Часть I
Пленник обстоятельств

Погода меняется на «ясно»

О том, что я с матерью и братом поселился в Загоринском зимовье, в Абалаке все, конечно же, узнали довольно быстро. И когда мы еще не успели как следует обжиться, туда верхом приехал председатель колхоза. Привязав жеребца к небольшой коновязи, посмотрев, не нарушен ли снег по дорожке к амбару, он вошел в зимовье. Здесь, окинув нас хмурым взглядом, слов посчитав, все ли мы целы, изволил сквозь сжатые губы поздороваться.

Я предложил ему присесть у стола, но он предпочел скамью у стены за печкой. Там снял рукавицы, положил их сбоку на теплые кирпичи, чтоб подсохли, свернули из газетки цигарку. Спросил меня, как лошадь понукнул:

— Ну, живешь?

Я так же коротко ответил, только последний слог в слове протянул, подчеркивая этим его значение...

— Живу-у!..

Мне хотелось добавить к этому еще что-нибудь едкое, но сдержался. Кто знает, с чем приехал человек? Без причины его сюда и волки не загнали бы.

Дым от едкого самосада достиг чуткого носа матери. Она закашлялась, стала махать перед лицом узенькой ладошкой. Федор Кирьянович перевел на нее хмурый взгляд, пробурчал:

— Изнежилась ты, Лександра, за своим Фролом Герасимовичем. Избаловал он, покойник, тебя. Бить надо было да заставлять работать, тогда бы и дурью не маялась.

Сказал вроде несердито, но матери хватило. Затрясла рукой, начала заваливаться на сторону. Едва успел подхватить ее. Председателю попенял:

— Не можете, что ли, обойтись без своих попреков? Вы уедете, а нам с ней до ночи отваживаться.

— Что, уж так сурьезно, ли чо ли?

— Нет. Ей понарошке хочется колотиться головой об пол, так что половицы дрожат.

— Падучая, выходит, ёшкина мать?

— Врач называл эту болезнь эпилепсией с частыми припадками. Лечить надо в специальной больнице.

— В дурдоме, выходит? Ну-ну. Не стану больше, — председатель приподнял чайник, качнул его, пробуя, есть ли в нем что, спросил, — чем завариваю?

— Кипреем. — Взяв кружку, я сполоснул ее над ведром, протянул незваному гостю. Тот, к моему удивлению, взял, наполнил чуть не до краев розовой жидкостью, стал припивать маленькими глотками, потом вроде как сочувственно спросил:

— Убродно... Коню и то тяжело идти, а как ты по тайге таскаешься? Косулю, слышал, подшиб?

— Подшиб... Около стога сена. Только без соли — никакого вкуса.

— В райцентре соли на мясо всегда можно выменять.

Сказал так, как будто у нас этого мяса было хоть завались. Я ждал. Председатель должен был сказать причину своего появления здесь... И он не стал томить.

— То, что к анбару никого не подпускаешь, хорошо. Не подпускай и дальше. Мало ли какие охотники могут объявиться. Хлеб-то нынче — ого! За золото не везде купишь. Ростить некому, а жрать всем охота. И армию кормить надо. Правда, ишо не случалось, чтоб грабили, но, знамо дело, смотри. И поскольку вышел приказ без охраны семена ни в коем случае не оставлять, где бы оне ни сохранялись, так я и решил предложить тебе посторожевать. Живешь же здесь. А я уж буду тебе по трудодню в день писать. Так что говори: или согласен, или буду какого старика искать.

— Зачем кого-то искать? — сдерживая внутреннюю радость, ответил я.

— Вот и я, ёшкина мать, говорю... Да и не пойдут старики. У каждого болячки да старческие немощи.

Мать не упала в обморок, как-то проморгалась и, прослушав наш диалог, вдруг выдала то, от чего даже я чуть не расхохотался.

— Федор, ты и мне дай какую-нито работу… Чо я тут чуркой сидеть буду? Глядишь, какой-никакой трудодень и зароблю.

— Сиди уж, — махнул тот рукой. — Дождись лета, а там я тебя назначу зеленый горох на поле лущить. В Сенюшкиной пади.

В Сенюшкиной пади колхоз высевал целый гектар гороха специально для любителей полакомиться вкусной сочной зеленью. Как только там созревали стручки, все кто хотел шли туда и лущили их в свое удовольствие до отрыжки.

Больше председатель ни о чем особом не говорил. Он только налил еще кружку кипятка, достал из кармана четыре кусочка пиленого рафинада, три отложил в мою сторону, пробормотав «засладитесь», а четвертый стал громко прикусывать и чмокая, как маленький, запивать чаем. Еще раз сказал, когда уже собрался уходить:

— Так что береги семена, Володча. Без меня не подпускай к анбару никаких проверяющих-уполномоченных. Ни в коем случае! Понял? Враг-то, он под любой личиной может явиться.

Этот визит был нанесен мне председателем в середине ноября, а в середине декабря я, можно сказать, прославился. Когда районная газета напечатала заметку о том, как я добыл рысь, в зимовье, с субботы на воскресенье, пришли два пацана, которые тоже увлекались охотой. Это Володя Анциферов и Витя Шипицын. Решили попытать счастья в промысле косуль и, естественно, расспросить, как это мне подфартило укокошить такого редкостного даже в наших сибирских краях зверя? С собой они принесли замерзшую тушку зайца. Тот попал в мою петлю, что стояла настороженной рядом с пешеходной тропой над рекой, несколько калачей из серой муки и пару кусков свиного сала. Все это выложили на стол со словами:

— Это вам... Что могли...

Я к таким дарам уже привык относиться с подозрением, Ждал что скажут, что должен буду сделать за них? Виктор заметил это, стал возмущаться.

— Да ты чо! Мы же от чистого сердца, а не с корыстью какой. Вы же голодаете...

— Ничего подобного, — был мой ответ. — Мы белые калачи печем из белой глины. Не пышные получаются, но сытные. А сало с белок надираю.

— Надо же, прямо богачи! — Виктору очень хотелось, чтобы я поверил его откровенному желанию потрафить нам. — Есть такая поговорка: дают — бери, а бьют — беги.

— Это относится не к нам, а к нищим. Садитесь к столу, — пригласил я ребят. — Замерзли, погрейтесь горячим супом с дичиной.

Густой навар с хорошим куском косульего мяса привел ребят в восхищение — как вкусна косулятина! На этот раз она была посолена и даже приправлена луковицей. Они не заметили, как уплели суп с мясом, калачи, что принесли.

Позднее Виктор все-таки скажет в смущении:

— Вот зараза, пожадничали... Но ничего, мы тебе в другой раз хлеба побольше принесем.

Не принесли. Наверное, забыли или у самих не оказалось. В тот вечер у нас в зимовье было весело. До глубокой ночи, валяясь по нарам, мы рассказывали друг другу разные интересные истории, смешные анекдоты. Даже Оська принял в развлечении самое живое участие.

Бедный братишка тосковал без общения со сверстниками, но помочь ему мне было нечем.

Когда на другой день, поохотившись в горах на косуль и «убив время и ноги», ребята ушли домой, Оська расплакался, подполз ко мне под бок и, видя, что я еще не заснул, стал шептать:

— Убегу я от тебя, братка. Куда глаза глядят, туда и убегу. Оставайся тут один со своими волками, рысями и ведьмедями.

— Беги, — так же тихо, чтобы не разбудить мать, проговорил я. — Мне на один кусок меньше надо будет зарабатывать хлеба, добывать мяса.

Оська притих было, но через минуту опять зашептал:

— Вот дождусь весны и, как Ангара пройдет, пойду на пристань и попрошусь на пароход масленщиком. Говорят, мальчишек туда берут.

— Берут, да не у нас, а в Иркутске. И не чужих, а своих. У кого отцы механиками работают. К тому же ты еще такой маленький, что... Словом, не подойдешь. Учиться тебе надо — это другое дело. Таблицу умножения хотя бы знать.

— Где я буду учиться? — Братишка опять тихонько всхлипнул. Я прижал его худенькое тельце к своей груди, стал успокаивать.

— Знаешь что, братик, давай-ка я займусь тобой, а? Читать-писать научу, а там война кончится, в школу устрою. Идет?

— И-дё-ёт... — на всхлипе сказал братишка и еще теснее прижался ко мне.

В тот зимний вечер я ощутил уважительное к себе отношение со стороны деревенских ребят. Даже подумал: надо крепить его, стараться не уронить ни перед кем своего достоинства.

Вскоре в нашем бедном жилище появилась, опять же благодаря заметке в газете, местная учительница Александра Андриановна. Ей позвонили из районного отдела народного образования, спросили, почему не охвачен заботой по всеобщему начальному образованию мальчик Оська, который живет где-то в тайге с братом, приказали немедленно сходить к нам, все разузнать и обо всем доложить.

И вот эта Александра Андриановна, набравшись храбрости, прибрела в наше сиротское зимовье. И хотя дорога до него была недальняя, так продрогла, что зуб на зуб не попадал. Да и как она могла не озябнуть, если ее колени едва закрывали не раз заштопанные чулки, а валенки были до того худые, что я тут же достал шило, дратву и стал пришивать отпоровшиеся местами подметки, чинить проношенные запятники.

Мы отогрели учительницу, накормили горячим супом, и она наконец-то стала улыбаться, расспрашивать, не страшно ли нам тут, в тайге, где много разного зверья? Когда удовлетворила любопытство, сказала про то, зачем пришла. Тон ее голоса при этом стал сухим, официальным.

— Так вот, Владимир Фролович, надо вам отправлять Иосифа в школу. Где видано, чтобы такой большой мальчик и не учился? Нехорошо. Конечно, отсюда далеко и страшно ходить, так ведь в деревне можно подыскать квартиру...

Правильные слова говорила девчонка-учительница, пришедшая на смену той, что отобрала у меня возможность читать по утрам газеты для колхозников. Правильные, но неисполнимые. Сказал, почему, и попросил достать для нас учебники за второй класс. Мы, мол, как-нибудь уж тут самостоятельно будем просвещаться. Оська в этот момент хорошо поддержал меня, похвастав:

— Я уже почти всю таблицу умножения выучил, можете проверить.

Учебники она нам принесла через несколько дней, инструкцию, как вести занятия, дала.

Занимались мы с Оськой добросовестно все длинные морозные дни. Но не по методе Александры Андриановны, а по своей. Сразу взялись за книгу для чтения, и пока не прошли ее от корки до корки, к другим предметам не прикасались. И меня очень радовало то, что Оська довольно скоро начал читать бегло. Он даже стал определять, что хотел сказать автор тем или иным рассказом.

Занятия по сложению и вычитанию упростили: устные задачи для мальчонки показались интереснее — не надо писать. Я, например, говорил:

— Убил косулю. Она весила 25 килограммов. Я сдал мясо в заготконтору для фронта, и мне за каждый килограмм уплатили по два рубля пятьдесят копеек. Сколько я всего заработал? Или: нам на сутки надо исколоть семь березовых чурок. Сколько чурок дров надо заготовить на пять суток?

Занимались мы с ним и творчеством. Так, смеясь, подобрали слова к такому стихотворению:

Заяц по лесу идет,
Про морковочку поёт.
Волк услышал, испугался
И на дерево забрался,
Чтобы тот его не съел.
Вот зайчишка! Вот пострел!

Но давайте вернемся к разговору об улучшении отношений ко мне со стороны ребят и, в какой-то степени, самого председателя колхоза. Покачнулось оно мою сторону, но не более, потому что нашлись злые языки и тут же пустили слух, что я или вынул зверя из чужой ловушки, или добил чьего-то подранка... Не тот, дескать, это зверь, который позволит какому-то сопляку-мальчишке убить себя.

Здесь, как говорится, ни прибавить, ни убавить. И я понимал еще незрелым своим умом, что мне просто необходимо подтвердить свою репутацию. Мне в таком случае просто необходимо было добыть если не еще такую же рысь, то, по крайней мере, захудалого волка. О лосе я не говорю, они в нашей местности тоже водились.

Тут я опять позволю себе сделать отступление. Хочу поведать о случае, который чуть не привел к большой беде.

Предыдущая   Оглавление   Следующая