Степан Владимирович Рацевич. "Глазами журналиста и актера" Мемуары.
... В новом, 1955 году, я решил взять отпуск за три отработанных года на договорных началах, то есть с оплатой проезда туда и обратно за счет Норильского комбината. Паспорт позволял мне ехать куда угодно в пределах Союза. За год мне полагалось 24 отпускных дня, а с отпуском по договору – еще 24 дня. За время работы нормировщиком я имел еще 36 отпускных дней, которые (по договору) удваивались. В общей сложности продолжительность моего отпуска выросла до пяти с несколькими днями месяцев, и мне предстояло получить около шести тысяч рублей отпускных. Начальство разрешило использовать отпуск в последних числах апреля. На конец мая и июнь профсоюз предоставил мне одну за одной две путевки в Болдури, на Рижское взморье...
В радостном ожидании скорого освобождения из лагеря жила в Норильске Рая. Заканчивался срок её заключения. Уже в марте мог состояться суд, но она уступила свою очередь тем, кто дольше пребывал в заключении и кто находился в более тяжелых условия на общих работах.
В апреле 1955 года в лагерном клубе слушалось дело Раи. На сцене разместились члены суда. В зале сидели подруги по работе и самодеятельности, с которыми Рая выступала на концертах, в спектаклях. Были и просто любопытные.
Судебное заседание развертывалось своим обычным чередом. Прокурор зачитывал дело, перечислял статьи и приводил суду основания для досрочного освобождения. Руководитель КВЧ Крапивко выступала в роли общественного защитника. Она дала Рае отличную характеристику, отметила её плодотворную, полезную работу на общих работах, на общественном поприще в качестве культорга и как участника художественной самодеятельности и также рекомендовала суду освободить из-под стражи. До того, как суду принять окончательное решение, было предложено желающим задать вопросы к потенциальному освобождающемуся, то есть Рае. К удивлению суда, слово попросил прокурор. Получив разрешение, он обратился к Рае:
– Скажите, а вы все еще верите в Бога?
Этот вопрос застал её врасплох. Она никак не ожидала его и не знала, что ответить. Ответишь «Да!» – рискуешь остаться в лагере, ответить «Нет!» – ей не позволяла совесть. Все сидевшие на сцене и в зале понимали, что вопрос задан неспроста, а с умыслом, проверить человека на честность, поэтому никто ничего не произносил. Все замерли, ожидая развязки.
– Да! Верую! – громко и отчетливо произнесла Рая так, чтобы и сидящие в зале могли это услышать.
Прокурор, человек уже не молодой и, по всем признакам, культурный, с усмешкой стал говорить о Гегеле и других философах-идеалистах как о людях глубоко заблуждавшихся, давно раскритикованных основоположниками марксизма-ленинизма, и что не к лицу без пяти минут свободному образованному человеку, какой, как он считает, является Рая, верить в эту небылицу, тем более, что вся действительность постоянно подтверждает отсутствие божественных начал.
Он бы и дальше развивал мысль о никчемности философских утопических учений о Боге, но суд мягко прервал его и, так как больше выступающих не было, удалился на совещание.
Рая чувствовала, что её окутал сплошной туман, мозг сверлила одна неотвязчивая мысль: «Какое решение вынесет суд? Неужели мне и дальше страдать за свою веру? Нет, я этого не вынесу!»
Вышел суд и, стоя, стал зачитывать свое решение: В соответствии с тем-то и тем-то, основываясь на том-то и том-то, во исполнение того-то и того-то…
С Раей, чуть не случился припадок. Она никак не могла дождаться окончательного вердикта и, находясь на грани срыва, вдруг услышала:
– Досрочно освобождается из заключения!
Сразу отлегло от сердца, напряжение спало, уступив место формирующемуся внутри самосознанию освобождения от оков как духовных, так и физических. Мир прояснился, и будущее приобрело розовые краски…
В канун празднования 1 мая – 30 апреля Раю, под конвоем, привезли в Дудинку и сдали в местный отдел МГБ. Её сопровождало пухлое дело со всеми документами, собранными чекистами по обвинению в «смертных грехах», следственным и судебным материалами. Вместо паспорта она получила справку на право проживания в Дудинке на правах ссыльной, с обязательством никуда не выезжать и ежемесячно являться на отметку.
Нашей радости не было границ. Разве мы могли предполагать, что события так быстро развернутся в нашу пользу, что вместо 25 лет исправительно-трудовых лагерей Рая пробудет в заключении четыре года и три месяца.