С Алексеем Тимофеевичем Черкасовым я познакомился в конце 50-х годов, когда в течение нескольких лет работал заведующим отделом культуры редакции газеты "Красноярский рабочий". Значения нашего знакомства преувеличивать не стану - чаи с ним не гонял, в гости не захаживал, чего не было, того не было. Тем не менее отношения у нас сохранялись вполне дружеские и теплые. Мы обменивались впечатлениями о литературе (в то время "Красноярский рабочий" охотно предоставлял свои страницы для произведений местных прозаиков и поэтов), помню, я хвалил его повесть "Лика", которая вскоре была напечатана, встречались мы и на писательских собраниях. Надо сказать, что по натуре своей Алексей Тимофеевич был человеком чрезвычайно импульсивным и взрывчатым, говорил весьма категорично и очень эмоционально, а посему врагов у него было предостаточно. Как сейчас вижу, на одном из отчетно-выборных собраний красноярской писательской организации вскочил со стула и давай крушить одного из своих вечных недругов, Михаила Глозуса:
- Ну, что ты написал, скажи на милость? Роман "В огне"? Да какой же это роман? Его правильнее назвать не "В огне", а "В дерьме"! Прежде, чем за перо хвататься, надо научиться писать!
В те годы по всей стране развернулось движение за коммунистический труд. Загорелся им и Черкасов. Однажды мы вместе с ним поехали на завод телевизоров. По дороге он рассказал мне, что не раз уже встречался с энтузиастами нового патриотического движения - руководителем бригады коммунистического труда Иваном Погребным из Черногорска, экипажем экскаватора Ивана Малетина из Абазы, с бригадой коммунистического труда знаменитого в ту пору Булака, одного из самых передовых горняков Туима. И обо всех хочется написать искренне, правдиво, взволнованно...
И вот мы в одном из цехов завода, в красном уголке. Сначала писатель рассказал о том, как многое ему дали поездки по краю, новостройкам и заводам, как любят сибиряки-красноярцы художественную литературу. Затем по просьбе собравшихся прочел свой рассказ "Ласточка". А потом - вопросы, вопросы, вопросы... Отвечая на один из них, Черкасов сказал:
- Вообще-то я испробовал в жизни много профессий. Основная из них - агроном. Работал также бетонщиком, грузчиком. А сейчас, скажу откровенно, и на писание времени не хватает.
Надо сказать, что о личной своей жизни, а тем более невзгодах, преследовавших его на протяжении многих десятилетий, Алексей Тимофеевич распространяться не любил. Лишь в общих чертах, понаслышке, мы знали, что он тоже подвергся репрессиям, сидел в тюрьме, строил какой-то канал. И даже значительно позже об этой странице его биографии из разных предисловий и послесловий к издававшимся произведениям Черкасова можно было узнать лишь в самых общих чертах. Вот что говорится, например, в статье Л.Якимовой, заключающей роман "Хмель", изданный в Красноярске в 1979 году:
"В 1933 году роман "Ледяной покров" был завершен и отослан по адресу: "Москва, Максиму Горькому". Вскоре молодой автор был приглашен в Москву, где произошла его встреча с великим писателем и его женой М.Ф.Андреевой, а затем и с А.Н.Толстым. Роман был принят благосклонно, после доработки рукопись его готовилась к двухтомному изданию, как неожиданно грянула беда: по ложному обвинению писатель был арестован, рукопись его книги изъята из издательства, а потом и вообще затерялась. Судьба как бы испытывала А.Черкасова на прочность писательского призвания..."
Вот и все.
Подробности стали известны много позже. Я узнал их, в основном, от вдовы писателя Полины Дмитриевны Москвитиной. Приведу ее рассказ со значительными сокращениями, выделив лишь главное.
- В молодые годы Алеша, как он признавался, был крайне не сдержан на язык. И это всегда навлекало на него массу неприятностей. Вот и во время приезда в Москву ему дали заполнить какую-то анкету, стали интересоваться его происхождением, а он сразу на дыбы: "Какое это может иметь значение?!" "Имеет". "А если я - генеральский сын?"
Родословная - это первое, на чем "попался" молодой агроном из Сибири. Вот о чем сообщает сам писатель в своей автобиографии: "Дед мой, Зиновий Андреевич Черкасов, на воспитании которого я находился в раннем детстве, был человеком образованным, книжником в некотором роде. По его рассказам, он происходил из ссыльных каторжан. Будто бы дед его, а мой прапрадед, Константин Петрович, был участником восстания декабристов, затем был сослан на вечное поселение в Сибирь... Хорошо помню, что у деда Зиновия хранилась какая-то родовая книга и любимыми песнями деда были песни каторжан".
- Тот первый арест, - продолжает Полина Дмитриевна, - завершился для Алексея высылкой из Москвы. А вот во второй раз его арестовали уже здесь, в Сибири. И упрятали надолго. За что, спрашиваете? Во-первых, за стихи. Совершенно наивные, незрелые юношеские стихи. Что-то вроде этого:
"Дарданеллы, Из моря в море проплываем кораблем, Стонет ветер в мокрых реях, Может, завтра все умрем".
"Ах, Дарданеллы! - сказали ему. - Значит, ты - турецкий шпион". И было еще во-вторых. Это - фраза: "Какой же черт угораздил меня родиться при этом проклятом сталинском режиме". Эту фразу следователи вычитали из рукописи нового романа и, разумеется, вцепились в нее мертвой хваткой. Как ни доказывал Алексей, что она принадлежит не ему, а одному из героев романа, все было напрасно.
Последовала камера. Изнурительные допросы. С содроганием рассказывал Алексей, как однажды у него на руках умер его сокамерник польский еврей Гудаковский. На допросах ему отбили легкие. Кашляя, Гудаковский выхаркивал кроваво-красное месиво прямо на грудь своего товарища по несчастью. Перед смертью успел прохрипеть: "Подписывай все, иначе убьют".
Ну, убить не убили, но зубов во рту Алексей потом не досчитался многих. Потом без малого три года кайлил на строительстве канала Москва-Волга, так красочно воспетого в песнях. Лагеря, тюрьмы, изоляторы, бесконечные издевательства так подкосили Черкасова что он, и без того худой, стал походить на тень.
Конечно, душа его ожесточилась до предела…
Да и как не ожесточиться, думал я, вглядываясь во взволнованное лицо Полины Дмитриевны, если в кровавую мясорубку попала тогда вся семья Черкасовых. Отца, коммуниста, одного из организаторов коммуны "Соха и молот" в Курагинском районе, расстреляли в 1938 году. Добрались и до младшего брата Алексея - Николая. Тоже, как сына "врага народа", упрятали в лагерь, где и оборвалась его молодая жизнь.
Теперь я совсем иными глазами прочитываю следующие строки из "Хмеля":
"По всей России вопль и стон. От поколения к поколению одно и то же: холопы под барином, барин - под царем, царь - под богом, а бога никто не видывал, никто голоса не слыхивал".
"Да разве такая судьба России, чтоб на веки вечные черной и тюремной быть?" - восклицает Дарьюшка, одна из героинь другой книги знаменитой трилогии.
И в самом деле, слишком много, ох как много зла и несчастий выпало на долю людям, населяющим безмерные пространства земли нашей. И конца этим невзгодам и бедам не видать...
Но послушаем Полину Дмитриевну дальше.
- В годы Великой Отечественной войны попал Алексей Тимофеевич вновь в Москву. Его крепко поддержали тогда, как в моральном, так и в материальном смысле А.Фадеев и К.Симонов, особенно последний. Фадеев выдал ему писательское удостоверению с наказом - поехать в Красноярск и помочь в организации местной писательской организации. Приехал. А здесь - снова донос, гнусные измышления о том, что он вовсе не писатель Черкасов, а какой-то проходимец, выдающий себя за такового. Дело дошло до того, что Алексея Тимофеевича упрятали в психбольницу...
Биографы А.Т.Черкасова пишут, что во время ареста писателя, работавшего тогда агрономом, в ноябре 1937 года сильно избили. Он был осужден на десять лет лагерей. "Я прошел тридцать одну тюрьму, повидал отбросы человеческие всех рангов и степеней" - напишет А.Т.Черкасов позже. Это тюрьмы в Омске, Уфе, Златоусте, Самаре, Рыбинске...
"Пятого декабря 1942 года я был препровожден конвоирами в Минусинскую тюрьму. Вели меня прямо по льду минусинской протоки. Мороз стоял страшенный, а я был без рукавиц, в сапожках. По поведению в отношении конвоиров я догадался, что им наказано в случае чего избавиться от меня. Они явно провоцировали меня на побег, и, тепло одетые в полушубки и валенки, нарочно затягивали путь, садились перекурить, издевались надо мной, посмеивались, придирались. Всё это я выдержал, обморозил ноги, но не дал им повода для расправы и ни разу не повернулся к ним спиной. Да и пытка Кислова была пострашней фроловской! Фролов просто ангел против Кислова. Враг лицом к лицу - это не враг, а такой же бедолага, как и ты. Но враг скрытый с подставной наемной силой - это враг настоящий.
В минусинской тюрьме меня водворили в камеру с уголовниками. А у тех свой кодекс законов для политических. Первым долгом меня решили избить, чтобы проверить, что я за птица...
Пять суток я просидел в карцере. 10 декабря меня вновь повели по тагарской протоке в Абакан на допрос к Кислову. По дороге конвоиры в открытую предлагали мне бежать. Но я наотрез отказался.
В управлении я потребовал прокурора, в противном случае отказывался отвечать на вопросы. Кислов не показывался. И какой-то плюгавенький человечек часа через полтора сообщил мне, что прокурор в отъезде.
- Будете ли вы говорить? Я вам советую...
Я пошел за ним в кабинет Кислова и как только вошел, кинулся его душить. Я орал, что разгадал его тактику, что меня на эту удочку не поймаешь. Меня оттащили и немедленно кинули в тот же подвал, где продержали еще десять суток..." Здесь надо сделать отступление и хотя бы вкратце рассказать о Полине Дмитриевне, жене писателя.
Она - уроженка Красноярска. В те годы работала военным цензором, переводчиком. Знакомство с А.Черкасовым вначале было заочным - через нее проходила переписка многих людей, в том числе и его письма к матери. Из них она узнала про его нелегкую судьбу, узнала, что его беспардонно - "шизофреник!" - выставили из редакции газеты "Советская Хакасия". И вот когда уже здесь, в Красноярске, засунули в "психушку", и она отправилась к нему на свидание, то увидела вполне здорового, красивого молодого человека и поставила перед собой цель: вызволить его оттуда во что бы то ни стало!
Вспыхнувшее чувство любви и сострадания к невинно страдающему человеку потребовало многих жертв: родные от нее отвернулись, с работы ее выгнали. И все же любовь выстояла. Они поженились.
Но судьба вновь и вновь испытывала их союз на прочность. Однажды, уже после войны, А.Черкасов поехал в Новосибирск, чтобы сдать рукопись новой книги "Сторона сибирская" в журнал "Сибирские огни". И опять его насильно отправили в психиатрическую больницу. Какой-то милиционер, движимый чувством сострадания, прислал Полине Дмитриевне записку от мужа, в которой он извещал ее о месте своего пребывания.
"Ехать к нему немедленно!" - была ее первая мысль. Но на кого и где оставить трехлетнего Алешу? По закону подлости семью Черкасовых, которая тогда занимала одну из комнатушек в гостинице, выбросили без всяких разговоров на улицу: пришел какой-то мужчина, с ордером на эту комнату, выданным горисполкомом. Спасибо доброму дяде Степану, не то швейцару, не то истопнику - приютил под лестницей, сделал деревянную перегородку. И артисты драмтеатра, проживавшие в той же гостинице, жалели несчастных, картошкой подкармливали и всё возмущались - как это можно молодую мать с малым дитем в мороз на улицу выбрасывать?
Короче говоря, встретились они, когда А.Черкасова уже выпустили из больницы, под этой самой лестницей...
Потом жизнь мало помалу стала налаживаться. Черкасовым дали квартиру на правом берегу, по улице Паровозной. А уже после они перебрались в новую, более удобную и благоустроенную, на проспекте Мира, где много лет соседствовали с Н.С.Устиновичем. Тоже добрый и отзывчивый был человек.
Теперь, читатель, вы познаете глубинный смысл посвящения, сделанного рукой писателя на первой странице романа "Хмель":
"Полине Москвитиной
Без твоего мужества в трудные годы, без твоего истинно творческого участия, когда мы вместе создавали замысел Сказания, вместе работали, переживали горечи неудач и счастливые минуты восторга, без такого творческого союза, друг мой, я никогда бы не смог написать Сказания о людях тайги".
Прошли годы... О творчестве А.Черкасова много написано. Некоторые исследователи его творчества (например, статья "Сладостная легенда грубой жизни" - "Красноярский рабочий", 1 февраля 1997 г.) утверждают, что многие факты его биографии, особенно рассказанные самим писателем и П.Д.Москвитиной, вызывают сомнение, так как не подтверждены документально. Это и "декабристская" родословная А.Т.Черкасова, и его проживание в Москве у А.М.Горького, и покровительство со стороны Фадеева и Симонова, и якобы выданный ему мандат на создание в Красноярске писательской организации. По словам П.Д.Москвитиной, в 1947 году А.Черкасов был арестован вновь и не без содействия С.Сартакова. Однако двукратная проверка в архивах КГБ и МВД этот факт не подтвердила...
"Белых пятен" в биографии писателя, действительно, немало. Быть может, со временем они исчезнут совсем, и мы узнаем об А.Т.Черкасове полную правду.
...В 1969 году семья Черкасовых уехала в Крым. В 1972 году, летом, я в последний раз встретился с Алексеем Тимофеевичем, когда он забежал в редакцию "Красноярского рабочего". Остановились, поговорили накоротке о том, о сем. Его внешний вид поразил меня: худ до неузнаваемости, кожа да кости, лишь огромные глаза по-прежнему светились лихорадочным блеском.
А в апреле следующего, 1973 года, из Симферополя пришла горькая весть: Алексея Тимофеевича Черкасова, большого и самобытного сибирского писателя, не стало…
На главную страницу Назад Вперед