Вьюгов

В 1936 году Жирова не было в Абакане более четырех месяцев. Все это время обязанности прокурора области исполнял его заместитель Вьюгов. Он же осуществлял и надзор по делам УГБ УНКВД. Хмарин стал пристально наблюдать за этим работником. По астрологическому календарю Вьюгов был «скорпионом», и это как будто определило его судьбу.

Михаил Кузьмич Вьюгов родился в 1890 году в бедной семье в Вятке. Учиться ему не пришлось, так как когда он в 1900 году окончил первый класс, то вместе с родителями поехал искать счастья в Сибирь. Шесть лет они жили в Протопопове Чумышской волости на Алтае, но прописки земли не получили, так как они не были плановыми переселенцами. Миша четыре года батрачил, а когда семья в 1906 году переехала в Барнаул, стал работать на спичечной фабрике Морозова, а затем у местного мясника Михайлова, где два года рубил и таскал продавцам мясо, а следующие три года сам был допущен торговать. Когда началась мировая война, Вьюгова призвали служить в 16-й Сибирский стрелковый полк. Ему повезло, так как на фронт их полк не направили, он благополучно дослужился до командира отделения, получив чин младшего унтер-офицера. После февраля 1917 года служил в ротном комитете. Демобилизовавшись из армии, Вьюгов вернулся в Барнаул и работал на лесопильном заводе. Когда колчаковцы ушли с Алтая, на заводе образовалась партячейка, туда подался и Вьюгов. Как он сам позднее писал, «оформился членом партии». Став солдатом партии, Вьюгов был обязан выполнять ее приказы. В апреле 1920 года он был направлен в губревтрибунал и руководил выездной сессией трибунала в Камне и Бийске, больше, однако, занимаясь продразверсткой и трудгужлесоповинностями и только попутно карая «контру». В марте 1923 года его направили учиться в Москву на высшие юридические курсы. Учеба давалась ему нелегко, так как он не имел элементарного образования. В июне 1924 года проверочная комиссия ВЮК исключила Вьюгова из партии с формулировкой «балласт». Но Комиссия Партийного контроля (КПК) восстановила его, и в декабре того же года он благополучно получил удостоверение. Ему предложили должность заместителя председателя Алтайского губернского суда, а в 1929 году Вьюгова перевели председателем Новосибирского окружного суда. Однако новая проверочная комиссия крайсуда и крайкома партии запретила ему работать в органах юстиции «за искривление партийной линии». Это был серьезный удар. Михаил Кузьмич ушел в Сибдортранс и работал инспектором в кадрах. Осенью 1932 года партия востребовала его вновь как юриста, но Вьюгов заупрямился. Его вызвали на бюро райкома, объявили строгий выговор за отказ работать в органах юстиции. Перед угрозой нового исключения Вьюгов вынужден был согласиться с партийной директивой. Так в декабре 1932 года он оказался в должности заместителя прокурора Хакасии. Сам Вьюгов позднее писал о назначении: «по мобилизации Запсибкрайкома, как бывший судебный работник». Ему шел сорок третий год. Прокурорской работы Вьюгов не знал совершенно и осваивал ее с трудом.

В 1933 году Хакасский обком объявил Вьюгову очередной выговор за притупление бдительности. Прокурор поручал ему, как правило, надзор в судах, так как это дело было ему знакомо.

Он был довольно слабым специалистом и организатором, теории права не знал, практических навыков работы не имел, ведомственные приказы и инструкции толком не изучил, над повышением своего профессионального уровня работал лишь в пределах действовавшего семинара для работников суда и облпрокуратуры, при этом темы для докладов брал неохотно. Авторитета среди работников прокуратуры и облсуда у Вьюгова не было, однако исполнителем он был неплохим.

Хмарин несколько раз приводил к Вьюгову подозреваемых в антисоветской деятельности для получения санкции на арест, чем всякий раз ставил его в неловкое положение. Он как-то терялся в присутствии начальника УНКВД, не мог толком допросить подозреваемого, не вникал глубоко в сущность обвинения, а тем более в наличие аргументированных доказательств виновности. Короче, сажал всех подряд, кого бы ни приводил Хмарин, боясь отказать в санкции или предложить поработать над получением дополнительных доказательств. Никаких указаний по делам УГБ Вьюгов не давал, и это вполне устраивало Хмарина. Но этого было мало.

Однажды, отправив арестованного с конвоем, Хмарин задержался в кабинете Вьюгова и сказал ему доверительно:

— Тут мы с вами, Михаил Кузьмич, арестовали недавно одного еврея, так он очень нехорошо о вас заявляет, говорит, что вы одобряли линию Бухарина — Рыкова и не полностью согласны с речью главного обвинителя по делу, а это ведь ваш начальник! Кому же вы служитете?

Вьюгов сразу догадался, что речь идет о муже работницы облпрокуратуры Альфер, арестованном недавно по обвинению в троцкистской деятельности. Тот иногда заходил в прокуратуру поиграть в бильярд, хотя работал в коммунхозе, и заводил разговоры на разные политические темы. Но вот чтобы он, Вьюгов, говорил что-то в поддержку Бухарина или Рыкова, он вспомнить не мог. Хотя чем черт не шутит, может, сгоряча что и ляпнул?

— Так это же враг, Николай Петрович! Я его арестовал, да и жену уволил. Вот, наверное, и обозлился! Сколько я их вам посадил! Могут и клевету возвести!

— Конечно могут! Да вот закавыка: показания-то из дела не выбросишь, а вдруг еще кто подтвердит? Придется докладывать вышестоящему прокурору!

Вьюгова бросило в холодный пот, так как такое «вдруг» могло родиться, пока они тут мирно разговаривают, стоит только захотеть! Ему бы поступить сейчас по- прокурорски: возмутиться шантажом, потребовать передачи дела в вышестоящий орган, затребовать материалы, самому посмотреть показания обвиняемого, сделать самоотвод, так как необходима очная ставка с обвинителем, потребовать, чтобы допросили свидетелей, если они были у этого клеветника. Но Михаил Кузьмич попросту растерялся. Он мог бы без труда установить, что Альфер никакой не еврей, а белорус, хотя и родился на территории Польши, а жена его, Валентина Андриановна, — русская.

В 1915 году шестнадцатилетний Михаил Спиридонович Альфер бежал от немцев в Сибирь вместе с родителями, рано начал трудовую деятельность, работал землекопом на Ачминдоре, затем пошел в Красную Армию. В 1918 году вступил в Коммунистическую партию, был политруком, а после окончания совпартшколы и демобилизации работал сначала на Черногорских копях, потом на профработе в облоно, а в последние два года начальником областного коммунхоза. Он никогда не был в оппозиции, а к врагам Хмарин причислил его, чтобы вести подкоп на Жирова, так как Альфер был вхож в прокуратуру. Но Вьюгов не мог позволить себе сомнений в правильности требований ареста Альфера начальником УНКВД. А тут еще этот Альфер стал давать показания на него, Вьюгова. Он страшно испугался, что завтра его могут отвести на очную ставку с Альфером. Если тот подтвердит свои показания, его отведут в обком для исключения из партии и посадят — точно так же, как он сам сажал бывших кулаков, оппозиционеров, троцкистов и разных болтунов.

Но Хмарин окончил разговор миролюбиво:

— Ладно, Кузьмич, не расстраивайся! Все в наших руках! Ты об этом никому не говори, не надо! Считай, что я рассказал тебе маленькую следственную или государственную тайну. А ты расскажи мне, как вы были в Москве в гостях у сестры Жирова.

По реакции Вьюгова Хмарин уже понял, что тот будет теперь помогать ему в борьбе против Жирова. Это не помешало, однако, и в дальнейшем при получении признаний вины от участников контрреволюционной организации «правых», которую сначала мысленно, а затем посредством уголовных дел создал Хмарин, в ряде допросов указывать в качестве активного члена КРО заместителя прокурора Вьюгова. Но пока Хмарин берег его для нанесения решающего удара по прокурору.

Оглавление Предыдущая Следующая