашей семьи.

После ссылки нужно было думать о своем будущем: где жить, как жить. Прежде всего, работа, на что жить дальше. В этом плане мне повезло – трудовая деятельность у меня была счастливая и благополучная. Буду нескромной в этом плане, мне простит сам Бог, работала в хороших коллективах и с хорошими людьми. В 1947 году мне было присвоено звание «Ударник производства». Затем в 60-е годы «Стахановка». С 70 до 81 года «Ударник коммунистического труда». Отличник Министерства связи. Трудовая книжка испестрена благодарностями и денежными вознаграждениями. Имею правительственные награды, медали и т.д. На пенсию пошла в 1980 году «Ветераном труда». Вот так был отмечен мой скромный трудовой путь.

Мне 78 лет. Всегда была предана нашей Родине. Очень люблю свой город Красноярск, народ. Не получилось у тех, кто хотел из нас сделать врагов народа. Как бы хотелось посмотреть в глаза тем, кто подписывал постановления о нашем аресте, об аресте родителей, ссылке детей. Это военнослужитель НКГБ капитан госбезопасности Гречухин.

Вот образец одного из документов на арест, документ, копию которого подтвердил ст.юристконсул УКГБ г.Красноярска от 23.12.1991 г. У меня находится копия.

Полагал бы:

1. Павляк Марию Георгиевну арестовать и привлечь по ст.ст. (не указано)

2. Павляк Валентину Яновну арестовать как социально опасную и способно к а/с действиям.

3. Павляк Галину Яновну изъять с направлением в приемно-распределительный пункт особо трудовой колонии НКВД.

Нач. 1 отд. УГБ НКВД
лейтенант безопасности /Тепляков/

Согласен:

Нач. XI отд. УГБ УНКВД
лейтенант безопасности /Анастасенко/

Выписка верна
ст.юрисконсульт УК ГБ

г.Красноярск

от 23.12.91 г.

Роспись

См. Ванда Яновна Павляк. Воспоминания