Натан Крулевецкий. Под пятой сталинского произвола
Тут была вырублена делянка на склоне горы, и на этом месте сложено несколько бараков временного характера. В стенах щели, где проглядывает свет с улицы. Стоит в бараках сильный холод. Пайка хлеба на полке у стены промерзает. Не помогает и печка-времянка, которая топится круглые сутки. Печка железная, накаляется докрасна, но тепло только вблизи от нее, она не в состоянии обогреть такой длинный барак. К холоду добавляется голод. Доставка сюда очень затруднена. Овощей и картофеля нет, варят только крупяную похлебку и на обед дают только одно блюдо вместо двух, как было принято во всех лагерях. И еще один раз, тоже жиденький, супчик. Купить ничего нельзя, все потому что нет подвоза.
Но хуже всего, это полный произвол бандитов. Они здесь хозяева и никто им не перечит. Политических на участке нет, кроме меня и фельдшера. Но здесь были и бытовики, которые шли на работу. Бригадиров они себе не выбирали, а назначали их бандиты, которые на работу не ходили, а их подставные бригадиры прикрывали их за счет работяг. Кто им не подчинялся, того били смертным боем. Каждый вечер они кого-нибудь избивали. Они отбили почки завед.столовой, который отказался отдавать им ежедневно все жиры, получаемые для всех работяг. Они избили зав клубом, не пожелавшего дать им положительные производствен. характеристики. Они переломили правую руку фельдшеру, потому что он отказался этой рукой выписать освобождение от работы одного из бандюг, здорового как бык.
Я жил в амбулатории вместе с этим фельдшером и наблюдал, как эти “аристократы” держат себя на приеме. Они приходят, сами объявляют свой диагноз и требуют освобождение на день-два. Все их требования без возражения выполняются. После приема фельдшер вне себя от досады, что так много освобожденных набралось. Его вызывают к нач. участка, ругают его. Он им рассказывает, как его насильно заставляют освобождать, конечно не называя никого по имени. Он требует от них помощи, но они не хотят затеваться с бандитами, а настаивают, чтобы это сделал сам фельдшер. Придя однажды после такой головомойки, фельдшер решился отказать одному вожаку в освобождении. Тот все равно остался от развода, напился и пришел в амбулаторию. Мы заперлись изнутри, фельдшер спрятался а я вел переговоры, что я мол один и не могу открыть. А за дверьми все грозились ножами. Так мы просидели весь день забаррикадированные. Тогда бандиты пошли на хитрость, чтобы выманить свою жертву из прикрытия. Прислали фельдшера вызвать к больному. Они знали что он не откажется посетить больного. Он пошел, его подкараулили и ударили поленом по руке и она все потемнела, сплошной кровоподтек и перелом вдобавок. Это было уже вечером, в темноте и нападение совершенно неожиданно из-за угла. И этот великан, здоровяк пришел домой и заплакал от досады ,что он прикован к одной колеснице с этими бандитами и еще вынужден их лечить.
Наблюдая такие истории, я окончательно утвердился в своем решении, не обслуживать этих бандитов и не работать вообще, до тех пор меня не выведут за зону. Начальство всякими посулами и угрозами заставляло меня начать работу, а я все же настоял на своем.
Они уступили не потому что они заботились о протезной помощи арестантам, они добивались использовать меня для себя и своих семей. Сначала мне отвели комнату на вахте, а потом в общежитии охраны. В обоих случаях, я все равно оставался под надзором дежурных.
Наконец я начал работать, но большой радости у меня не было. В зоне меня терроризировали и угрожали бандиты в бушлатах, а за зоной бандиты в погонах. Первым моим пациентом был нач. участка Чичалин, коренной житель тайги. Его отец тоже сын тайги золотоискатель и хищник. Сын, будучи помоложе помогал отцу золото добывать. Становясь старше, он понял что гораздо выгоднее в партию вступить. Можно будет и отца прикрывать и начальником тайги стать. Он одел погоны и стал нач. лагеря. На участке он вступил в сговор с самыми отъявленными негодяями из арестантов. Он имел среди них своих верных доносчиков и помощников. И если на уч-ке кто-нибудь ослушался, или просто не в силах был выполнить задание, то Чичалин натравливал на него своих дружков-палачей, которые избивали неугодных ему людей до полусмерти, или насмерть. Каждый вечер кого-нибудь избитого приносили в амбулаторию, и все это знал Чичалин. Знал и молчал, и никаких мер против палачей не принимал. Наоборот, он предоставил им полную свободу действия и разгул.
Я сделал Чичалину зубы золотые. На другие он не согласился, а золота у него насчитывалось не граммы а килограммы. Когда работа была готова, он ее взвесил и недосчитался 10% веса, законный угар. Я ему объяснил, а он и слушать не хотел. Я вынужден был купить через посредников 2 грамма золота и отдал ему. Потом он вызвал сестру и предложил сделать зубы ей и матери и отцу, и брату. Всем нужны зубы, и только золотые, и только бесплатно.
С другой стороны, он мне прислал бухгалтера, чтобы установить точный учет работы и оплаты всех пациентов, кроме его семьи. А откуда мне взять денег на покупку гипса и бензина, самых элементарных материалов. Я уже не требовал возмещение за те материалы, которые у меня были в чемодане и которые тоже были куплены за мои личные средства. Уж такая это была “лавочка”, инструмент мой и материал мой, только я сам чужой, государственный арестант. И государство считает себя вправе все себе присвоить. Нет такого официального закона, но есть такая официальная практика, все о ней знают и все ею пользуются.
А положение с материалами было такое. Все до последнего гвоздя я привез с собой из Караганды, весь материал и все инструменты, уложенные в чемоданы. Все это я таскал за собой через все этапы и пересыльные пункты. Но гипса и бензина я не возил. Это слишком громоздко. А в тайге гипса не оказалось и никто не собирался снабдить им меня. Я вел интенсивную переписку по поводу гипса с районом и областью, и все безрезультатно. Я тогда обратился к родным и знакомым, и они мне прислали гипс авиапочтой.
Чичалин знал все мои трудности с гипсом, но он ничем не помог мне, а когда мои родные прислали, то он решил, что это его трофеи и весь гипс должен быть использован для его семьи. Логика была простая, не только арестант должен работать на своих тюремщиков безвозмездно, но и все его родные должны служить его тюремщикам своими дарами.
Я возмутился распоряжениями Чичалина, и хотя я знал что он хозяин моей жизни и смерти и жаловаться на него некому, я все же решил оказать ему сопротивление. Первым долгом я категорически отказался делать им золотые работы, чтобы не доплачивать им за угар из своего кармана. Я сослался на официальный запрет делать в тайге зубы из золота. И я потребовал от них полной оплаты за работу в кассу лагеря. Его мать принесла целый килограмм золота, но я даже и смотреть не стал. Я ей сделал зубы железные и потребовал квитанцию об оплате. Она возмутилась и категорически отказалась платить. Сам Чичалин явился с угрозами, но я поставил на своем. Тогда он заявил что я ему вставил медные зубы и он подаст на меня в суд.
Из принципа я не пошел ему ни на какие уступки и требовал строгое выполнение закона. Я знал, что он опасный противник и ни перед чем не остановится, но я не привык уступать в принципиальном споре. Я и погиб бы в этом единоборстве, если б не выручил случай. Подоспела моя отправка на другой участок, а Чичалин был в отъезде, иначе он бы меня живым не выпустил.
На тот новый участок меня давно сватали, там были одни политические, а поскольку я наотрез отказался работать для бандитов, то решили отправить меня туда. Шла только торговля как меня доставить туда. Чичалин, желавший задержать мой отъезд, категорически отказался дать мне лошадь. Он согласен отправить меня пешком, а до чемоданов ему дела нет. Наконец, по распоряжению свыше мне дали лошадь, но уже было поздно. Пошли первые дожди и дорога начала разрушаться. И все таки, несмотря на тревожные сигналы о дороге, я выехал с конвоем. Начальник почему-то теперь торопил с моим отъездом, он был уверен, что попаду под снежный обвал и погибну и он будет отомщен.
Оглавление Предыдущая глава Следующая глава