Натан Крулевецкий. Под пятой сталинского произвола
Не прошел месяц, как я написал в Алма-Ата насчет работы, как уже пришел ответ и меня куда-то повезли. Арестант никогда не знает, куда его везут. Он как вещь, лишен своей воли. Его не спрашивают и ничего ему не сказывают, куда ехать. Все эти переезды окружены страшной конспирацией, даже тогда, когда в этом нет никакой нужды. Я был уверен что меня везут в Алма-Ата, и вдруг я оказался в противоположной стороне, меня высадили в Ташкенте, на пересылке. Это был целый тюремный город с тюрьмами и тюрмочками и даже с участком нового тюремного строительства, на котором была сооружена арка с датой 1950 года. Я взирал на эту арку и думал, что это совсем не похоже на ту песню, где поется – “А тюрьмы разрушим до основания”. Их не только не разрушали, а строили все новые и новые. Россия все больше превращалась из “тюрьмы народов”, какой ее именовали при царизме, в тюрьму для большинства своих граждан.
Из Ташкента меня повезли в “столыпинском” арестантском вагоне, в одном купе со шпаной. Они еще не успели войти в купе, как полезли под скамейки и начали сверлить, ломать. Оказалось, они видели, что рядом в купе сели арестанты с мешками с продуктами. Мешки эти были запрятаны под лавки. Вот они и проломили отверстие в стенке внизу, разрезали мешки и перетащили продукты к себе и тут же сожрали. Такое уж у них правило, какая бы добыча ни досталась, все пожрать в один присест.
Когда соседям пришло время выйти из вагонов, они спохватились, что их ограбили. Заявлять уж некогда, поезд стоит минуты. Они только посылали проклятия, проходя мимо нашего купе.
Покончив с соседями, они стали приставать ко мне, чтобы я им открыл свои чемоданы, от них пахнет яблоками. Я уже знаком был с воровскими повадками. Если оробеешь, то они на тебя накинутся и сомнут, а если продержишься смело, то они от тебя отстанут. В большинстве своем это народ трусливый и смелый отпор их пугает. Но имеются и бешеные головы, которые ни перед чем не остановятся.
Я понимал, как велика опасность, и все же набрался храбрости и заявил, что ни на какие угрозы я не поддамся и никаких требований не выполню. Могу только угостить если сам захочу. Я конечно “захотел”, вынул десяток яблок и положил перед вожаками “нате, угостите, кого хотите”.
Привезли нас в Актюбинск. Тут недалеко от города был лагерь. Несколько лет тому назад здесь строили химзавод, нагнали 13 тысяч арестантов. Когда стройка кончилась, их увезли. Увозили работоспособных, а здесь остались калеки и больные, всех 3 тысячи человек. Кое-кто выходил на работу, а большинство околачивалось в зоне. Жилая зона была разделена на маленькие зоны, женская, больничная, сифилитичная и карантинная. Я попал в последнюю для прохождения карантина. Спали здесь на голых нарах, скученно, в клопах и грязи. А кормили еще хуже, чем спали. Мой далеко не изнеженный желудок не выдержал, и обычные средства против расстройства не помогали. Я вынужден был совсем отказаться от горячей пищи и перейти на черные сухари с кипятком. Больше у меня ничего не было и посылок получать нельзя было, потому что не смог сообщить свой адрес, ибо я здесь временно.
Но меня ведь привезли сюда для работы, а тут места оказались давно занятыми, уже несколько лет. Начальство не смутилось, что меня обнадежили, а потом обманули. Разве с вещью бывают такие счеты. Привезли, оказался ненужным, бросили в угол, пусть валяется.
Прошло пару месяцев и для меня все таки подыскали место, участок инвалидов-стариков, в 60 километрах от Актюбинска. Это место меня не устраивало. Я рассчитывал на большую работу, чтобы работать день и ночь, чтобы в работе утопить свое горе. Мне нужен был большой арестантский массив, а на этом участке было всего 1000 инвалидов и работы на 2-3 дня в месяц. Кроме того, в рабочем лагере я бы кое-как прокормился, а этот лагерь инвалидов, это лагерь смерти, куда отправляют умирать устарелых и искалеченных политических арестантов. Живыми правительство не хочет никак отпустить их, хотя они в большинстве своем смирные овцы и политикой или вовсе никогда не интересовались, или уже больше не интересуются.
Этот лагерь смерти зимой подвергался страшным буранам. Как начнет мести, то ни днем ни ночью ничего не видно на несколько шагов от тебя, и люди не могут даже выползти из барака. А для обслуги протянуты веревки, при помощи которых они ориентируются куда идти.
Вообще климат вокруг Актюбинска препротивный, постоянная сушь и бураны летом носят тучи жаркой пыли. Особенно часты смерчи, этак несется по земле вращающийся столб пыли огромной вышины, быстро кружится и захватывает все на своем пути. И если ты не успел во время отбежать, то пыль проникает через одежду во все поры твоего тела.
Эти бураны свирепствовали очень часто и везде, но особенно в зоне лагеря смерти. И это обстоятельство еще больше заставило меня сопротивляться поездке на этот участок.
Но разве это от меня зависело? Кто бы посчитался с моим желанием? Нашелся такой человек, добрая душа. Это начальник санчасти в Актюбинском лагере. Это была старая дева, старая еврейка и человек не от мира сего. Она принимала всерьез свою роль тюремного врача и стремилась уврачевать душевные и физические раны этих сотен и тысяч невинно страждущих. Она никогда не входила с нами в контакт, но она твердо отстаивала наши интересы, где только могла. Ради нас она вела постоянные конфликты с нашими тюремщиками, чем накликала на себя их гнев и неприязнь. Они бы давно скушали ее, но она была безупречна и 10 лет она все-таки продержалась, пока ее все же не съели. Она пользовалась среди арестантов большой любовью и уважением. Даже самые заматерелые преступники звали ее мать, и даже антисемиты не находили слова хулы для нее.
Вот к этой старой еврейке я пришел и положил перед ней заранее заготовленное письмо. Устно беседовать с ней в кабинете не всегда удавалось, соглядатаи и шпионы приставленные к ней негласно, то и дело шныряли туда и обратно. Она прочла и согласилась, чтобы я не поехал на работу в лагерь смерти. И даже обещала защитить меня от насильной отправки. Мы условились, что я буду ждать, пока здесь освободиться место, в связи с уходом одного техника на волю. Или уеду на большую стройку через Гулаг. А пока она предложила мне поработать фельдшером в больнице и направила запрос оперуполномоченному ЧеКа, не возражает ли он.
Одним словом как мать родная все обдумала и предусмотрела.
Оглавление Предыдущая глава Следующая глава