П. Соколов. Ухабы
СИОНСКИЕ МУДРЕЦЫ.
"Мардахай подошел к Тарасу, похлопал
его по плечу и сказал :
" Если МЫ и бог захочем, то так будет, как
надо"
(Н. В. Гоголь, "Тарас Бульба")
Я специально напоследок оставил место для одной наиболее колоритной фигуры. Однажды ночью, уже под утро, громыхнула дверь, и в камеру ввели новичка. На него никто не обратил внимания. Кое кто приподнял голову, и вновь забылся в полусне-полудреме, характерном для тюремных ночей. После подъема мы увидели сидящего у стола невысокого худощавого человека лет за 40, с выразительным суховатым лицом и пронзительным взглядом темных глаэ. Одет он был в широкое демисезонное пальто, хорошего качества, бывшее в 40-е годы последним криком моды. На столе лежала велюровая шляпа, бывшая тогда редкостью не только в советской тюрьме, но и на улицах Москвы. Началась очередная анкета. То, что это не советский было ясно без слов. Поэтому первый вопрос был: "Кто по нации?" Короткий ответ: "Жид." - "Кто по профессии?" - "Шпион". Это было необычно и неожиданно. По-русски он говорил плохо, мешая редкие русские слова с чешскими и польскими, и поэтому скоро все от него отступились, да и из-за колючего характера, не спешили освободить для него место на нарах. Я пожалел его и предложил своему тогдашнему соседу П. Кудинову потесниться и дать поместиться вновь прибывшему. Тот возражать не стал: "Хай идёть, жидяка!" Таким образом по соседству обосновался Карл Шварц (Черный), он же Карл Вайсс (Белый). Поскольку я, повидимому, единственный, в то время говорил по-немецки, я стал его основным собеседником и поверенным в делах "фирмы". Родился Шварц на грани веков в захолустном жидовском местечке тогдашней Австро-Венгерской империи ("при покойном императоре Франц Иосифе") в такой же захолустной семье, едва сводившей концы с концами с помощью мелких гешефтов. Подросший Карл, так и не получивший образования, отправился искать счастье в близких и далеких странах. Таким образом он оказался в Палестине, бывшей после Мировой войны подмандатной территорией Великобритании, и обетованной землей для сионистов, уже лелеявших планы создания независимого государства Израиль. Там Шварц изучил ковровое дело, работая сначала на побегушках у хозяина мастерской, затем учеником и подмастерьем, вернулся в Европу и, поселившись в Чехословакии, открыл маленькую ковровую мастерскую. Вскоре бизнес принес успех, росло производство и барыши. И вот тогда то предприимчивый делец попал в поле зрения английской "Интеллидженс Сервис". Подробностей вербовки и характер заданий я не знаю, но знаю, что Шварц, под маркой коммерсанта, побывал во многих странах, где и проворачивал не только торговые дела, но и разведывательные операции. Среди них были и такие, которые были направлены на срыв действий советской разведки.
В годы войны Шварц, по заданию английской разведки, и, видимо, международного сионизма, был направлен в небольшой городок, образованного немцами Словацкого марионеточного государства, на стыке границ с Венгрией, и бывшей Польшей, где, под прикрытием мирной провинциальной жизни, велось активное передвижение контрабандных товаров и связанных с ними лиц. С помощью денежных субсидий и своей агентуры, Шварцу удается заполучить всю местную администрацию, и установить фактический контроль над территорией.
Здесь-то и началась основная фаза задания: отыскивать в немецких концлагерях нужных англичанам и сионистам лиц, в основном евреев, выкупать их у гестаповцев, и затем переправлять их через Румынию, Болгарию и Турцию - в Палестину. Можно себе представить размах и масштабы этой организации, в которую были затянуты и гестапо, и транспортные, и таможенные службы многих стран. Мне все это казалось фантастикой, и я про себя считал это порождением больного воображения Шварца-Вайсса, если бы через какое то время в камере не появился еще один еврей, горбатый, с типичными еврейскими чертами, как бы сошедший с карикатуры из фашистского журнала. Это оказался один из подручных Шварца, профессиональный контрабандист, необразованный, и полный разных еврейских суеверий. Он в долгих беседах со мною, шепотом, прямо или косвенно подтвердил все расказанное Шварцем. Интересны были их взаимоотношения. Этот адютант ненавидел Шварца зеленой ненавистью, как, наверное, раб ненавидит своего господина, но стоило Шварцу шевельнуть пальцем, как этот еврейский Квазимодо срывался с нар и безропотно мчался к своему хозяину. После того, как Чехословакия была занята Советской Армией, Шварц, как говорится, залег на дно, но тем не менее был арестован, вместе со своей то ли женой, то ли любовницей, и целой группой подручных. Шварц был доставлен в Москву, и некоторое время даже проживал в гостинице. Однажды, будучи с негласно сопровождавшим его сотрудником НКВД в ресторане отеля, Шварц увидел знакомого ему англичанина - дипломата, также причастного к разведке. Шварц подал ему условный знак рукой, означавший, что он находится "под колпаком". Это вселило в Шварца оптимизм, и даже после того, как он оказался на Лубянке, а после в Бутырках, он был уверен, что Интеллидженс Сервис не оставит его в беде, и сумеет выкупить его или обменять. Однако дело не продвигалось. Уже увели из камеры второго жидка, уже Шварц , непривычный к голоду, обменял весь свой гардероб на московские передачи, и теперь ходил в потертом красноармейском х/б и стоптанных опорках, а помощь не шла. Шварц стал нервничать, метался, как полоумный, по камере, выпрашивал и курил окурок за окурком, и казалось, потеряв надежду, открыл мне некоторые из своих тайн. Познакомившись с моей историей, он не сомневался в том, что я выйду на волю в самом коротком времени, и дал мне несколько поручений, которые, не имея возможности и права записать, я должен был заучить наизусть. и он ежедневно заставлял меня повторять имена и адреса тех лиц, к которым я должен был обратиться за помощью для него, и естественно для себя. Прошло с той поры почти полвека, а я еще помню о некоторых его поручениях, настолько прочно он заставил меня их зазубрить. Во-первых, мне следовало добраться до того городка, где он жил (сейчас я не помню названия) и найти там его неофициальную подругу-словачку (адрес и имя также давались). У нее хранилась часть его личных вещей, в том числе чемодан. Под обшивкой чемодана была запрятана крупная сумма денег в палестинских фунтах, а в уголках чемодана запрятано по брильянту. У той же особы хранилось и кожаное пальто Шварца с деревянными пуговицами, обтянутыми той же кожей. В пуговицах были сделаны гнезда, где тоже были запрятаны крупные брильянты. Все эти сокровища я должен был поделить между подругой и собой, чтобы с деньгами добраться до Будапешта, и отыскать там следы графа Пе'рейни Жигмонта, или графа Са'лаи Яноша, или сыновей последнего Я'ноша или А'ладара, которые имели связи с английской разведкой, и могли связать меня с теми, кто бы мог выручить из беды Шварца. Нечего и говорить, что мой путь к свободе затянулся на 10 лет, что "Граф Монте Кристо из меня не вышел", а брильянты и фунты закончили свой путь где нибудь в лавке у старьевщика, или на помойке, когда их камуфляж отслужил свой век. Я не помню, кто из нас двоих ранее покинул Бутырку, но так или иначе, в одно довольно прекрасное апрельское утро, меня неожиданно вызвали "с вещами". На нижнем этаже тюрьмы меня завели в маленькую каморку, где стоял стол, за которым сидел некий чин, который и дал мне расписаться в получении 10 лет. На том и закончился весь суд. Не понадобилась моя пылкая речь, не было ни обличителя-прокурора, ни защитника-адвоката, ни господ присяжных заседателей, к которым любил аппелировать Остап Бендер. Была лишь маленькая бумажка, в виде справки, дававшая путевку в жизнь, точнее подобие жизни, о которой мне еще предстоит рассказать.
Оглавление Предыдущая глава Следующая глава