Натан Крулевецкий. Под пятой сталинского произвола
Пробыл я на участке Актюбинского лагеря 8 м-цев и ни разу не вышел на работу, требуя предоставления работы по специальности. Не работая, я совсем упал здоровьем и разные хвори стали терзать меня.
Вначале от несъедобной пищи открылся понос, которого ничем нельзя было остановить. Целый м-ц я просидел на сухарях с кипятком и совсем ослаб. Пропал всякий жизненный импульс, пропал и аппетит. Поел бы что-нибудь из нелагерной пищи, но где взять, когда я один на земле. Выручил мой опекун, тот немец, которому я отдал все на хранение. Из переписки со мной он догадался, что дела мои плохи, но у них в деревне тоже были пустые магазины. Вот он и повадился ходить к поезду, за 10 километров пешком в буран и непогодь. В буфете ему удавалось купить что-нибудь получше и присылать мне. И только благодаря помощи этого чужого человека, я стал поправляться.
Но не успел я поправиться, как заболела левая рука до того, что я уже не мог сам одеваться. Это была нервная боль, отрыжка старых пыток. Когда на допросе в 1937 годы, следователь стал ударять меня носком сапога в берцовую кость, я вскочил и толкнул его в грудь, и на его крик прибежали палачи-курсанты и вывернули мне руки. Я тогда много м-цев ощущал боль, потом исчезла, а теперь вернулась.
Боль в руке уже становилась невыносима, но идти к врачу не хотелось. Врачу в лагере надо обязательно показать какой-то внешний изъян, перелом, рану, опухоль или нарыв. При отсутствии внешних признаков, все боли считались симуляцией. Чтобы не прослыть симулянтом, я душился своей болью и никому не показывал.
Но пришла новая беда, начались приступы малярии и такие жестокие, что я уже думал, что смерть пришла. Я тихо стонал, чтобы не потревожить соседей, и метался в горячке. Наконец наступил рассвет, и приступ кончился. Я еще не знал, что со мной происходит, но когда явился второй приступ, я понял, что вернулась старая малярия. Приступы были такие жестокие, что я чувствовал что они сведут меня в могилу. И я решился и пошел в амбулаторию и выложил там все свои жалобы. На мое счастье я попал врачу-консультанту, старому еврею. Также взят в 1937 году, а теперь сидит повторно. Ему понравилось, как я грамотно изложил свои диагнозы. Он их подтвердил, выслушал меня и направил в больницу.
Арестантская больница имеет много неудобств, но в основном она похожа на всякое лечебное заведение. Ей придает особый колорит уголовный элемент. Вместо сна они играют в карты и не дают больным спать, а жаловаться нельзя, если не хочешь чтобы тебя пырнули ножиком в кишки. Среди блатных много симулянтов, особенно с падучей. Десятки раз на день подымается тревога, сбегаются больные и сестры, то в одном конце больничного барака, то в другом, то во дворе. Уже заранее известно, что это очередная инсценировка падучей, со всеми ее признаками и даже с пеной у рта. Все знают что это симуляция, но никто не смеет заикнуться об этом, иначе больной вскочит посредине припадка и пырнет тебя ножом.
Я увидел там интересную историю. У одного вора отнялись ноги, и он полгода ползал на заду, опираясь на руки. Он ежедневно устраивал скандалы врачу, что тот его плохо лечит. Если сестра не давала ему наркотиков, он ее всячески обзывал и грозил. А санитарке, за то, что она принесла ему одну котлету, а не три, он швырял в нее тарелку с супом. Он всех терроризировал и все его боялись.
Но этот “герой” против женщин сам обратился в бегство, при встрече с нач. участка. Этот начальник был известен как гроза для всех “блатных”. Когда больница переполнялась больными и класть новых больных некуда было, а блатных симулянтов выписывать врачи боялись, тогда им на помощь, на комиссовку являлся сам начальник участка, чтобы разогнать блатных симулянтов. По особым, ему одному известным признаками, он определял кто больной, а кто симулирует и почти всегда безошибочно.
Был день комиссовки, а безногому захотелось наркотиков. Он увидел, что врач прошел к себе в кабинет, а что до этого туда прошел нач. участка, он не заметил. Он прополз в кабинет и стал клянчить. Нач. обернулся и увидел этого хромоногого. И как цыкнет на него: “Ты зачем сюда пришел?”. Больной настолько напугался и смешался, что забыл, что у него парализованные ноги, вскочил и убежал из кабинета. Полгода неутомимых трудов и инсценировок пропали даром.
В больнице меня лечили от всех болезней сразу, от руки, сердца и малярии. В меня влили такую дозу горечи, что малярия сразу отступилась. Зато я был весь пропитан этой горечью. Я ее ощущал даже в ногах. И опять аппетит совершенно пропал. Больничная пища была намного лучше лагерной, но я к ней не прикасался. Хотелось свежее яблочко, но ведь на улице апрель. Но и тут выручил опекун. Каким-то шестым чувством он всегда догадывался что мне нужно. Он прислал посылку свежих яблок. Я так расчувствовался, что зарыдал как ребенок. В моем одиноком и обездоленном положении такая материнская забота.
Оглавление Предыдущая глава Следующая глава