3.Свинопас

Госпоставки прошлого года, первого года войны, оставили колхоз совсем без зерна (на трудодень колхозники получили только 400 грамм овса) и без достаточных запасов кормов. И с приходом лета оказалось, чтo нечем кормить колхозных свиней. А их надо было сохранить, и не только сохранить, но и выкормить, как тогда говорили, «для фронта, для победы». И в колхозе пришли к необычному решению – вывести свиней на свободный выпас, на открытое пастбище. По крайней мере, там будет подножный корм.

Маме, работавшей свинаркой, сказали, что пасти свиней придётся ей и что на лето она должна будет поехать на хутор, где находились пастбища.

Отказаться мама не могла, но настояла на том, что одной ей не справиться и попросила определить меня к ней помощником. Она не очень-то верила, что я смогу ей в чём-то помочь, просто она не хотела оставлять меня одного. Потом, правда, оказалось, что с таким беспокойным стадом без меня она действительно не смогла бы справиться.

В правлении понимали, что пасти свиней очень непросто, особенно в лесной местности, поэтому они приняли мамино предложение и на время выпаса согласились считать меня помощником свинарки (а фактически – помощником свинопаса, подпаском). Мне было девять лет, и это моё назначение было, конечно, неофициальным. Проявилось оно в том, что за один рабочий день маме стали начислять полтора трудодня, из которых полтрудодня установили за мою работу.

В стадо, которое мы должны были пасти, собрали около тридцати свиней самых разных пород. Я и сейчас не очень-то в этом разбираюсь, да и тогда породу свиней определяли, как мне кажется, приблизительно. Двух больших курносых свиней и той же породы крупного борова с торчащими в сторону клыками все считали свиньями английской породы. К украинской относили небольших коренастых чёрнобелых хрюшек. Несколько поджарых длинномордых относили к русской породе. И никто не знал происхождения мелких круглых свинок с курчавой рыжей щетиной.

Ранним майским утром мы погнали наше стадо на хутор. Двигались по лесным дорогам, причём было жарко, свиньи уставали и норовили разбежаться. Приходилось догонять их, возвращать. С нашим «разнокалиберным» стадом до хутора мы добрались только к обеду.

Заброшенный хутор представлял собой деревянную избу, одиноко стоявшую на опушке леса. Рядом был огорожен загон, в который мы и направили наше стадо.

В одной из двух комнат уже поселился сторож Ганн – высокий, худой старик-белорус, одетый в белые полотняные штаны и рубаху. В другой расположились мы с мамой.

Наш рабочий день начинался ранним утром, с восходом солнца. Мы с трудом выгоняли из загона свиней и, не давая им разбежаться, гнали стадо к месту выпаса. Дойдя до поляны с росистой травой, мы пускали стадо пастись.

Но свиньи не держались стадом, они сбивались в отдельные группки, каждая из которых брела по своему хотению. Они вели себя так, как их отдалённые предки, которые жили отдельными группами, семьями (как теперешние дикие кабаны).

Удерживать стадо вместе было постоянной нашей заботой, особенно, когда рядом был лес или, что ещё хуже, кустарниковые заросли, в которых свиньи могли легко затерятся. Этого мама особенно боялась - за пропавшую свинью могли дать десять лет тюрьмы. Она постоянно покрикивала на меня, посылая за разбредающимися животными то в одну, то в другую сторону. Её нервный крик нередко переходил в слёзы, и тогда я совсем терялся, не зная, в какую сторону бежать.

Иногда недалеко от нас паслось стадо коров. Я с завистью смотрел на пастуха – коровы спокойно жевали траву и не разбредались, как наши хрюшки, а он дремал под каким-нибудь деревом или курил свою козью ножку.

Время от времени он вставал и, громко щёлкая бичом, перегонял своё стадо на другое место.

Я тоже сплёл себе бич из сыромятной кожи. Громкое щёлкание у меня получалось, но бич помогал мне мало, особенно когда свиньи забиралась в кустарник, откуда их можно выгнать было только прутом.

У супоросных свиней, ожидавших поросят, здесь на воле проснулся ещё один древний инстинкт - они постоянно куда-то прятались и сооружали себе логово. Мы с трудом находили их и возвращали в стадо.

Однажды мама предупредила, что две свиньи русской породы скоро принесут поросят и надо смотреть, чтобы они не сбежали. Как мы ни следили, одна из них всё-таки убежала. Мама долго её искала и в конце концов пригнала, неся в корзине новорождённых поросят.

Вскоре исчезла и вторая супоросная свинья. Сами мы её найти не смогли, но к нам на помощь пришли люди из деревни.

Редкой цепью мы стали прочёсывать ближайший лес и кустарники. На берегу лесной речушки обнаружился проход в высоких травяных заролях. Пожилой заведующий фермой и мы с мамой двинулись по проходу и скоро вышли к вытоптанной площадке, где увидели сбежавшую свинью. В центре площадки она соорудила что-то вроде гнезда из мягкой травы, в котором тесной кучкой спали маленькие детки. Я протянул было руку, чтобы переложить их в корзину, но свинья кинулась на меня и, пытаясь схватить за руку, сбила с ног. Только сильный удар кнута заведующего отогнал от меня разъярённую мамашу. Когда мы потом возвращались на хутор, она с громким хрюканием бежала за корзиной с поросятами, которую нёс заведующий.

Постепенно мы приспособились к повадкам нашего стада. Когда были жаркие дни, мы подгоняли свиней к какому-нибудь лесному болотцу. С громким хрюканием они забирались в грязь, рылись в ней и подолгу там валялись. В такие часы мы могли передохнуть, не заботясь, что стадо разбредётся. Теперь мы уже знали характер каждой свиньи, некоторым дали клички. Большого английского борова мы звали Васькой, бросившуюся на меня поджарую свинью - Рысью.

С появлением в стаде поросят хлопот у нас прибавилось. Малыши старались держаться возле матки, но, несмотря на это, постоянно терялись. Приходилось их пересчитывать и недостающих искать в траве или в ближайших зарослях.

Со своим стадом мы были заняты, как говорится, от зари до зари, без перерывов и без выходных. Работа была беспокойной, но мне всё равно было скучно и я старался найти себе какое-нибудь развлечение. Когда удавалось, я собирал землянику (единственно знакомую мне тогда ягоду), по вкусу напоминавшую довоенную карамель, ловил и разглядывал нарядных бабочек, разных жуков, с интересом наблюдал за жизнью трудолюбивых муравьёв. Встречались мне и звери – белки, зайцы, лисы, но особенно нравился небольшой полосатый зверёк – бурундук, который мог встать столбиком и спокойно меня разглядывать. Иногда я катался на борове Ваське. Лежа на его спине, я прутиком подстёгивал его по выступающей сзади части и он двигался вперёд. Когда я почёсывал ему брюхо, он, провесив его, останавливался. Однажды я решил узнать, умеют ли новорождённые поросята плавать. Для этого я загнал свинью, у которой были суточные поросята, в небольшую речку. Свинья быстро, рассекая воду, поплыла к другому берегу. Оставшиеся на берегу поросята сначала потоптались возле воды, потом один за другим попрыгали в воду и также быстро поплыли за свиньёй.

Здесь в лесу я со многим встречался впервые. Но я набирался опыта, и в этом мне помогал сторож Ганн. Он много знал, многое умел и постоянно что-то мастерил, плёл ивовые корзинки, делал туески из бересты. Для себя он плёл лапти, но не из липового лыка (липа в тех краях не растёт), а из очищенной ивовой коры.

Летней обуви у меня не было и, как все деревенские дети, я бегал босиком. Мои ноги были постоянно сбиты, но я не обращал внимания. Но пошли сенокосы, и на скошенных лугах я часто ранил ноги острыми концами наискось срезанной толстой травы. Иногда они впивались в прежние ранки, и от дикой боли я кричал, катаясь по земле. Мама попросила Ганна сплести лапти и для меня. Лапти получились лёгкими и удобными, в них я мог бегать где угодно, не опасаясь пораниться.

И вот ещё - с нами жил Чарлик – белый, пушистый пёсик-болонка, которого мы привезли из Энгельса. Был он комнатным, изнеженным и мы его не брали на пастбище. Днём он находился на хуторе, а вечерами встречал наше стадо звонким лаем. Сторож недолюбливал его, считая такую собаку никчемной, бесполезной.

Однажды вечером мы, как обычно, пригнали стадо, но Чарлик, почему-то, нас не встречал. Мы загнали свиней в загон, где они накинулись на молочную сыворотку, привезенную для них днём. Я побежал к Ганну:

- Дядя Ганн, а где Чарлик?

Он нехотя проворчал:

- Да здесь где-то, скоро прибежит.

Чарлик в тот вечер не прибежал, не появился он и на следующее утро. Вечером я отправился его искать. Я ходил по соседнему лесу, громко звал, высматривал в зарослях, но всё было напрасно. Уже возвращаясь, я заметил в кустах что-то белое. Подойдя поближе, я увидел, что на толстой ветке висит какой-то белый пушистый столбик и я сразу подумал, что это Чарлик. Я не стал его разглядывать и со слезами бросился на хутор, крича:

- Мама, там Чарлик висит!

Мама стала успокаивать, говорить, что мне показалось. Позднее она повела меня на то место и там, действительно, ничего не было. Но я ей, всё равно, не поверил и подумал, что сделать такое с Чарликом мог только наш сторож. После этого случая я стал его сторониться, даже побаиваться. Много позже, уже зимой, мама рассказала, что Чарлик заболел бешенством и, чтобы он никого не покусал, она попросила Ганна отвести его в лес...

В конце августа нам пришлось перебраться в деревню - для ночевавших в загоне свиней ночи стали холодными. Теперь мы их пасли недалеко от деревни - сначала на полянах, а позднее - на убранных колхозных огородах, где свиньи всегда находили остатки урожая. Но пасти их стало труднее – было много соблазнов в виде деревенских огородов.

Первого сентября 1942 года я, как все дети, отправился в школу, в третий класс. Но проучился я только один день. В этот день мама не справилась со стадом, часть свиней разбежалась. Они забрались в деревенские огороды и понаделали там бед, были скандалы. Так что нечего было думать об учёбе, и уже на следующий день я вернулся к нашему стаду.

Моя работа свинопасом закончилась поздней осенью, когда заморозки стали сильными и свиней перевели на зимнее содержание.

Мы с мамой поселились на колхозной ферме, где, кроме свиней, держали ещё овец и крупный скот. Жили мы в избушке над погребом для колхозного картофеля. Я помогал маме на ферме, но за мою работу ей уже не доплачивали.

Постоянно обитая на колхозной ферме, я насмотрелся всякого и далеко недетского. Но были и трагикомичные случаи, одним из которых - история с сороками.

Ночью наши свиньи находились в тёплом свинарнике, а днём их выгоняли в открытый загон (видимо, для закаливания). На открытом воздухе, несмотря на крепкие морозы, они чувствовали себя совсем даже неплохо. Но для толстых англичанок настоящей бедой оказались обыкновенные чёрно-белые сороки. Хитрые птицы садились на их широкие спины, проклёвывали шкуру и лакомились свежайшим салом. Свиньи беспокойно бегали по загону, визжали, но сороки продолжали свою трапезу. У свиней образовались обширные раны, они стали худеть. Надо было что-то делать.

Заведующий фермой принёс дробовик, настрелял шесть-семь сорок и их тушки развесил на шестах вдоль всего загона. Только после этого истязание свиней прекратилось.

За зимние месяцы прежнее наше стадо сильно изменилось. Многих свиней забили, среди них и толстого добряка Ваську. Подросли молодые свинки. В тёплом свинарнике полуодичавшие на воле свиньи стали забывать свои древние инстинкты и снова превратились в обыкновенных домашних животных.

Оглавление Предыдущая Следующая