Гастроли в Никольском – Потапове – Усть-Хантайке

Для гастрольной поездки я быстренько подготовил номера художественного чтения, сценку из оперетты «Свадьба в Малиновке» и скетч Ленча «Таланты». Программа включала несколько музыкальных, вокальных и танцевальных номеров.

Первоначально планировали ехать на моторном катере, но в последнюю минуту катер заменили большим морским ботом с парусом. С собой захватили две пары весел, якорь с длинной цепью. Из расчета на два дня для 12 человек закупили продуктов: хлеба, сгущенного молока, масла, селедки, тушенки. Зная, что предстоит плыть около ста километров в северном направлении, я взял с собой в дорогу баранью шубу. По этому поводу со стороны молодежи в мой адрес отпускались всевозможные шуточки. Меня называли сентябрьским Дедом Морозом, который раньше времени приглашает полярную зиму. У молодежи было основание смеяться. Когда мы отплывали, стояла теплая летняя погода. Ярко светило солнце, дул легкий юго-западный ветерок, обещавший наполнить наши паруса и не прибегать к помощи весел.

Так и сделали. Поставили паруса и заскользили по водной глади. Слева остался позади Кабацкий остров. За рыбозаводом, что в двух километрах от Дудинки, Енисей развернулся во всю ширь. Река несла свои воды в величавом спокойствии. Её зеркальная гладь отражала солнечные лучи. Ветра не чувствовалось, стало так тепло, что все поснимали теплые вещи, оставшись в рубашках и платьях. Свою шубу я пристроил под себя и блаженствовал в тепле и уюте. За рулем сидел сам директор ДК, Орлов. Баянист Пшенников, проводил распевку с хором. Растягивая меха, он играл веселые мелодии, девушки пели русские песни.

Наш бот, управляемый директором, придерживался правого берега реки. Исчезли последние строения Дудинки, вдоль берега тянулась тоскливая унылая тундра. Орлов уверял, что плывем со скоростью не менее 20 километров в час. Наверное, так оно и было, ибо береговые кусты пробегали вдоль борта довольно быстро. Повстречали несколько иностранных лесовозов, спешивших за лесом и пиломатериалами в Игарку.

Сидевшая в носу лодки учительница Ероцкая, она занималась у меня в драматическом кружке, вдруг закричала:

– Смотрите! Смотрите! Впереди что-то плывет!

Все устремили свои взоры в том направлении, куда она показывала. Над поверхностью реки возвышался какой-то округлый предмет, плывший нам навстречу. Сперва подумали, что это корпус перевернувшегося деревянного судна. Но почему оно двигалось против течения? Ну не подводная же это лодка, в самом деле!

Орлов принял лево руля и бот устремился в сторону от берега к середине реки. И снова послышался голос Ероцкой, на сей раз тревожный и испуганный:

– Да это же самый настоящий кит!

Сомнения не было. По середине реки в направлении Дудинки плыл редкостный экземпляр гренландского кита, длиной около тридцати метров, неизвестно какими судьбами проникший из Северного Ледовитого океана, через Карское море в дельту Енисея. Да какую там дельту, до дельты добрые сотни километров. Это уже русло реки. Здесь киту уже тесновато, поэтому любое изменение курса его движения, могло вызвать необратимые последствия.

А Орлов продолжал курс на сближение с океанским гигантом то ли из лихачества, то ли из интереса увидеть кита поближе. Наши женщины подняли страшный крик, умоляя Орлова сменить курс. Но Орлов не предпринимал никаких действий, пока кит не выпустил над поверхностью реки высокую струю отработанной воды. Только после этого Орлов принял вправо, ближе к берегу.

По возвращении в Дудинку мы узнали, что во время шторма на Енисее тушу кита, словно подарок для разделки, выбросило около рыбозавода.

Мы продолжали мирно плыть дальше, как небо стало хмуриться, солнце скрылось за густыми низкими тучами, набежавшими невесть откуда, пошел дождь. Сразу же похолодало. К тому же изменился ветер, сделавший парус бесполезным. Мужчины сели за весла. Встречный ветер гнал наш бот к левому берегу. Енисей забурлил сильной, пенистой волной. Брызги летели через борта, попадая на нас. На дне бота заплескалась вода, и свободные от весел мужчины принялись её вычерпывать.

Вот когда понадобилась моя шуба. Её я набрасывал на плечи, когда заканчивалась моя очередь грести. Она спасала меня как от холода, так и от водяных брызг.

Спускались сумерки. Ветер все усиливался. Мы двигались черепашьим шагом, и казалось, что не только не идем вперед, но скатываемся в обратную сторону. С большим трудом мы пересекли реку, имевшую в этом месте пятикилометровую ширину, и приблизились к низинному левому берегу.

Волны Енисея, мало уступавшие морским, с грохотом накатывали на берег и, шипя, сползали обратно. Плыть в таких условиях было бессмысленно и опасно. Решили выйти на берег, лодку подтянуть повыше, подальше от воды, развести костер и ждать до рассвета в надежде, что к утру ветер стихнет и мы сможем продолжить путь.

Ветер и волны помогли нам выйти на берег. Без особого труда втащили лодку с помощью катков, благо бревен на берегу было множество, подальше от уреза воды и вдобавок укрепили её якорями. На склоне холма, защищавшего нас от ветра густой порослью кустарника, развели большой костер. Орлов пригласил меня пройтись вдоль берега в надежде найти какой-нибудь сарай, в котором мы смогли бы укрыться на ночь от дождя и ветра. Баянисту Пшенникову было поручено следить за костром и за лодкой на тот случай, если станет прибывать вода.

Первое, что мы с Орловым установили, двинувшись в путешествие, это то, что высадились мы на небольшой остров длиной около двух километров и шириной не более километра. Пройдя метров пятьсот внутрь острова, наткнулись на охотничий балок – избушку, сложенную из бревен, и крышей, покрытой толстым слоем дерна и мха, с торчащей железной трубой. В стене было прорезано и застеклено маленькое окошко. Дверь была приоткрыта, и мы вошли внутрь. Квадратный балок, размером 4х4 метра, имел железную печурку, сделанную из железной бочки, небольшой, сколоченный из горбыля стол, несколько ящиков, заменявших сидения. Напротив окна у противоположной стенки высились двойные нары с набросанной на них сухой травой. На столе стоял ящик, прикрытый деревянной крышкой, сняв которую, мы обнаружили три буханки черного, вполне съедобного, хлеба, в железной банке из-под кильки – соль, несколько алюминиевых ложек. У печки лежали остатки расколотого ящика для растопки.

Я удивлялся всему этому великолепию, а Орлов поведал мне, что на Крайнем Севере существует неписаный закон, по которому охотничьим пристанищем в тундре может воспользоваться любой человек, оказавшийся в бедственном положении. Если он голоден, то в ящике находит оставленный хлеб и соль. Покидая жилище, охотник оставляет после себя еду, а если её нет – деньги; у печки всегда должны лежать сухие дрова.

Орлов поручил мне навести порядок, вымести мусор, растопить печку, а сам направился за нашим творческим коллективом. Вдогонку ему я крикнул, чтобы они не забыли захватить с берега пустые ящики и доски для топки печи. Под нарами нашел чистое ведро, сбегал на берег за водой. В консервной банке из-под джема, емкостью литров пять, поставил кипятиться воду для чая. Когда все пришли, в балке было чисто, тепло, в жестяной банке бурлил кипяток. Озябшие и промокшие, все радовались, как дети, что проведут ночь не под отрытым небом, а в теплой избушке, отдохнут, выспятся.

Сели ужинать. С хлебом решили поступить так: разделили между собой лежавшие в ящике буханки, а вместо них положили свежие. Кроме того, добавили в ящик две банки консервов и три пачки кускового сахара.

Поужинав, все притихли, наблюдая за горящими дровами в печи. Дров не жалели, так как принесли их с собой много. Постепенно стали укладываться «на боковую».

Погода за стенами нашего убежища все ухудшалась. Ветер не только не утихал, но и с каждым часом усиливался. На Енисее свирепствовал шторм. Дождь сменился снегом. Река напоминала море, бурлила, пенилась, с волнами бросала на остров оторванные от причалов лодки, порожние бочки, бревна. Части каких-то деревянных строений. Орлов скомандовал всем мужчинам, а нас было пять человек, выйти на берег и оттащить лодку еще дальше от берега. Теперь лодка оказалась недалеко от балка. Мы не могли и не должны были её потерять, ибо тогда оказались бы в катастрофическом положении. На всякий случай установили ночное дежурство – поочередно выходили наружу с проверкой: цела ли лодка. Всю ночь слышалось отчаянное завывание ветра. Позавтракав, направились посмотреть, что творится снаружи. К утру погода нисколько не улучшилась. По-прежнему штормил Енисей, выказывая свой неукротимый нрав. Перед нами открывалась потрясающая картина необузданной мощи разъяренной водной стихии, готовой в любую минуту поглотить в свою пучину смельчака, который бы пустился в опасное плавание по реке. В такую погоду даже средней величины буксиры и моторные лодки не рискуют выходить из затонов.

Устроили собрание, чтобы обсудить, как действовать дальше. Решили непогоду отсидеть на острове. Каждый, имевший при себе продукты, выложил их в общий котел. Провели ревизию, и выяснилось, что из расчета пребывания в состоянии робинзонады, как минимум, пять суток, хлебная пайка уменьшается до 300 граммов в сутки. Соответственно сокращались порции сахара, селедки, мясных консервов, картофеля.

Все свободное время использовали для репетиций концертной программы, которая, как выяснилось, была составлена наспех и нуждалась в отделке.

Прошла вторая ночь на острове. Мое дежурство проходило с девяти до одиннадцати часов вечера. Ветер понемногу стихал, хотя волнение на реке не унималось. После сдачи дежурства заснул так крепко, что не слышал, как Орлов, вернувшись со своего дежурства под утро, потирая от удовольствия озябшие руки, говорил, что как только все поднимутся, позавтракаем в последний раз на острове и отправимся в путь.

Когда, позавтракав, мы вышли из балка, то буквально ослепли от сверкания ослепительно белого снега под холодным солнцем. Морозное утро дышало покоем и тишиной. Даже не верилось, что вчера все здесь стонало и рушилось. Енисей словно отдыхал после безумного гнева, нес свои воды спокойно и невозмутимо, тихонько отрывая легкой волной прибрежную ледяную корку.

Быстро спустили на воду свой бот, подняли парус и, пользуясь попутным ветром, поплыли в сторону Дудинки. Снег на берегу не таял, значит, был небольшой мороз. Орлов спешил быстрее домой. Чтобы сменить бот на катер и скорее плыть вверх по течению Енисея, обслуживать концертами рыболовецкие колхозы Никольское, Потапово, Усть-Хантайку. Все сидевшие в лодке ежились от холода, просили Орлова плыть на веслах, чтобы согреться. И опять мне в дороге пригодилась шуба.

К вечеру благополучно добрались до Дудинки, а на следующий день после обеда загружались на большую баржу с продуктами, шедшую в колхоз Никольское. Буксировал баржу мощный моторный катер. Устроились всей бригадой в матросском кубрике. Отапливался кубрик круглосуточно буржуйкой на каменном угле. Дорогой пели, репетировали, играли в домино и шашки.

Тепло и радушно встретило нас население Никольского. Вечером в «красном уголке» правления дали концерт, на который собралось все население от мала до велика. Всех участников агитбригады разместили на ночлег по домам колхозников, оказавшихся весьма гостеприимными хозяевами. Угощали чаем из самовара, разными рыбными блюдами, приготовленными из мясистого и жирного чира, ароматной и нежной туруханской сельдью.

Утром следующего дня на вместительной рыбацкой лодке нас перевезли на левый берег Енисея. Быстро, с ветерком пересекли трехкилометровой ширины реку, на этот раз пребывавшую в полном спокойствии. Ласкало теплое сентябрьское солнце. Меня не переставала удивлять быстрая смена погоды в Заполярье. Еще только вчера бушевал шторм, вилась снежная вьюга, катились могучие валы – способные свернуть все на свете. А сегодня, тишь да благодать.

Две бригады рыбаков в Никольском всю неделю ведут лов рыбы на левом берегу Енисея. На воскресенье они возвращаются домой и выходные проводят с семьями. Ловят неводами. Живут на берегу в маленьких балках-времянках. Рыбу сдают ежедневно на катер, который приезжает из Дудинского рыбозавода. В нашу задачу входило дать концерты бригадам рыбаков, тем более что никто из них не присутствовал на концерте, который мы давали в предыдущий день. Для каждой бригады дали отдельный концерт на лужайке под открытым небом, благо хорошая, безветренная погода позволяла это сделать. В балках, вплотную заставленных нарами, давать концерт не было никакой возможности...

В перерыве между концертами наблюдали за работой рыбаков, совершили недалекую прогулку по берегу Енисея. Огромный невод закидывают с помощью двух лодок чуть ли не за километр от берега. Приплыв обратно, рыбаки принимаются за самую трудоемкую работу. Всей бригадой вручную вытягивают улов. Почти всегда он бывает удачным. На наших глазах из невода извлекли около тонны первосортной рыбы, среди которой были отличные экземпляры остроносой осетрины, огромных пузатых чиров, блиставших на солнце яркой чешуей максунов. О несметном количестве туруханской сельди, средних размеров судаков и сигов и говорить не приходилось. Словно по заказу, подоспел из Дудинки катер, который забрав с собой весь улов, тут же отчалил обратно на рыбзавод.

Продолжительное пребывание на свежем воздухе разыграло аппетит артистов. Кормежка планировалась после второго концерта, около шести часов вечера, когда за нами должен был придти катер из Никольского. Ребята ходили хмурые, жаловались, что хотят есть, и просили накормить их до начала второго концерта. Я передал их просьбу пожилому рыбаку, исполнявшему две должности – завхоза и повара.

– Нечем сейчас угостить вас, – сказал он, – всю рыбу отправили в Дудинку. Подождите часок. Вторая бригада забросит невод, угостим стерляжьей ухой. Правда в садке есть пара налимов, но вы их есть навряд ли будете, уж очень неблагородная рыба.

– Почему, – удивился я, – отварного налима у нас очень любят, а про печень и говорить не приходится – деликатес.

– Ну, если хотите, мне не трудно приготовить.

Старик отправился к реке, извлек из садка двух толстых налимов, быстро их очистил, не забыв угостить внутренностями вертящуюся под ногами собаку-лайку.

Лайка – животное, покрытое густой шерстью, удивительно легко переносящее самые лютые морозы. Зимой она не боится на ночь оставаться под открытым небом, забираясь спать в глубокий снег. Пищей для неё служит рыба в любом виде – только что пойманная, еще живая, отварная, вяленая, мороженая.

За большим, вкопанным в землю столом, мы сели угощаться налимьей ухой. По деревенскому обычаю хлебали из общего котла, причем очень недолго, никому уха не понравилась, она оказалась безвкусной, припахивала водорослями, хотя её обильно заправили лавровым листом и перцем. Я стал уговаривать попробовать печень, но её вкусовые качества были невысокими, – словом, даже голодное состояние не заставило никого доесть уху и отварную рыбу, нажимали на черный хлеб и сладкий чай.

За несколько лет пребывания на Крайнем Севере я убедился, что такие рыбы, как щука, налим и даже сиг, которые мы с удовольствием едим её в Прибалтике, здесь неудобоваримы благодаря особым свойствам воды сибирских рек.

Пока мы давали второй концерт, рыбаки приготовили вкусный ужин, состоявший из стерляжьей ухи и отварного чира, жирного и очень мясистого, по вкусу напоминавшего нежную дичь.

Переехали в Потапово, тоже на правом берегу Енисея, колхозную деревню, в два раза большую, чем Никольское. Здесь мы оказались желанными гостями рыбаков и всего населения.

Гастроли завершились в деревне Усть-Хантайка, на берегу реки Хантайки, впадающей в Енисей. Деревня Усть-Хантайка расположена на границе Дудинского района. За нею в юго-восточном направлении начинается Туруханский район.

В деревне держат рогатый скот, занимаются овощеводством, сажают капусту, брюкву, картофель. Какая огромная разница между картофелем, выращенным, скажем, в Прибалтике и в Усть-Хантайке. В Прибалтике картофель крупный, разваристый, душистый, а здесь мелкий, размером не более куриного яйца, водянистый, чуть горчит.

Днем, до концерта, совершили прогулку вверх по извилистой и узкой Хантайке. На берегу, за одним из поворотов, сидел мальчуган и старательно тащил из воды какое-то животное. Животное оказалось ондатрой. Я впервые видел это редкое существо. Ондатра, которую называют ещё мускусной крысой, относится к семейству грызунов и обитает преимущественно по берегам северных рек и озер. Отлично плавает и ныряет, питается водяной растительностью и некрупной рыбой. Длина тела ондатры приблизительно тридцать сантиметров, такой же длины мощный хвост. Вся она покрыта густым блестящим мехом бурого цвета. Завезенная из Северной Америки, ондатра быстро прижилась в северных районах Сибири и, наряду с песцом, лисицей и горностаем, стала предметом промысла местных охотников.

В общей сложности на поездку по рыболовецким колхозам затратили почти неделю. В Дудинку нас привез катер Дудинского рыбозавода.

На оглавление  На предыдущую На следующую