Натан Крулевецкий. Под пятой сталинского произвола
Пока жена дожидалась свидания, у меня события развертывались своим чередом.
Лагерь - это самое беспорядочное из всех беспорядков, существующих в стране, а пересылка - это лагерный беспорядок в квадрате. В лагере арестант все-таки нужный объект для работы. И начальство, с которого требуют продвижение этой работы, вынуждено создать работяге минимальные условия спокойствия и безопасности, хотя бы формально (фактически и вор, бандит и убийца, всему хозяева в лагере и начальство редко ограничивает их произвол, а чаще всего делит с ними барыши с ограбления арестантов работяг. Мы приехали в лагерь в начале 1938 г. приехали в лагерь Углича, на левом берегу Волги. Нас поместили в отдельный городок, чтобы уберечь нас от воровства и грабежа, господствовавших во всем лагере (среди нас воров не было одни политические). И не смотря на такое бережение, каждый день и ночь исчезала одежда у нескольких наших этапников. Одежда наша была вольная, и в Угличе на рынке ее охотно покупали и взамен слали в лагерь водку. Через полгода всех тысячу человек нашего этапа обокрали и обрядили в лагерное тряпье.
Лагерная почта находилась в 100 шагах от нашего городка, а чтобы принести оттуда посылку вечером, нам приходилось собираться человек по 15-20. И несмотря на эту предосторожность, на нас налетали и одну-две посылки похищали у нас. И даже когда посылки уже лежали у нашего изголовья, их ночью вытаскивали, если человек крепко уснул после изнурительного дневного труда, или вышел во двор по надобности.
Администрация лагеря мало беспокоилась этим нашим горем. Она только знала, как выжимать из нас последнюю каплю крови на работе. У нее был один лозунг: “подавай нам план и сверх плана”. А питание мы получали самое скудное и люди выбивались из сил и тянули лямку. Но чтобы совсем не упасть, они обращались к своим родным на воле. Те, узнав о таком бедственном положении своего отца, мужа, брата или сестры, собирали все крохи, оказывали себе в самом необходимом, лишь бы послать что-нибудь своему погибающему родственнику. Получив такую посылку и зная какой ценой она собрана, мы с великим бережением расходовали каждый грамм жира, каждый кусочек сахара, чтобы подольше иметь подспорье к лагерному, обезжиренному и безвкусному питанию. Можно представит себе какое великое горе постигало нас, если, при попустительстве начальства, у нас вытаскивали посылку из под головы, на другой день получения ее из почты.
Со стороны начальства это было не только попустительством, а коварно продуманной системой издевательства. Вполне можно было отделить политических от уголовников, но их специально селили с нами, чтобы нам не было “ни дна, ни покрышки”. Аппарат пыток и мучительства должен был работать безостановочно. На работе нас доконали погонщики, а на отдыхе уголовники.
Они еще потому селили с нами воров, потому что им было не под силу управиться с ними, и они нами откупались, отдавая им нас на съедение, чтобы они этим хоть немного удовлетворились и перестали бы беспокоить начальство своими претензиями. Этим смешением еще преследовалась цель, посеять рознь между заключенными, чтобы они не смогли объединиться для протеста и единого действия.
Эта бесчеловечная система смешения была продумана и проводилась с центра, с ведома всех “гуманных” деятелей, трезвонивших на всех перекрестках, что они явились спасать человечество и цивилизацию, этих новоявленных христов-спасителей.
Выше я описал, как жилось с ворами в лагере, а на пересылках все эти мерзости множились в квадрате и кубе. Это был настоящий бедлам. Несколько десятков воров проживало здесь постоянно. Их никто не осмеливался трогать, им удавалось откупиться от всяких этапов. Здесь они вели роскошную жизнь, они обирали всех пришельцев, которые менялись каждый день. Им хватало на водку, карты и план (такой вид опиума). Как зайдешь в барак сразу бросалось в глаза, как они сидят в почетном углу и играют в карты. Ты только появлялся, а они уже разыгрывали твою одежду, кому она достанется.
Из изолятора я вышел с большой матрацной наволочкой, наполненной одеждой. Жена в каждый приезд привозила все новую и новую одежду. Она мне вовсе не нужна была, но я не мог сказать об этом жене, нам не разрешали никакого общения, ни лично, ни письменно. Выбросить эту одежду я не мог, зная что жена, тратит на нее последние свои копейки, переживая нужду. Вот я и носился с мечтой отправить одежду обратно, а пока пришлось тащить на себе непосильную ношу. Придя в пересыльный барак первой моей заботой было отобрать часть одежды и отнести на почту. Все остальное я сложил в мешок и оставил на попечение дневального, как оказалось, первому сообщнику воров. Пока я ходил на почту, оставленных вещей не стало, а на мои претензии ответили угрозой набить морду. Обычно такая угроза хорошо действовала. Пострадавший обычно умолкал и отходил в сторону. А я пошел к коменданту участка. Он предложил оставить заявление, что я и сделал. Но я знал что он не заинтересован разыскивать мою пропажу. Он с ворами делит добычу. Он и сейчас был пьян за счет вчерашней пропажи, а завтра ему поднесут за счет украденных у меня вещей. Больше тут жаловаться некому.
Я остался в чем был одет. День был жаркий, июль месяц и я остался в майке, хлопчатобумажных штанах и тапочках. Ушла к ворам постель, зимняя одежда и всякая специальная обувь. По настоящему я ощутил эту пропажу зимой, когда меня почти голого гнали на работу.
Но этой обиды было мало, прокурор постарался еще от себя прибавить. Как сказано выше, он выдал жене пропуск вторично, но, не желая чтобы свидание состоялось и на сей раз, он распорядился, чтобы меня вывели в этап, до наступления срока свидания, который он указал через 2 дня. Жена из своей засады в окне увидела, что собирают этап и тут же прибежала к воротам и сквозь заграждений увидела меня. Опять пришлось бежать к прокурору. Будучи пойман вторично на обмане, этот хранитель закона, вынужден был позвонить, чтобы задержали этап, а меня повели бы на свидание с женой.
Страшно было ей смотреть на меня, обросший, грязный и полуодетый. Я увидел ужас в ее глазах и не посмел приблизиться чтобы обнять ее. Она сама кинулась мне на шею, зарыдала и стала повествовать с какими мытарствами она меня разыскала. Долго разговаривать нам не дали. Начальник конвоя этапа, то и дело забегал и торопил нас. Меня ждали 200 человек, я вынужден был оторваться от жены и уйти.
Оглавление Предыдущая глава Следующая глава