Натан Крулевецкий. Под пятой сталинского произвола
Пятая тетрадь
21 апреля 1970г.
Вскоре меня еще раз пригласили к следователю. Он был уверен, что после моих видений в “камере ужасов” я всю его ложь и клевету подтвержу и подпишу. А я и не собирался. Он твердил свое, а я оставался при своем. И тогда он мне заявил: “Закончим следствие без тебя”. И в тот же день тройка присудила меня к 10 годам заключения за антисоветскую агитацию и по подозрению в шпионаже. Этот приговор был вынесен 4 декабря 1937 г. а узнал я его содержание только через 20 лет, в мае 1957 года.
Вечером после отбоя пошли по камерам вызывать на этап. Скоро коридор набился до отказа, всю ночь нас выкликали и сортировали, кого куда послать, а наутро погрузили в вагоны. Пока наш эшелон маневрировал на Киевской товарной станции, в тюрьме хватились, что в наш вагон попали двое из камеры, где лежал тяжело больной с подозрением на сыпной тиф. Срочно приехала медицинская комиссия, приказала отцепить наш вагон. А нас выгрузили и отвели в тюрьму на длительный карантин.
Этот случай имел для меня двойной положительный результат. Я спасся от Колымы, куда шел наш эшелон, и я получил возможность увидеть жену, хотя бы на расстоянии. Последней возможности были лишены почти все арестанты поголовно. Нас содержали в большом секрете, как таинственных и страшных государственных преступников. Как только нас вывели из своих домов, мы канули в неизвестность для своих родных. Нигде не давали им никаких справок о нас. Мне жена потом рассказывала, что куда она ни обращалась, ей везде давали один совет - забыть меня. А когда она, невзирая на эти советы, явилась к военному прокурору во второй и третий раз, он ей пригрозил арестом, если она не прекратит поисков меня. Эту угрозу она приняла всерьез, она знала о некоторых таких случаях, и все-таки поиски не прекратила, только в дальнейших своих походах она носила с собой запасное белье на случай ареста. Она добралась до коменданта внутренней тюрьмы МГБ. Он, пользуясь своим положением и чужой бедой, требовал от нее взаимных услуг за выдачу тайны. Авансом он сообщил ей, что я осужден на 10 лет (это и не было секретом, об этом, что всем дают по круглой десятке, знали многие на воле), но за что осужден и где нахожусь в данное время, это он отказался сообщить ей.
И даже таких скудных сведений о своих близких редко кто получал. Абсолютное большинство семей безуспешно обивали пороги, чтобы узнать об их, ни в чем неповинных, отцах или детях, куда их запрятали и в чем обвиняют. Они стучались в “безжалостные” ворота тюрьмы снаружи, а мы рвались к ним изнутри. Мы требовали свиданий, передач и переписку или, хотя бы только сообщить, что мы живы и где мы. Но нам и это запрещали, по новому тюремному уставу Ежова. Нам все говорили, что это разрешается только осужденным, а не подследственным Они надеялись, что мы все равно никогда не узнаем, когда нас осудят, поскольку судили заочно, поэтому им никогда не придется удовлетворить наши требования.
Но теперь, когда нас вернули из эшелона в тюрьму, от нас больше нельзя было скрыть, что мы осуждены. И мы потребовали дать нам возможность связаться с родными письменно. Три дня водили нас за нос, пока мы, в знак протеста, не отказались от пищи всей камерой (у меня уже был опыт и я рассказал о своем случае в “камере ужасов”, все меня поддержали). На нашу голодовку тюремное начальство ответило угрозами, что нас будут судить за коллективный бунт. Мы не испугались и настаивали на своем. Через сутки нам принесли, каждому по почтовой открытке. Но тут же объявили, что запрещается сообщать о себе, что 1) осужден, 2) насколько и 3) за что (наши тюремщики вынуждены были скрыть свои злодеяния от миллионов семей репрессированных. Это могло вызвать нежелательную реакцию). Можно только просить прислать одежду и продукты. Ни о каком свидании речи быть не может. Мы написали открытки и сдали начальству для отправки. Но они их отправили в огонь. К счастью, это было не первая наша попытка дать знать родным о постигшей нас участи. Когда наш эшелон маневрировал вдали от станции, мы бросали на дорогу записки с обращением к прохожим, чтобы они вошли в наше положение и доставили бы наши записки родным. Немного нашлось храбрецов и отзывчивых людей среди прохожих, готовых рискнуть своей головой, во имя помощи неизвестному ближнему и только немногие записки дошли до родных. Получила записку и моя жена.
Оглавление Предыдущая глава Следующая глава