Натан Крулевецкий. Под пятой сталинского произвола
Домчались до тюрьмы, открылась ее страшная пасть и проглотила нас. Выгрузили и завели в распределительную камеру. Жутко грязный, неосвещенный хлев без скамеек. Сотни людей набиты туда как сельди, плотно прижаты друг к другу стоя, опуститься на пол невозможно, негде и затопчут. Это был улов этой ночи, который отстаивался до рассвета, когда начинали разводить по тюремным камерам, предварительно подвергнув тщательному обыску и отобрав верхнюю одежду в дезинфекцию.
Сегодня распределительная камера была особенно переселена. Обычно аресты шли по какой-то классификации. Сегодня наловят одних литовцев, т.е. бывших литовских граждан, или людей литовской национальности, которые уже давно проживают в СССР или даже родились здесь, но они подозрительны тем, что в их сердцах может появиться симпатия к своей национальности, или к родине их праотцев. Назавтра наловят латышей, эстонцев и т. под.
А теперь, вот уже несколько ночей ловили поляков. Их было много и камера была переполнена. Но к обычному улову сегодня прибавилась еще одна деревня. Сегодня привезли оттуда 120 человек колхозников и вместе с ними их вербовщика. Вербовщиками именовали тех, которые из малодушия признавались во всех возводимых на них ложных обвинениях, и еще соглашались назвать участниками своих якобы контрреволюционных дел всех, первыми пришедших на память, знакомых, а главное, подсказанных следователем, людей.
Чем же провинилась эта деревня? Как-то колхозники изъявили недовольство размером аванса и два дня не вышли на работу. Это случилось больше года тому назад, а потом все уладилось. А теперь, когда искали всяких поводов для массовых репрессий, вспомнили и этот случай и объявили его контрревол. бунтом и всех колхозников посадили в тюрьму осудили тройкой и дали им по 10 лет на голову, общим счетом 1200 лет. Все это не могло обойтись без вербовщика. Нельзя же было уговорить каждого колхозника оклеветать себя, что он восстал против Советской власти. Слишком много труда и времени потребовалось бы. А тут подобрали самого дурного, трусливого и податливого мужичка, написали ему нужную бумажку и он за всех расписался.
Не всегда следователю удавалось заставить своих жертв называть фамилии, тогда они сами сочиняли эти списки и версию какого-либо к.-р. акта, якобы содеянного этой группой, а вербовщик только ставил свою подпись под готовым протоколом.
Припоминается и другой случай. С нами сидел инструктор ЦК КПбУ. Он постоянно разъезжал по командировкам. Когда убрали секретаря ЦК, то за ним следовал в тюрьму и весь его штат. Тогда попал и наш инструктор. Он не знал за собой никакой вины и по натуре был робок и труслив. Он умирал от страха перед возможными пытками, он был наслышан о них, еще работая в ЦК. Потому, как только позвали его к следователю, он сразу согласился записать под диктовку следователя, самые страшные преступления, которые следователь придумает и подскажет. Наконец, когда сочинение было готово, прочли инструктору протокол и он без возражений подписал. И тогда следователь, вроде бы отдыхая и балагуря, завел с инструктором разговор о приключениях во время командировок. Инструктор обрадовавшись, что обошлось без пыток стал очень словоохотлив. Он подробно рассказал в каких городах был, куда заезжал с кем встречался, с кем вечера проводил. Набралось 84 человека, всех их следователь включил в протокол и образовался контрревол. центр, возглавленный Инструктором ЦК. Последний признался, что он разъезжал со специальным заданием, вербовать участников для осуществления своего контрревол. задания, полученного от Секретаря ЦК. Эти все лица которых он назвал, являются участниками его группы. Этот инструктор сидел со мной рядом, все рассказывал мне и убивался от угрызений совести и подыскивал способ покончить с собой.
Оглавление Предыдущая глава Следующая глава