П. Соколов. Ухабы
ИСПРАВЛЕНИЕ ПЕРЕКОСОВ. РАСЦВЕТ И КРАХ.
" Чорнии бровы, карии очи,
Темни як ничка, ясни як дэнь.
Очи вы очи, очи дивочи,
Гдэ ж вы навчылысь зводыть людэй ? "
Поезд на Софию уходил из Белграда вечером, и мне предстояло скоротать несколько часов. Сдав в камеру хранения на Белградском вокзале багаж и оружие (да, да, и оружие. Его принимали, как любую авоську, приладив номерок), я побродил по знакомым улицам. и окопался в ранее описанном мною зольдатенхайме. Было часа 4 дня, когда радио, игравшее какую то незатейливую мелодию, вдруг прервало передачу. Такие вещи случались нередко. Обычно после этого звучала мелодия бравурного марша, а затем диктор торжественно сообщал о разгроме подводными лодками очередного конвоя, следовавшего из США, или ином значительном успехе германского оружия. Сейчас же пауза затянулась, а затем полились приглушенные звуки траурного марша. Все сидевшие оторвались от своих бутербродов, наступило гнетущее молчание. Затем диктор сообщил о капитуляции последней группировки немецких войск под Сталинградом, и присвоении генерал-полковнику Паулюсу звания фельдмаршала. Затем передача пошла своим чередом, но мне показалось, что за столами все старались не стучать посудой и громко не разговаривать. Поистине это был переломный момент, и в военном, и в психологическом плане. Я вышел не чувствуя под собою ног, и с нетерпением ждал встречи с матерью и друзьями, чтобы поделиться с ними радостью. Поезд шел всю ночь. По сложившейся практике, начальник поезда обходил купе и назначал в каждом вагоне часовых, которые в свои часы (по 1 часу) должны были находиться с оружием в тамбурах вагона, а на станциях - стоять около них на пероне. Это была мера на случай возможной диверсии или нападения на поезд. Пока следов таких диверсий мне видеть не приходилось. Утром, часов в 9, я прибыл в Софию. На конечной остановке 5-го маршрута трамвая, курсировавшего до Княжево, был газетный киоск, где торговал отец Ани и Нины, инвалид войны. Иногда его замещала младшая дочь, девочка лет 14. Она как раз и оказалась там в это время. Я подошел и попросил, чтобы она передала Нине, что я буду ждать ее в 7 часов на старом месте. Девочку я раньше не знал, но она, по-видимому, была осведомлена о делах своих сестер. Поэтому она не очень удивилась самому факту моего обращения. Еe удивило другое. "Ане?"- переспросила она. "Нет, Нине"-ответил я, оставив ее в недоумении. До вечера я успел увидеться со всеми знакомыми. Все были удивлены моему неожиданному появлению, особенно конечно мать, когда я свалился, как снег на голову. В Софии, расположенной на высоте 550 м, в отличие от слякотного Белграда, была настоящая зима, с пушистым снегом и легким морозцем. Конечно это не самое лучшее время для свиданий, но и не такое безнадежное, когда тебе 20 лет и ты в приподнятом настроении, и истосковался по ласковому слову и взгляду. Встречались мы и поотдельности и всей четверкой, но на этот раз интересы наши не перекрещивались, и если мы уединялись то надолго. Матери я ничего не говорил о своих знакомствах и времяпрепровождении, ссылаясь на Ваньку, хотя я думаю, что она не слишком этому верила. Но однажды шило все же выглянуло из мешка. После очередного рандеву, я поехал домой уже часов в 11. В трамвае было не очень много народа. Многие, особенно женщины, с любопытством меня разглядывали и снисходительно упыбались. Я был польщен вниманием, приписывая этот интерес своей ладной форме и личному обаянию. С таким же радостным настроением я зашел в дом, где меня ждал, уже наверное трижды подогреваемый ужин. Я уселся и стал уписывать, как сейчас помню, борщ с добрым куском мяса. Мама сидела на другом конце стола, слушала мою оживленную болтовню, и тоже как то странно улыбалась. Эта улыбка меня насторожила, и я стал испытывать легкое беспокойство. "Ты скажи своей подружке, чтобы она меньше красилась. "- вдруг спокойно сказала мама. Я поперхнулся мясом и на лбу выступил пот. Я скосил глаза на зеркало. и мне стали понятны и смешки пассажиров трамвая и загадочная улыбка матери : я был раскрашен губной помадой не хуже любого клоуна. Совет матери я, понятно, не передал, но после свиданий стал проводить тщтательную "санобработку". Погода стояла хорошая, и даже однажды мы с Ниной совершили большую экскурсию на гору Вито'ша, где в окружении еловых лесов, имелись уютные бревенчатые "хижины" -небольшие отельчики, где можно было перекусить и попить чаю из ароматных горных трав. Однако большую часть вечеров мы проводили под крышей : ходили в кино, в ресторан. В Болгарии ресторан это просто общепитовское заведение, не более комфортабельное, чем любое добротное кафе, и не дорогое. Вечерами там мало народа, и можно было спокойно посидеть в уютном закутке, попить кофе, послушать музыку (по радио). Оркестров и певичек не было, как и танцев. Поскольку наши взаимоотношения устоялись, вероятно следовало бы освободиться от всей той шелухи и вранья, которые сопутствовали нашему первому знакомству, но как то было стыдно признаться в этом, да и всерьез я наши отношения никогда не воспринимал. Незаметно пролетели эти недели, и вот я снова в своей роте. Кое какие изменения у нас произошли. Кое-кто был повышен в звании, кое кто выбыл, в т. ч. и из унтерфюреров. Известные уже Обух и "фон" Орлов стали фельдфебелями, я тоже получил галуны унтерофицера. После двух, отдаленных коротким промежутком, отпусков, я уже не мог расчитывать на скорое свидание с друзьями и матерью. Однако это удалось снова в самом непродолжительном времени. Но прежде того, на моем личном небосклоне произошел удар грома. Вскоре после возвращения из отпуска, я вновь написал письма Ваньке Тинину и Нине, естественно по стилю и содержанию весьма различные. Запечатал конверты, но тут оказалось, что в авторучке кончились чернила. Пришлось идти заправлять. После этой процедуры я написал адреса и стал ждать ответа. В один прекрасный день, когда я дохлебывал свой обед, принесли почту. Мне передали письмо , написанное рукой Ваньки. Я отставил котелок, и стал читать. "Я был очень удивлен, получив твое письмо" писал Ванька, "Ты всегда называл меня то просто Ванькой, то Ванькой-сволочью, но никогда дорогой и любимой Ниной. . . " Дальнейшее цитировать не стоит. С позиций сегодняшних нравов, пожалуй ситуация не слишком катастрофическая, тем более что ничего зазорного в письме не было, но тогда мне это показалось позором, и я не пытался оправдываться. Впрочем пережил я этот удар легко, только немного поскребли на сердце кошки.
Оглавление Предыдущая глава Следующая глава