Новости
О сайте
Часто задавамые вопросы
Мартиролог
Аресты, осуждения
Лагеря Красноярского края
Ссылка
Документы
Реабилитация
Наша работа
Поиск
English  Deutsch

Натан Крулевецкий. Под пятой сталинского произвола


Толпа обездоленных родственников

На товарной станции скопилось около десятка эшелонов с арестантами. Они здесь простаивали 3-4 дня, и каждый день подходили все новые эшелоны из Одессы, Житомира, Винницы и т.д. А на площади перед эшелонами гудела толпа в 10 тысяч человек. Это были обездоленные родственники, разыскивавшие своих бесследно исчезнувших отцов жен и детей. Они ходили вдоль эшелонов и выкрикивали имена своих отцов и мужей, а из вагонов раздавались ответы не самих родных (такая встреча случалась редко), а тех, которые с ними сидели. Большинство не получало никакого ответа и ходили сюда изо дня в день, все не теряя надежду на встречу. Так 13-летний мальчишка обошел все эшелоны и звал отца. Поравнявшись с нами, он нам объяснил, что матери у его нет, они жили только с отцом, а теперь отца забрали вот уж два месяца. У него остались на руках маленькие братишка и сестренка. Он их запирает и каждый день приходит сюда искать отца.

Старуха с трудом плетется вдоль эшелона и с плачем зовет: “Сема, Семушка!”. Это единственный сын ее, единственный кормилец. Она произносит его имя как молитву к Всевышнему, чтобы он вернул ей украденного сына.

Голоса умножаются, повышаются, над площадью стоит громкий стон, который вырывается из тысяч наболевших грудей. Кто их услышит?

Рядом с этим надрывным криком, идет и другая перекличка, более тихая, но не менее трагичная. Перекликаются эшелоны. Встретились муж и жена и перекликаются из-за решеток. Он кричит: “10 лет Колымы”, а она ответствует “5 лет Чарджуй”. Это они сообщают друг другу, полученные сроки заключения и места назначения. Это “привилегированные” арестанты. Их судила не местная “тройка” а Московское ОСО (“особое совещание”, заочное центральное судилище при НКВД). У них был обычай, сообщать своим жертвам приговора, при отправке из тюрьмы. ОСО судило чаще все ответственных работников, людей, занимавших ответственные общественные должности. К ним применялись репрессии, более чудовищные, чем к рядовым людям. Последних вырывали по одному или нескольких из семьи и уводили, оставив семью нетронутой. Семья арестованного потом подвергалась общественному остракизму. Детей исключали из комсомола, выгоняли из университета, жен снижали с работы, исключали из партии, или выносили приговор. Одним словом, всякие общественные организации, не имеющие никакого отношения, ни к следственной, ни к судебной, ни к репрессивной политике, старались изо всех сил доказать свое одобрение и сочувствие карательной политике правительства. Если кого наказывали, по вине, или без всякой вины, то общественные организации, где он работал и где его хорошо знали и должны бы заступиться за него, они, вместо этого расправлялись с его семьей, желая выслужиться перед органами и доказать им свое рвение. Но все это происходило на “свободе”. Семья оказывалась обездоленной и загнанной, после ареста одного из ее членов, но продолжала существовать как семья.

Совершенно по иному поступали с ответственными должностными лицами. В данном случае, за арестом главы семьи, последовал и арест жены, независимо от того, что она никакой должности не занимала, а была обычная “домашняя хозяйка”. А детей отправляли в детдом как беспризорных. Одним словом, семьи вырывались с корнем и рассеивались по ветру, чтобы они не могли больше найти друг друга и объединиться. Такая жестокая расправа применялась Сталиным с его опричниками к людям, наиболее преданно и честно служившим в органах партии и правительства.

И вот на сборном пункте украинских арестантов, на Киевской товарной станции, иногда встречали эшелоны мужей и жен и секреты НКВД выплывали наружу, и разорванные семьи находили друг друга и обменялись адресами.

В толпу родственников, атаковавших эшелоны, попали и наши жены, т.е. жены арестантов, снятых с вагона на карантин. Они встали против нашего вагона и перебрасывались с нами отдельными словами. Передачу им категорически запретили, но они воспользовались маневрами эшелона, бежали за ним, и на ходу забрасывали к нам, в окошечко товарного вагона, продукты. Охрана их отгоняла, угрожала пристрелить и стреляли в воздух, но она была бессильна. Десятки раз охрана принималась очищать площадь, где была многотысячная толпа, в большинстве женщины и дети. Охрана выстраивалась в плотный ряд и с ружьями наизготовку шли в наступление на толпу. И только удавалось оттеснить немного, как толпа тут же снова возвращалась на ранее занятые позиции. В эшелонах была их жизнь, их родная кровь и вся их судьба. Разве легко оторвать людей от своей судьбы.

Здесь, на Киевской товарной станции, в арестантском эшелоне, мы и встретили печальный 1938 Новый год. Уже в тюремной камере сблизился и подружился с некоторыми учителями. Вот мы и выложили на бочке дары, полученные сегодня от жен, и устроили печальную церемонию встречи нового года. Наши жены тоже не уходили домой всю ночь. Метрах в 200 от эшелона они зажгли костер и все время перекликались с нами, чтобы ощущать нашу близость и хоть немного подбодрить нас. Никто из нас не догадывался, что большинство из наших жен провожают своих мужей в последний путь, что они обречены на скорую гибель в лагере от голода, холода и непосильного труда, что это последнее наше свидание. Никто из нас не питал надежды на хорошее будущее, но никто также не представлял какие тяжелые испытания ждут нас.


Оглавление Предыдущая глава Следующая глава

На главную страницу сайта