П. Соколов. Ухабы
Я ВСТУПАЮ В КОНФЛИКТ С ОБЩЕСТВОМ.
Пережитое горе было недолговечным. Молодость быстро залечивает травмы, как весенняя трава не долго хранит следы сапог. Скольким еще таким сапогам предстояло пройти через мою душу! Но сказать, что бесследно зарубцевалась рана, нельзя. Если я созрел к тому времени до понимания социальной несправедливости мира, в которам я жил, если я теоретически определил свой лагерь в будущей борьбе за переустройство жизни, то теперь я ожесточился и стал рваться к активному протесту против тех, кто олицетворял для меня этот несправедливый мир. Однако этот протест вылился в действия, которые не потрясли устои общества, но доставили мне немало шишек.
Для начала я сблизился с одним из моих болгарских сверстников, живших в тех же краях. Звали его Вла'дко. У него был старший брат-Ми'рчо, парень лет 19-20, работавший на фабрике. Где и с кем имел связь этот Мирчо, я не знаю, но через него нам доставались листовки и прокламации с коммунистическими лозунгами, типа "Да здравствует СССР!", "Долой эксплуататоров!" и т.п. Были и более пространные. Листовки эти печатались на небольших бумажках, самодельным зачастую шрифтом, фиолетовой краской, вроде штемпельной. Мы с Владко эти листовки разбрасывали, прикрепляли к столбам и заборам. Видимо, нас привлекли к этому делу, т.к. мы были быстроноги, и нам ничего не стоило пробежать 4-5 км, и распространить их в широком радиусе, подальше от своих мест. Иногда мы забрасывали пачку в кузов проезжавшего грузовика, и они разлетались по пути его следования. Эти листовки вряд ли могли ниспровергнуть власть имущих, но все же напоминали им, что где-то под ногами у них тлеет огонек, способный перейти к пожару. Впрочем такие рейды были нечасты, может три-четыре. В остальном я направил острие своей ненависти на инвалидный дом, с его замшелыми кандидатами в помещики и губернаторы, с его бывшими царями, надменно взирающими со стен церкви-клуба, с величественным князем-попом Ухтомским, предающим проклятьям советскую власть в своих проповедях. Эти политические мотивы тесно переплетались с повседневностью. Так Ухтомский и проживающий с ним молодой здоровый монах, тоже отец Николай, вели душеспасительную работу среди местных девчонок, разоблачая греховность общения с обормотами вроде нас, утверждая их в любви небесной, которая, как утверждали злые языки, распространялась и на служителей церкви. Девки ходили за попами гурьбой, и даже старик Заглухинский, отец лавочника, ворчал: "Что у них ... медом что ли мазан !"Мы - парни демонстративно бойкотировали попа и церковь, кроме разве Баруха, который по воскресеньям прислуживал в церкви, получая, видимо, какую то мзду из скромных пожертвований прихожан, которые собирал староста церкви, похожий на доброго Дедушку-Мороза казак Шепель. Холодная война вскоре переросла в конфликт. Случилось так, что нам не раз, из чистого человеколюбия, приходилось помогать потерявшим управление безногим добираться до дому. Акции эти проходили под знаком "фиолетового креста". Цвет был выбран, исходя из цвета, к которому стремились носы наших клиентов. В тот памятный вечер, я с Димкой, испытавшим когда то тяжесть княжеской руки из за Лэночки, провожали Кота Сиверса, который собирался на именины к своей Адочке. По пути к трамваю нам навстречу попался Колька Потатуев, в весьма неустойчивом положении. Следуя заветам Рыцарей Фиолетового Креста, мы решили доставить Кольку домой. Он сопротивления не оказывал, но по пути, когда выяснилось, что явиться на день рождения Коту предстоит без цветов, Колька Потатуев немедленно взялся восполнить этот пробел. Он зашел во двор одного из инвалидных зданий, где имелись клумбы с ирисами, послышался треск, какой, вероятно, производят слоны, проламываясь через джунгли, и Колька появился с огромным букетом ирисов. Кот убыл, а Колькина душа требовала простора. И тут я подсказал, что было бы неплохо снять языки с церковных колоколов. Вот будет смех! Начнут дергать веревки, а звона нет. Ляпнул я просто так, но Колька загорелся и немедленно полез на помост под колоколами. Понятно, что по причине плохой устойчивости Кольку повело, и он повис на веревке, подняв среди ночи трезвон. В десятке метров оттуда была сторожка, где любители карт по вечерам играли в преферанс. Думая, что пожар, игроки выскочили на улицу и приняли в объятья Кольку. В общем Колька покаялся, вся история всплыла, и я имел крупные неприятности. Спасибо, не дошло до школы, но отношения с попами достигли крайнего накала, и я стал эталоном нечестивости, и общение со мной благочестивым отрокам, а паче отроковицам, было противопоказано под страхом репрессий в потустороннем мире. Впрочем усилия пастырей были бесплодны, и деятельность Парагвайцев оказалась более притягательной, чем библейские легенды о легкомысленной жене Лота, превращенной за ослушание в соляной столб. В эту пору на местном небосклоне появилась новая звезда - Надя Ястребова. Она училась в болгарской гимназии, была на класс старше нас, была серьезной девушкой, возбуждала в нас робость и благоговение. С нашей компанией она была сдержанно приветлива, но общалась редко, и тем более безрассудства и решительности потребовалось, чтобы в один звездный весенний вечер признаться ей в любви. Я ожидал, что разверзнется земля, или ударит молния, но вдруг услыхал слова о взаимности. Я был ошеломлен, и даже несколько разочарован: богиня спустилась на землю. Ну что же. Шок прошел и начался мой первый серьезный роман. В общем мы хорошо и долго дружили, но все же эта встреча оставила у меня в основном воспоминание о том, что моя симпатия увлекалась латынью и я, чтобы не отстать от нее, приналег на все эти "аблятивусы абсолютусы" и "аккузативусы кум инфинитиво", что принесло мне пятерку по латыни и благосклонность классного руководителя. Чтобы подробнее пояснить, в чем она выражалась, мне придется описать некоторые моменты школьной, да и вообще общественной жизни. Дело в том, что когда государство не проявляет заботы о своих отверженных, широкая общественность сама организовывает взаимопомощь, способствующую как то сократить разрыв между достатком и нищетой. Таким образом возникла традиция "зимней помощи", когда происходил сбор пожертвований, которые потом, в той или иной форме, распределялись между бедняками, через местные советы, или иные общественные организации. Что мне особо хочется отметить, что эта помощь не требовала ни справок, ни обследований, ни других унизительных процедур. Те, от кого зависела выдача помощи, сами знали состояние дел в коллективе или округе, и выделяли помощь, исходя из потребностей и возможностей. Так, например, нам пару раз приносили талоны на топливо от сельсовета. Наш классный, Михаил Войнов, однажды побывал у нас, чтобы проведать меня во время длительного отсутствия по болезни, и этого посещения ему было довольно, чтобы определить уровень достатка нашей семьи. В школе также производился сбор средств для помощи неимущим ученикам. Делалось это так: каждому выдавался конверт, в котором находился печатный листок с просьбой оказать посильную помощь. На следующий день, уже запечатанные конверты с деньгами, сдавались и, в присутствии класса, вскрывались. Деньги складывались в кучу, считались, на что и составлялся акт. Листки были анонимны, кто сколько сдал было неизвестно, и никому не приходилось ни чваниться своей зажиточностью, ни краснеть за свою бедность. Впрочем сумма получалась внушительная, т.к., как я говорил, среди учащихся было немало из состоятельных семей. Через какое то время тех, кому педсовет определил помощь, в индивидуальном порядке вызывали в канцелярию, где им вручалась некая сумма наличностью, за которую они и расписывались. Никакого отчета, куда и для чего эти деньги использовались, не требовалось. Вот таким образом я дважды получал по 1000 левов - максимальный размер помощи. Это равнялось месячному заработку среднего рабочего, и хватало на приобретение всего комплекта обмундирования (не высшего, естественно, качества). Состояло же оно из черных брюк и кителя с 4-мя накладными карманами, шинели, фуражки, ремня с пряжкой. Фуражки отличались цветом околыша : синий, зеленый (у нас, в силу традиции, вся фуражка была темно-зеленого цвета) Под цвет околыша были и петлицы на шинели, а у нас и воротник кителя. На околыше фуражки и бляхе ремня носилась эмблема школы. Учащиеся должны были постоянно носить с собой удостоверение личности, которое могли изъять учителя или полиция, в случае нарушения порядка, и передать в школу. Дисциплина была строгая. Исключить могли запросто, и за неуспеваемость, и за прогулы, и за серьезные проступки, вроде снятия колоколов.
Какова же складывалась ситуация в политике, как в масштабах страны, так и в мире в целом, в конце 30-х годов? В Европе шло противоборство стран "демократии", во главе с Францией и Англией, с силами фашизма, возглавляемыми Германией и Италией. Борьба эта изобиловала политической суетой, заседаниями Лиги Наций, резолюциями, конференциями по разоружению. Все это творилось на фоне межпартийной грызни, смены кабинетов, в стане демократии, и последовательной и целеустремленной политики ее противников, основанной на подавлении внутренней оппозиции и политике реванша и агрессии - в сфере международных отношений. Показателен для этого следующий анекдот, ходивший в то время : Над озером потерпел аварию самолет. Находившиеся в нем француз, немец и итальянец упали в воду. Немец поплыл саженками: "Хайль Хитлер! Хайль Хитлер!...." и выплыл. Итальянец поплыл по-собачьи: "Дуче, дуче, дуче...."и тоже вышел на берег, а француз сделал "Блюм!" и утонул. Имелся в виду Леон Блюм, премьер Франции и лидер так называемого "Народного фронта". Советская дипломатия также не была пассивной Она старалась объединить антифашистские силы для отпора им и предотвращения надвигавшейся войны, но безуспешно. Двурушничество буржуазии, связанной многими узами с военно-промышленными монополиями Германии, сводило на нет усилия дипломатов. Шаги к наведению мостов между конфронтирующими блоками, т.е. к "разрядке", как это мы называем теперь, предпринял югославский король Александр. Он совершил ряд поездок, в ходе которых вел переговоры с главами других государств. Был он и в Болгарии. Однажды идя по шоссе, нашей главной улице, я увидел необычный автомобиль. Я и тогда проявлял интерес к автомобилям, знал все марки и модификации не очень многочисленных машин, и поэтому незнакомая модель сразу же привлекла мое внимание. Это был большой "фаэтон" с откинутым тентом, с характерными линиями носа, присущими марке "Паккард". Машина катилась бесшумно на небольшой скорости, и от ее созерцания меня отвлекла незнакомая военная форма сидящего на заднем сиденье человека. Когда машина приблизилась, я сразу узнал царя Бориса и сидящего с ним рядом короля Александра. Я несколько опешил, увидев сразу двух монархов в 5 метрах от себя, и имел, наверное, достаточно глупый вид, хотя быстро пришел в себя и замахал рукой. Король приподнял руку к козырьку, царь усмехнулся и кивнул головой. Я побежал домой докладывать матери. Через несколько дней король Александр, ступив на землю Франции, был убит хорватским националистом, но нити этого преступления тянулись в Берлин.
Надо сказать, что дипломатическая активность СССР проявлялась не только в Лиге Наций. В Софии открылось представительство по продаже автомобилей, появился магазин "Русская книга", один из кинотеатров был арендован для показа советских кинофильмов. Полпредом СССР стал Раскольников, видный деятель революции ленинской эпохи. Что касается автомобилей, то они не приобрели популярности. Грузовые ЗИС-5, Эмки и ЗИС-101 появились в одиночных экземплярах. Зато книги нашли большой спрос, как у болгар, так и у представителей русской колонии. Были отличные учебники по математике Киселева, и они были даже приняты в Русской гимназии в качестве основного учебника. Я тоже был завсегдатаем этого магазина, до известной степени познакомился с его хозяином, человеком осторожным, сдержанным на контакты, и отменно некрасивым. Эмигранты сразу же причислили его к чекистам. В этом слове звучало что то зловещее. Но особую роль в деле пропаганды сыграло кино. После показа первого же фильма "Веселые ребята", песни "Сердце" и "Марш веселых ребят" в считанные дни завоевали Софию. Они звучал везде на русском и болгарском языках. Потом был "Цирк". Когда звучала песня "Широка страна моя родная", зал подхватывал ее. Это было захватывающе и переполняло сердце гордостью. Я ходил на все фильмы и нередко на них встречался с Тарзаном и обменивался с ним впечатлениями. Эта общность интересов примирила меня с ним.
События 1937-38 гг докатывались до Болгарии смутным и искаженным эхом Ни суть происходящего, ни его масштабы, не доходили до сознания, и даже бегство Раскольникова, и его последующее появление во Франции в качестве "невозвращенца", не вызвало заметного резонанса. Правда, в кругах эмиграции появилось известное оживление: возникали толки о пауках в банке и скором крахе большевиков, доставались из сундуков побитые молью брюки с лампасами и протирались потускневшие "Владимиры" и "Анны", но в целом внимание было поглощено событиями, развернувшимися в непосредственной близости. Гитлер проглотил Австрию, на очереди были Судеты, затем вся Чехословакия. В Болгарии набирали силу правые. Были запрещены оппозиционные партии, приутихли даже македонцы, и вместо сообщений об очередном македонском убийстве, стали появляться сообщения о политических процессах и арестах. Возникли молодежные политические организации. Среди них и шовинистическая организация "Ратники". Формально участие школьников в этих организациях было запрещено, но на деле все чаще на кителях стали появляться значки, в том числе и красный круг с зигзагообразной стрелой. эмблемой "Ратников". В туалетах обычные нецензурности вытеснялись политическими надписями. Например: "Да здравствует Гитлер!" Размашистая черта пересекала Гитлера, и ниже писали Сталин. Это повторялось многократно, пока хватало места. Красовались Серп и Молот. Ниже Ратники изображали свою эмблему. Под ней коммунисты рисовали ту же эмблему, но вместо стрелы рисовали переломленную зигзагом мужскую принадлежность, с угрозой проделать эту операцию над Ратниками. Наконец ниже была глубокомысленная рецензия: "До чего же дошла свобода слова, если единственной трибуной человеческой мысли стали сортиры!". Вот в таком, бурлящем страстями мире, проходили последние годы моей гимназической жизни, и их гул не могли заглушить трели соловьёв и воркованье Нади Ястребовой.
Оглавление Предыдущая глава Следующая глава