Владимир Воробьёв. Поздний реабилитанс
В апреле 1954 года нас этапом перевели в 01 л/о. Носил я тогда лагерный номер АП-42. Не помню, в какое время, но в 1954 году с нас сняли номера, выломали в бараках оконные решетки, сняли замки на дверях, стали платить деньги, разрешили носить вольную одежду.
Попал я, как обычно, в штрафную бригаду. Работали мы на строительстве нефтеперегонного завода в основном на земляных работах: копали траншеи под трубы, котлованы под опоры и под фундаменты зданий.
В ларьках появились разные хорошие продукты, которые я теперь накупал про запас: и тушенку, и сгущенное молоко, и всякие джемы и повидло. Этого добра у меня всегда было с мешок, да еще мешок с книгами. В рабочей зоне всегда можно было по спекулятивной цене купить водки. Вечером, после нашего ухода, часовых снимали, утром их ставили вновь. До развода часовых частенько приходили женщины легкого поведения, "стоили" они тогда три рубля. Дело прошлое, на все эти блага я никогда не кидался. За все время заключения я выпил, может быть, раза три, а как многие тогда обо мне говорили: "Воробью вместо женщин - книги, ему больше ничего не надо". Через бесконвойников многие заключенные завязывали "романы" с женщинами-вольняшками и с женщинами из другого лагеря. Я не занимался этим в первое время. Со временем и у меня возник "роман", но об этом позднее.
Жилая зона со временем благоустраивалась. Подполковник Громов стремился, чтобы его лагерь был образцово-показательным. Почти все пространство между бараками летом занимали цветы, дорожки были посыпаны песком, было много забетонированных бассейнов с фонтанами и скульптурами.
В зоне почта круглые сутки работал кинотеатр, где показывали лучшие картины того времени. Приезжали к нам артисты, был однажды знаменитый в то время омский хор. Было множество разных курсов: столяров, плотников, бетонщиков, слесарей, электриков, шоферов, сварщиков, киномехаников и многих других.
Позднее можно было сняться с общего питания и заказывать блюда в коммерческой столовой. Снабжение в магазинах, было отличное, даже вольные многое покупали через нас.
В то время я усиленно занимался самостоятельно математикой и физикой по институтской программе. Книги, нужные мне, можно было выписать. Много всякой литературы получали и другие заключенные и обменивались ею между собой. Прочитал я много философских сочинений: Аристотеля, Платона, Платина, Кондорсэ, Тэна. Гегеля, Лао Цзы, попался мне в руки даже Коран. Ходили мы тогда пешком до рабочей зоны километра три-четыре. По дороге рядом со мной в то время ходил литовский профессор философии Буга. Каждое утро и вечер по дороге на работу и с работы он читал мне лекции о западно-европейской философии: Канта, Гегеля, Шопенгауэра, Ницше, Бэкона, Фрейда, французских энциклопедистов, многих, многих других. Как он говорил, он читал курс Шведского университета. От него я почерпнул очень многое из истории философии Запада. Позднее, в 1956 году, он сам усиленно штудировал Маркса, писал конспекты и на комиссии Верховного Совета все их показал, сказал, что переосмыслил свои взгляды, понял правоту марксизма: по-видимому, ему поверили и отпустили на свободу.
С Борисом Врангелем мы дружили постоянно, он несколько раз посылал деньги моей матери, потому что они у него были лишние, родственников у него не было. Частенько у него бывал Лев Николаевич Гумилев - сын знаменитого поэта, но у меня, с ним близкого знакомства как-то не состоялось.
В августе 1954 года наше первое дело было пересмотрено, срок был скинут до 10 лет и меня перевели в бригаду с малой судимостью. Почему-то начальство долгое время не обращало внимание на существование у меня второй судимости. Мы ходили на новый объект - завод синтетического каучука, тянули вокруг него забор колючей проволоки. Был случай: конвой напился, наши заключенные взяли у них оружие и сами себя доставили на машине в зону. Однако вскоре, месяца через полтора, вскрылось, что у меня есть вторая судимость. Меня снова перевели в бригаду большесрочников, где бригадиром был Врангель. Потом мы с ним не расставались до этапа в Тайшет в 1958 году.
Одно время я работал на строительстве градирни для Омской ТЭЦ. Это был отдельный объект, на который ходила наша бригада. Я стоял тогда на обработке древесины в горячем растворе креозота. У меня был небольшой кран, с помощью которого я поднимал и опускал древесину. Работа была вредная, но довольно легкая. Бригада состояла в основном из прибалтийцев. Это был очень трудолюбивый и честный народ. Настолько честный, что иногда к нам на объект вольная продавщица привозила продукты в ларек и, оставив их, уезжала. Мы сами взвешивали на весах то, что нужно, сами расплачивались, и не было случая, чтобы кто-то обманул продавца. Мы тогда шутили, что у нас полный коммунизм.
Наступил 1956 год. К нам приехала комиссия Верховного Совета по пересмотру дел. Подавляющее большинство заключенных было отпущено, остальным снижены сроки. Мне же, из-за второй судимости, особенно, по-видимому, из-за принадлежности к РКДПР (Рабоче-крестьянской демократической партии России), срок снизили до 15 лет, а это значило, что сидеть мне еще более 10 лет. Из более чем 20 тысяч заключенных нас осталось в лагере всего 700 человек. Нам для работы дали всего один объект - маслозавод, завод технических масел. Постепенно к нам в отдельную отгороженную зону стали привозить уголовников. Дело, видимо, клонилось к ликвидации нашего лагеря.
Предыдущая глава Оглавление Следующая глава