Приезд Раи и Алексея

Списался с Раей, что она, вместе с Алексеем, приедет в Дудинку летом 1951 года. К их приезду запланировал скопить тысячу рублей. С этой задачей справился и в июне деньги отправил. Выезд из Нарвы был намечен на июль.

Предстояло разрешить сложную задачу: как втроем разместиться на 4,5 кв. метра жилой площади, предоставленной администрацией ДК. В комнате размещались: плита, топчан, стол и три стула. Для детской кроватки места не было. Не представлялось возможным и соединить три стула, чтобы из них соорудить подобие кровати. Мучимый мыслью: куда бы уложить Алексея, я невольно обратил внимание на возможность устроить антресоль между довольно высоким потолком и входной дверью. Пригласил знакомого плотника, который соорудил под потолком над дверьми нары с довольно высоким бортиком и лесенку-трап. Так удачно удалось разрешить проблему с местом для спанья.

В первых числах июля, около двух часов ночи, переполненный пассажирами теплоход «Серго Орджоникидзе», среди которых были Рая и Алексей, причаливал к Дудинской пристани.

Для тех, кто приезжал сюда впервые, многое казалось странным и удивительным. С трудом верилось, что это ночь. Солнце светило и сверкало в безоблачном небе, словно в дневную пору.

Сойдя с парохода, пассажиры вынуждены были проходить мимо огромных ледяных глыб, смешанных с галькой, песком, мусором и водорослями, сохранившимися со времен ледохода и не успевшими растаять. Лето стояло холодное, ветреное.

Из моих писем Рая знала, что комнатка, в которой ей предстояло жить, крохотная. Но, увидав все собственными глазами, она пришла в смятение:

– А где же Лека будет спать?

Ей невдомек было поднять взор вверх и увидеть закрытые занавесками новенькие антресоли со спускавшейся вниз трапом-лесенкой. Зато Алексей все моментально разглядел. Не раздеваясь, он быстро вскарабкался вверх и оттуда закричал:

– Мама! Я здесь буду спать. Тут так хорошо!

Поужинали, попили чайку, стали укладываться спать. Алеша раскапризничался, заявив, что спать не хочет, что пойдет на улицу играть с ребятами, убежденный в том, что раз светит солнце, то значит и день, а днем не спят.

– Мам, пойдем гулять. Когда солнышко, я всегда бываю на улице. Не хочу спать!

Никак ребенка было не убедить, что сейчас ночь и все должны спать. Пришлось занавесить окно одеялом. Алексей неохотно позволил себя раздеть. Залезть наверх уговаривать не пришлось. Он забыл про капризы и стал подниматься наверх, а затем спускаться вниз. Ему это очень нравилось, и он готов был этим заниматься всю ночь напролет. Наконец Рае это надоело и, шлепнув сына по мягкому месту, она заставила его угомониться.

С трудоустройством Раи проблем не возникло. Она быстро устроилась работать бухгалтером в редакцию местной газеты «Советский Таймыр». Алексея определили в детский сад.

Совершенно неожиданно у нас произошло прибавление семейства. Неизвестно откуда у наших дверей объявился большой рыжий кот с красивой пушистой шерстью. Алексей первым приметил его, впустил, накормил и играл, пока не отправился спать. Кота решили оставить и назвали его Василием.

С первого дня своего появления, кот Васька обнаружил лучшие качества домашнего животного: в туалет всегда просился на улицу, не шкодничал, не привередничал в еде. Отправляясь на прогулку, степенно спускался вниз по лестнице и терпеливо ждал, пока ему откроют входную дверь. Домой возвращался по крыше, сидел под окном и ждал, внимательно глядя через окно, что делается внутри. Когда он возвращался поздно, и все спали, кот осторожно стучал лапой по стеклу, прося открыть форточку. Когда форточку ему открывали, он, с ловкостью акробата, влетал в комнату и укладывался спать на отведенное ему место. В общем, кот был полной противоположностью Алексею, за которым уследить было очень трудно, и вносил гармонию в нашу жизнь.

По выходным и когда была хорошая погода, мы совершали прогулки по Дудинке и её окрестностям. Берегом Енисея доходили до рыбозавода или ходили на пристань, когда приходил пароход из Красноярска, и издали наблюдали за работой в Дудинском порту, за разгрузкой и погрузкой морских судов. Более дальние походы совершали на восток от Дудинки в тундру, где существовало множество маленьких, укрытых кустами гоноболи, озер. Но задерживаться на лоне природы быстро становилось невмоготу из-за копров и мошек, в безумно большом количестве плодившихся в сырых тундровых местах.

----------------------------«»--------------------------

Перед концом навигации наша агитбригада совершила поездку в рыболовецкий колхоз Потапово, где я купил по очень не дорогой цене трехкилограммового чира. До сего дня вспоминаю эту нежнейшую на вкус, жирную и мясистую рыбу, из которой мы сварили янтарную уху, а часть зажарили на постном масле. За обедом Рая, по её словам, от восторга готова была «проглотить собственный язык». Такой вкусной рыбы она никогда не ела. Даже Алексей, вернувшийся домой после ужина в детском саду, с удовольствием отведал кусочек чира.

По рекомендации отдела культуры, Дудинский ДК пригласил на работу проживавшего в поселке Караул, недалеко от Усть-Порта, художника-любителя, тоже ссыльного, Тихонравова Артемия Андреевича. О нем много говорили как об отличном копиисте картин русских художников, в особенности Шишкина и Айвазовского.

Для работы ему предоставили бывшее складское помещение на первом этаже ДК, которое он приспособил под мастерскую. Тихонравова сразу же завалили заказами. Шишкинский лес появился во многих дудинских учреждениях, в том числе и фойе ДК украсилось большим полотном копии картины И.Шишкина «Утро в сосновом лесу». Работы Тихонравова отличались большим сходством с оригиналом. Свой дилетантизм, силу большой культуры и кругозора, Тихонравов умел облечь в рамки истинного художника. Его картины дышали искренней правдой, их приятно было смотреть, они по праву могли занимать место в учреждениях города как украшение серых канцелярских учреждений.

В свободное время я нередко заходил в мастерскую Тихонравова, усаживался рядом с ним, когда он работал над очередным заказом. У нас находились интересные темы для разговора, тем более что в прошлом он долгое время работал репортером одной из центральных газет. Мы говорили об искусстве, литературе, о художниках, писателях и поэтах. Вспоминали курьезы из их жизни и жизни газетчиков.

После успешно поставленного спектакля «Не в свои сани не садись» ко мне явилась делегация связистов с просьбой помочь организовать у них самодеятельность и осуществить постановку комедии Гоголя «Женитьба». Сперва я отказался, ссылаясь на отсутствие свободного времени. Но уговоры продолжались долго и настойчиво. Пришлось согласиться на общественных началах (бесплатно) проводить у них занятия два раза в неделю. Со своей стороны, я поставил условием аккуратно посещать репетиции и через месяц выучить роли наизусть. Своё обещание связисты сдержали, занимались с увлечением, интересом, во всяком случае, несравненно лучше, чем молодежь в ДК.

Однажды, зайдя мимоходом в мастерскую Тихонравова, я обнаружил там начальника Дудинского отдела МГБ подполковника Барышева, сидевшего у мольберта и мирно беседовавшего с Тихонравовым об искусстве рисования масляными красками. Моему удивлению не было границ. На мольберте стояла незаконченная копия картины Айвазовского «Девятый вал». Я что-то спросил у Тихонравова и постарался сразу же исчезнуть. Позже Тихонравов рассказал мне, что Барышев – частый гость в его мастерской, что он увлекается рисованием, также пытается копировать картины русских передвижников и заходит для консультации.

Как-то раз, когда Рая была на работе, Алексей в детском саду, а я готовил обед в нашей комнатке, в дверь тихонько постучали. Я был поглощен приготовлением обеда и поэтому стук не расслышал. Постучали вторично. После моего приглашения войти, порог переступил не кто иной, как всесильный подполковник Барышев. Вероятно, на моем лице кроме выражения удивления появилось и выражение испуга, отчего Барышев стал неловко извиняться и, пытаясь меня успокоить, сказал, что пришел по личному делу и всего лишь на несколько минут. У меня отлегло, и я предложил ему стул. Сев, Барышев стеснительно заговорил:

– Тихонравов рассказал мне, что у вас имеется небольшая коллекция художественных открыток с картин старых русских художников. Я, как любитель, занимаюсь рисованием, и мне очень бы хотелось воспользоваться этими открытками. Не беспокойтесь, я их верну по первому вашему требованию в целости и сохранности. Сделайте одолжение, предоставьте их мне хотя бы на неделю.

Я вытащил пачку, включающую более пятидесяти открыток. Это была та светлая отдушина, которая позволяла мне переносить тяготы ссылки, куда я мог погрузиться, забывая все невзгоды и трудности жизни, черпая отсюда вдохновение и силы для существования. Рассматривая картины на открытках, я душой переносился на широкие российские просторы картин Шишкина, Саврасова, Левитана. Поражался глубине проникновения в человеческую психологию Репина, Маковского, Кустодиева. Сопереживал отступающим французам на картинах Верещагина. Окунался в мифические миры Врубеля, Васнецова. Я изучил картины на открытках до мелочей, мог показать непосвященному не только тонкости исполнения, но и зашифрованные моменты, которые любой художник оставляет в картине для себя и своих друзей. Очень часто жизненные ситуации вызывали у меня ассоциации с виденным на картинах, и, рассматривая их потом, я поражался реальности исполнения и провидения гениальных художников. Расставаться с любой из них для меня было тяжким испытанием. Но делать нечего, я протянул пачку открыток Барышеву.

Просмотрев открытки, Барышев выбрал для себя штук двенадцать, поднялся со стула и, несколько раз поблагодарив, вышел. Через пять дней он принес открытки и попросил для просмотра другие. Выбрав девять штук, среди которых были репродукции картин Перова, Прянишникова, Саврасова, Маковского, не переиздававшиеся в советское время, Барышев попросил разрешения взять их с собой. Помня, каким аккуратным он оказался в первый раз, я не возражал.

Прошло порядочно времени. Закрутившись с репетициями и концертами, я забыл об отданных открытках. Совершенно случайно где-то услышал, что Барышева переводят в Красноярск и на его место назначают другого человека. Тут я вспомнил, что Барышев не вернул мне открытки. Решил позвонить ему и напомнить о себе.

Из отдела мне сообщили, что подполковник Барышев отбыл на аэродром. Звоню в аэропорт. От дежурного по вокзалу узнаю, что товарищ Барышев в ожидании посадки находится в общем зале. Прошу пригласить к телефону. Барышева приглашают, и между нами происходит такой разговор:

– Здравствуйте, гражданин-подполковник Барышев.

– Здравствуйте. Кто со мной говорит?

– Это я, Рацевич.

– Слушаю, в чем дело?

– Вы помните, взяли у меня на непродолжительное время художественные открытки русских художников и до сих пор их не вернули?

В трубке послышались какие-то нечленораздельные звуки и непонятные междометия. Потом Барышев, вероятно, трубку повесил и на этом наш разговор окончился. Я снова позвонил дежурному, прося его соединить меня с Барышевым. Дежурный ответил, что Барышев сам позвонит в ДК и просит никуда не уходить. Прождав полчаса, я снова позвонил в аэропорт. Дежурный сообщил, что десять минут назад Барышев улетел в Красноярск. Больше ни открыток, ни Барышева я не видел.

Думаю, нет надобности комментировать поведение представителя органов Советской власти в Дудинке, бывшего начальника отдела МГБ, подполковника Барышева. Вспомнилась строчка из популярной советской песни, как нельзя лучше подходящей для этой личности: «Каким ты был, таким ты и остался»…

На оглавление  На предыдущую На следующую