П. Соколов. Ухабы
Я сознательно не хотел нарушать свое повествование отклонениями в сторону психологии и личных переживаний, т.к. они плод моего опыта и раздумий, и всем, кто всего этого не видел и не пережил, будут непонятными, а потому и бесполезными, но все же без этого мои воспоминания будут неполноценными, и я должен нарушить бодрый тон моего рассказа. При описании последнего периода моей жизни, я почти не касался остальных членов нашей семьи и ее мира. Это, в первую очередь, касается моего брата Игoря. Он был старше меня на 5 лет. Вместе с матерью перенес все тяготы скитаний, лишений и болезней. В результате он был замкнутым, болезненным мальчиком, учился неважно, но был склонен к искусствам: рисовал, играл на мандолине, в т.ч. в струнном оркестре Русской гимназии. В общем, и по характеру, и по способностям, мы были прямо противоположны. И в силу этого, и по причине разницы в возрасте, мы не были особенно близки друг другу. Повышенная забота матери, стремление ее не загружать его домашними обязанностями, столь понятные мне сейчас, тогда нередко порождали у меня чувство ревности и недовольства. Но все же мы жили дружно, без серьезных ссор. В период нашей жизни в развалюхе, когда Игорю было 17 лет, и он учился в 7-ом,предпоследнем, классе гимназии, он заболел. Головные боли, галлюцинации, в общем это была тяжкая картина. Существенная медицинская помощь была нам не под силу, если простой вызов врaча на дом стоил немалых денег. В общем, когда дело стало совсем худо, его наконец удалось устроить в государственную бесплатную больницу, куда, как говорили, принимали только перед смертью. Не знаю, насколько справедливы были эти слова в целом, но для Игоря это оказалось именно так. Он умер через несколько дней, вроде бы от менингита. Хоронили его так же по-нищенски, как мы жили. Привезли его в большом больничном фургоне, запряженном парой рослых коней, в простом необитом гробу. Не открывая, его опустили в могилу, поп помахал кадилом, и все закончилось, без венков, поминок и надгробий. Только кучка каменистой глины и простенький крест остались от Игоря. Я сейчас не могу описать того состояния, в котором тогда находился. Скорее всего, это было какое то оцепенение, недопонимание всего, что произошло. Мать, наверное, щадя меня, крепилась и не давала воли слезам и чувствам. Я уже читал "Дети подземелья" Короленко, и слова :"Серый камень высосал из нее жизнь" предстали передо мной в реальном облике. Я сначала воспринимал эту смерть, как нечто случайное, но закономерное, но постепенно понял, и по отдельным высказываниям матери, и по собственному разумению, что она не была неизбежна, если бы мы не стояли на дне жизни, а имели бы деньги и могли обеспечить нужное лечение. Я поздно начал понимать, сколько горя принесли мы матери, и какой стойкостью надо было ей обладать, чтобы, не смотря ни на что, держаться, и суметь поставить меня на ноги, заботясь при этом не только о физическом, но и об умственном и нравственном развитии. Оглядываясь назад, я десятки и сотни раз задерживался мыслью на многочисленных перепутьях моей жизни, прорабатывал в душе возможные варианты, по которым могла бы пойти жизнь, обнаруживал свои промахи и заблуждения, но никогда не испытывал запоздалых раскаяний и жалости к себе. Но чувство вины, безмерной и неискупимой, перед матерью не оставляет меня до сих пор и доставляет немало боли и бессонных часов. Конечно, вряд ли эти строки сейчас дойдут до твоего сердца, сын мой, но все же, обдумывая свою жизнь, решаясь на ответственный шаг, подумай о матери, о том, не причинит ли он ей боли, и не отзовется ли эта боль впоследствии в твоей собственной душе.
Оглавление Предыдущая глава Следующая глава