П. Соколов. Ухабы
"ОСВОБОДИТЕЛИ".
"Мы идем широкими полями
На восходе утренних лучей,
Мы идем на бой с большевиками,
За свободу Родины своей. "
(из марша РОА)
Сборы были не долги. Мы сдали оружие и лишние вещи, распрощались с Остерманом и Ко, и отбыли в Белград. Радость от встречи со старыми друзьями описать нельзя. Расположились мы в здании нашей бывшей казармы, где был штаб нашего, уже бывшего, батальона, но в отдельном крыле. Были кое-какие занятия, но в основном это был организационный период, приезжали новые люди, оформлялись документы. За 2-3 дня до отъезда в Германию, мы получили новую форму. Это была обычная форма немецкого вермахта, но на левом рукаве была эмблема с цветами старого русского флага - белым. синим и красным, и буквами РОА. Знаки различия на погоных были русские, аналогичные тем, которые незадолго до этого были введены а Красной Армии, отныне именуемой Советской. Мы с Вальхом имели по три лычки, но именовались не сержантами, а унтерофицерами. Старое обмундирование сдали в батальон. На прощанье Вальх предложил покутить, но денег не было, и он нашел следующий выход. За недостающее обмундирование удерживали его стоимость по номинальной цене, весьма скромной. Вальх решил зажать наши горные ботинки, вещь, не имевшую сносу. Мы уплатили недостачу, и в тот же день"толкнули" их за тройную цену первому попавшемуся сапожнику. Теперь, ставшие практически ненужными, динары надо было истратить. Местом приложения нашего капитала стал русский ресторан "Байкал". Я уже говорил о ресторанах в их болгарском варианте. "Байкал" был заведением другого сорта. Представление о нем можно было бы получить из фильмов, отражающих времена НЭП'а. Была эстрада, певички и певцы, официанты в псевдо-русском оформлении. Вместо стульев стояли бочонки, с вделанной в сиденье подушкой. В общем было шумно, звонко и накурено. Мы с Алешкой, в нашем еще здесь не виданном обмундировании, присели на скромное место недалеко от входа, на площадке, откуда несколько ступеней вели вниз в основной зал. Рессурсов от нашего гешефта хватало на довольно умеренное количество калорий, как в сухом, так и в жидком исчислении, которые мы и потребляли с солидной неторопливостью, под звуки цыганских романсов. Вдруг входная дверь шумно распахнулась, и на площадке появился джентльмен в немецком мундире, но в синих галифе с красными лампасами. Это оказался казак, из тех казачьих частей, которые немцы формировали под духовным началом бывшего атамана Краснова, и командованием немецкого генерала фон Панвица, из советских и эмигрантских кадров, часть которых была такими же казаками, как мы представителями "высшей расы". Вошедший был сотником (ст. лейтенантом) Сушковым, братом одного нашего однополчанина. Сотник Сушков уже был в стельку. За соседним столиком сидело два пожилых шутцкоровских офицера (к тому времени их одели в немецкую форму, и двойное чинопочитание исчезло), со своими дамами. На них и обратил свои первые взоры белградский казак. Он принялся их костерить эмигрантской сволочью и проч., разнообразя уже известные нам русские обороты новообразованиями, появившимися уже в эпоху социализма. Господа офицеры , и примкнувшие к ним добропорядочные штатские, встали было со своих мест, с недвусмысленными намерениями, но Сушков, столь же недвусмысленно, ухватился за шашку. Назревал скандал. Тут глаза сотника ухватили более дальнюю перспективу, и остановились на нас. Рука его оставила эфес шашки и протянулась к нам. "Вот это настоящие люди!"- возопил он, приближаясь к нам с распростертыми объятьями. После того, как выяснилось, что он нас уважает, и мы его тоже уважаем, Сушков заказал вина, и заплетающимся языком поведал нам, что он уже побывал в России, где живут "настоящие люди", знаком с власовцами, и полон решимости истребить всех до единого большевиков, а заодно немцев и эмигрантскую сволочь. Затем взор сотника приметил где то скромно сидевшего в закутке военнопленного, привлек его в нашу компанию, вновь заказал вина, и после новых заверений в уважении, отбыл "на минутку" и более не появлялся, верно где-нибудь лег костьми. Мы были с одной стороны польщены всеобщим вниманием, которое привлек к нам красноречивый сотник, с другой стороны смущены явным причислением нас к категории таких же забулдыг. За всей этой шумной эпопеей мы несколько просрочили время, отводимое для военнослужащих нашего ранга. Наскоро расплатившись (за свои заказы Сушков все же расплатился сам), мы вышли, точнее вывалились на улицу, и тут же попали в новые объятья. На этот раз патруля фельджандармерии. Но эйфория от только что пережитого, и предстоящего на завтра отъезда в Россию, не была омрачена даже этой неприятной встречей. Мы радостно наперебой сообщали хмурому фельджандарму, что-де мы завтра уезжаем. Слова "Руссланд" и "Остфронт" подействовали на жандарма, хотя наше состояние он понял, видимо, с другой точки зрения. Он осведомился, где мы квартируем. Узнав, что на Банице, он запихал нас в фургон, где уже сидело несколько оживленных или молчаливых субъектов. Когда машина свернула с шоссе в сторону ворот нашей казармы, я вспомнил, о гауптвахте, которая располагалась по соседству, и у меня на сердце заскребли кошки. Однако я облегченно вздохнул, когда машина остановилась против нашего корпуса и фельджандарм скомандовал нам "Raus!". Машина покатила дальше, увозя прочих пленников к их скорбному причалу, а мы, благодаря судьбу, поспешили к своим койкам.
Оглавление Предыдущая глава Следующая глава