Одним из важнейших направлений работы ГУПВИ НКВД/МВД СССР в 1946-1947 гг. была организация политической работы и подготовка «антифашистского актива» среди японских военнопленных. Подобная работа была уже хорошо отлажена и апробирована на немецких, австрийских, венгерских и румынских военнопленных, прошедших школу таких антифашистских организаций, как «Свободная Германия» и «Союз немецких офицеров», по образцу и подобию которых и создавались в дальнейшем японские «демократические кружки», «демократические комитеты» и др.
Главными задачами работы, проводимой ГУПВИ среди военнопленных, являлись «перевоспитание» и «идеологическая перековка» военнопленных в духе антифашизма и антимилитаризма, а также пропаганда среди них идеалов социализма и преимуществ советского строя. О размахе политической работы среди военнопленных можно судить по докладной записке министра внутренних дел СССР С. Круглова «Об итогах работы с военнопленными и интернированными», адресованной Советскому правительству 24 мая 1950 г.:
«Выполняя указания ЦК ВКП(б), органы МВД проводили работу по политическому воспитанию военнопленных и подготовке из них антифашистского актива. В целях обеспечения развертывания политической работы среди военнопленных в лагерях было создано 575 клубов, 985 библиотек, с наличием 500 000 экземпляров книг политической и художественной литературы на различных иностранных языках, 1640 антифашистских комнат, 226 радиоузлов, для военнопленных издавалось пять газет на немецком, японском, румынском и итальянском языках общим тиражом 137 000 экземпляров, а также бюллетень для военнопленных австрийцев тиражом 6 000 экземпляров» [1].
Указания о порядке и формах антифашистской работы руководством УМВД Красноярского края были получены от ГУПВИ МВД СССР с опозданием, лишь в октябре 1946 г. [2]. Вскоре телеграммой заместителя министра внутренних дел за № 408 от 20 декабря 1946 г. в связи с созданием политотделов в системе ГУПВИ МВД СССР, всем лагерям предписывалось в срочном порядке организовать подобные структуры на местах [3]. В соответствии с этим распоряжением в красноярских лагерях №№ 33 и 34 были созданы политические отделы. В состав политотдела входили антифашистское отделение и культурно-воспитательная часть (КВЧ), которые работали в тесном взаимодействии с оперативно-чекистскими отделами, знавшими обстановку в среде военнопленных и располагавшими информацией как о враждебно настроенных, так и о лояльных, готовых к сотрудничеству военнопленных.
Основными формами идеологической работы, проводимой в лагерях №№ 33 и 34, были:
За короткое время штаты всех лагерных отделений были полностью укомплектованы антифашистскими работниками, «соответствующими своему назначению». При каждом лагерном отделении были оборудованы «антифашистские комнаты», оформленные портретами вождей революции, руководителей партии и Советского государства, а также японских коммунистов, лозунгами и макетами пятилетнего плана восстановления и развития народного хозяйства СССР на японском и русском языках. На самых видных местах вывешивались доски производственных показателей, витрины для стенгазет и газеты «Ниппон Симбун» (о которой будет сказано ниже). Наглядной агитацией оформлялись и другие общественные места: столовые, комнаты отдыха и комнаты оздоровительной команды и др. [5].
Развертывание идеологической работы в лагерях военнопленных поначалу сопровождалось большими трудностями, о чем сообщалось в докладе руководства МВД края за 1947 г. «О партийно-политической работе среди личного состава и антифашисткой работе среди военнопленных»:
«Нет художественной и политической литературы на японском языке, кроме газеты «Ниппон Симбун» и одной брошюры. Слабо поставлена производственная пропаганда и подбор бригадиров из антифашистского актива. Парторганизации лагерных отделений №№ 8 и 9 недостаточно помогают в проведении антифашисткой работы. Отсутствие квалифицированных переводчиков с японского языка тормозит проведение антифашисткой работы»[6].
Проблема осложнялась также тем, что языковый барьер не позволял советским политработникам самим, лично проводить агитацию и разъяснительную работу среди военнопленных. Но в скором времени, широко используя старые, проверенные методы морального и материального стимулирования, а часто и принуждения, лагерной администрации удалось добиться значительного роста числа антифашистов в среде военнопленных, количество которых систематически увеличивалось [7].
О системе работы советских политработников и о восприятии ее военнопленными рассказывает Сато Тосио:
«Не такой тяжелой была работа, как политическое воспитание (курсив наш. – С.М.) , которое меня сильно мучило. Конечно, оно делалось советскими комиссарами, но через японских переводчиков. Это была хитрая система, если переводчик переводил неправильно, его могли отправить в штрафной батальон. Поэтому японским переводчикам нельзя было делать промахов в своем переводе и, конечно, по-своему перевести тоже было нельзя.
Все солдаты осуждали и критиковали сами себя и свои прежние взгляды. Они говорили, что раньше все заблуждались, и японская армия была антигуманная, идеология императорской Японии нарушала человеческое достоинство, а японское общество заблуждалось. Да, часть критики была справедливой, и я это понимал. Однако, идеалы коммунизма, которые громко объяснялись и пропагандировались, и реальная жизнь советского народа, далекая от этих идеалов, не могли заставить меня прямо принимать эту идеологию»[8].
Конечно, рассуждения бывшего японского офицера субъективны, но нельзя не признать наличие в них большой доли истины. Не все военнопленные были способны адекватно воспринимать экономическую и политическую ситуацию в Советском Союзе. Газетные статьи, радиопередачи, просмотр кинофильмов создавали у большинства военнопленных иллюзию предвоенного благополучия в СССР. Недостаток продовольствия и тяжелая жизнь советских людей списывались на тяжелую многолетнюю войну с Германией, чему военнопленные, сами пережившие тяготы войны и плена, искренне верили (и во многом это было справедливо).
Желание выжить в плену, получить дополнительную «пайку» хлеба и освободится от тяжелого физического труда толкали военнопленных к сотрудничеству с администрацией лагеря, и число конформистов среди них, естественно, было велико. Но было немало и тех, кто искренне разделял идеи социализма и верил пропаганде.
Бывший военнопленный Ивао Питер Сано в своей книге «Сибирь» так описывает одного из таких активистов:
«После госпиталя я вернулся в Красноярск. В тюрьме (?), к моему огромному удивлению, поменялось начальство, и одним из руководителей стал японец Салито – в недавнем прошлом сержант японской армии, чей открытый конформизм раздражал заключенных. Поговаривали, что он еще в студенческие годы принадлежал к леворадикальному крылу политического движения в Япони. Салито (кличка – «Красный») моментально завоевал доверие среди русских и получил полномочия лагерного «авторитета»[9].
Но не стоит забывать о порядках, которые царили в Квантунской армии: палочная дисциплина и избиение как средство «морального воспитания» солдат офицерами являлись там обычным делом. Поэтому зерна демократизации, равенства между солдатами и офицерами, брошенные в солдатскую среду и удобренные пропагандой советских политработников, дали всходы, которые в конечном счете вылились в широкое демократическое движение в лагерях.
Любопытно при этом подчеркнуть, насколько различно воспринималась политическая пропаганда различными категориями военнопленных. Так, Итиро Такасуги в своих воспоминаниях описывает перелом в сознании японцев, происшедший в Тайшетских лагерях в результате политического перевоспитания и развертывания демократического движения среди военнопленных:
«Я вспомнил «Гимн демократической молодежи», который утром и вечером бодро распевали пленные из числа солдат. Какой разительный контраст! Офицеры переживали моральный упадок, из которого солдаты выбрались еще год тому назад. Бессилие, хаос, идиотизм! Солдаты вырвались из прострации, они наладили у себя порядок, ощутили себя личностями, бьются над политическими брошюрами, а офицеры тем временем погружаются в пучину нравственного вырождения» [10].
Многие военнопленные с энтузиазмом воспринимали идеи социализма, особенно выходцы из крестьян, чей жизненный уровень в Японии всегда был равенства и бесклассового общества находили широкий отклик в их среде.
О переменах, происшедших среди военнопленных солдат бывшей Квантунской армии, вспоминает В. Г. Пентюхов, работавший в то время переводчиком:
«Организационными вопросами внутрилагерной жизни занимались сами японские офицеры, привыкшие держать дисциплину при помощи мордобоя, который мы к удовольствию рядовых запретили самым решительным образом. Но вот комендантом вместо полковника Нокамуру стал ефрейтор, бывший борец токийского цирка Дой-сан, и как-то сразу прекратились опоздания, повысилась производительность труда, у солдат появилась возможность съедать за ударный труд на производстве лишнюю миску щей из морской капусты. Кроме того, он быстро внушил всем мысль, что только те военнопленные поедут домой, кто отработает в плену часы, которые им определены русскими. После этого количество больных в лазарете резко сократилось, а по-настоящему больные забеспокоились: будут ли им зачтены как трудовые дни часы лечения в лазарете?» [11].
По мере роста демократического движения в красноярских лагерях при лагерных отделениях были созданы школы антифашистского актива на 10-15 человек каждая, а также группы антифашистского актива по 25-30 человек, которые проходили специальную подготовку для проведения воспитательной работы среди основной массы военнопленных. К проведению занятий допускались только наиболее надежный и грамотный актив; занятия проводились регулярно, один раз в неделю по программе политического отдела ГУПВИ. На антифашистский актив возлагались надежды, что он явится инициатором по выполнению и перевыполнению производственных норм»[12]. Наиболее способные и проверенные активисты направлялись для обучения в центры идеологической подготовки, в Москву (Московскую школу идеологической подготовки) и в Хабаровск (Демократическую Молодежную и Политическую школы) [13]. Из доклада министра внутренних дел СССР видно, что в числе 73 756 военнопленных, обучавшихся на антифашистских курсах и в школах, было 21 137 японцев, то есть до 28 %.[14].
После обучения, длившегося от двух недель до трех месяцев, прошедшие подготовку военнопленные направлялись для работы инструкторами в лагерях. Со слов бывших военнопленных видно, как многие военнопленные попадали в лагерный актив:
«Политинструкторами становились добровольцы из числа заключенных. После двухнедельных курсов в Хабаровске они получали новый статус, льготные карточки к обеду и освобождение от всех работ. В нашей группе политзанятия проводил угрюмый очкарик. Он монотонно читал заученный текст под аккомпанемент ритмичного похрапывания. Пайлот поделился опытом, как найти путь к легкой жизни. «Иди в штаб, поклянись в преданности коммунистическим идеалам, и непыльная работенка будет тебе обеспечена» [15].
Признаем: экстремальная обстановка сплошь и рядом понуждает человека к конформизму (вспомним советских военнопленных, которые шли во власовские дивизии «РОА» отнюдь не из идейных побуждений, но лишь в надежде вырваться из лагерного кошмара).
Центрами идеологической подготовки, расположенным в городах Красноярске и Черногорске, были «Общество друзей» (Томо-но кай) и «Демократический клуб» (Мокумей кай). Подобные центры подготовки и организации располагались во всех крупных городах, где находились значительные контингенты военнопленных. Например в Иркутской области в г. Черемхово существовали «Общество Рассвет» (Рэймэй Кай) и «Общество друзей», в Новосибирской области «Общество друзей»; на территории Бурятии кроме «Общества друзей» и «Демократической лиги» идеологическая работа велась в группе «Мусанся» (Общество пролетариев), «Обществе по изучению социализма» (Сякайсючи кэнкюкай) и др. [16-17].
В г. Красноярске агитационно-пропагандистская работа наиболее активно велась в «Демократическом клубе» при ПВРЗ имени Карла Либкнехта. В «Школе военнопленных», работавшей при клубе, проводились лекции для активистов, политинформации, чтение газеты «Ниппон Симбун», обязательное последующее обсуждение статей и дискуссии. Кроме того, в клубе раз в неделю проводились смотры агитбригад и художественной самодеятельности.
Для усиления политической работы в лагерях ГУПВИ приказом МВД СССР № 00518 от 5 июня 1947 г. в штаты политотделов лагерей для военнопленных были введены инструкторы по антифашисткой работе, а на основании директивы МВД СССР № 112 в лагерях и лагерных отделениях назначались функционеры антифашисткой работы из состава антифашистского актива военнопленных [18]. Так, приказом по управлению лагеря № 34 для проведения организационно-пропагандисткой работы были отобраны самые лояльные, «проявившие себя в работе» военнопленные японцы, которые освобождались от работы на производстве. Для функционеров были созданы улучшенные жилищно-бытовые условия, позволявшие готовится к лекциям: выделены отдельные комнаты. Они обеспечивались необходимыми материалами и учебными пособиями. Работники политотделов лично инструктировали функционеров, после чего им поручалось проведение лекций среди военнопленных. Например, в лагере № 34 с 1 января 1947 г. лекции проводились регулярно, не реже двух раз в месяц.
Помимо инструкторов по антифашисткой работе и заместителя начальника лагеря по политической части, к занятиям с военнопленными был привлечен и офицерский состав управления лагеря и лагерных отделений.
Согласно отчетам политического отдела лагеря № 34 в «демократических кружках» и «школах военнопленного» участвовало до 70% всего контингента военнопленных [19]. Но как это происходило в действительности, вновь-таки вспоминают сами военнопленные. Слово Ивао Питер Сано:
«Школа военнопленного» была еще одним насилием над бесправными людьми. Уроки «политического воспитания» проводилась ежедневно. В течение часа мы пребывали под мощным идеологическим прессом. В сознание японцев активно внедряли коммунистические идеи. Это было так скучно! Ребята не выдерживали занудной болтовни учителей и выдумывали разные отговорки, чтобы не ходить на принудительные занятия» [20].
Воспитательная работа с военнопленными использовалась как инструмент для повышения производительности труда на предприятиях, где трудились японцы. Антифашисты, работая в производственных бригадах наравне с остальными членами бригады, должны были оказывать большую помощь в повышении производительности труда и соблюдении дисциплины в бригадах. Так, в итоговом отчете о работе лагеря № 34, одним из основных факторов рентабельности лагеря было названо «воспитание японских военнопленных в демократическом духе и антифашистская работа среди них, которые имели громадное значение в вопросе выполнения производственно- финансового плана лагеря» [21].
Во всех лагерных отделениях было организовано стахановское движение, а лучшим бригадам, как упоминалось выше, вручались красные переходящие знамена, которые затем передавались по итогам работы за неделю и месяц[22].
Об участии в стахановском движении рассказывает бывший военнопленный японец-шахтер Есида Юкио:
«На наших шахтах также все шахтеры и рабочие должны были участвовать в стахановском движении. На стене конторы нашей шахты каждый день вешали объявление, в котором перечислялись успехи ежедневной работы и фамилии лучших шахтеров. В верхней части стены была укреплена красная материя, на которой были написаны лозунги белой краской: «За героем Стахановым!», «Блестящая производственная победа в наших руках!», «Красное победоносное знамя также в наших руках!». Еще выше висели портреты Ленина и Сталина. Интересно, вот какие эмоции все это вызывало у шахтеров. Один японец злился и роптал: «Плевать мне на Сталина!». Теперь на Доске Почета стали появляться номера японских бригад и фамилии японских шахтеров. Конечно, начальник лагеря и начальник шахты были удовлетворены. Хотя мы и не рассчитывали на такие похвалы, но у нас было не плохое чувство… А русские шахтеры стали уважать японцев!» [23].
Естественно, что старательные и трудолюбивые японцы работали в своем большинстве не за идею: заработок и паек каждого японца зависел от процента выполненной им нормы. Когда военнопленные перевыполняли норму, то получали дополнительное питание, что и являлось основным стимулом улучшения трудовых показателей. Но были немало и японских «стахановцев», которые даже ставились в пример всем работникам завода. На заводе № 4 широко было известно имя японского солдата Токуда. На стене цеха, где он работал, висел лозунг на русском и японском языках: «Равняйтесь на Токуда!» [24]. Таким образом, определенные результаты политико-воспитательная работа все же приносила.
Главным печатным политическим рупором МВД в лагерях японских военнопленных была издаваемая на японском языке газета «Ниппон Симбун» («Японская Газета»). История этой газеты, изложенная в книге С.И. Кузнецова «Японцы в Сибирском плену», вела начало из Хабаровского лагеря № 16. Уже с начала февраля 1946 г. «Ниппон Симбун» регулярно и в достаточном количестве поступала в красноярские лагеря и распространялась по баракам среди военнопленных.
Первое время газета была лишь передаточным звеном информации инструкций советских властей для военнопленных. Позже, в конце 1946 г. она развернула активную пропагандисткою кампанию. Как пишет С.И. Кузнецов, «Редакция газеты хорошо знала душевное состояние военнопленных, поэтому быстро добилась успехов в этой пропаганде» [25].
Типичный набор политических статей и рубрик «Ниппон Симбун» выглядел следующим образом: «Новый демократический курс», «Зеркало» – комментарии к передаче токийского радио, «Народ в Японии голодает», «Социалистическая партия еще слаба». В основном все статьи заканчивались призывам и лозунгами: «Голодному народу нужно подняться и организовать массовое движение, и день за днем его сила будет увеличиваться» [26].
В «Ниппон Симбун» публиковались также повести и рассказы, стихи и статьи на бытовые темы, но и они, так или иначе, имели идеологическое наполнение. Так, через опубликованную в «Ниппон Симбун» повесть «Военный завод» красной нитью проходили призывы: «Пролетариату необходимо объединится», «Нам всем нужно взяться за руки и соединиться для протеста против того, чтобы производилось оружие, убивающее наших братьев в России и Китае». В следующем рассказе военнопленным объяснялось, что идти «против коммунизма - значит против демократии, об этом весь народ знает… Естественно, что народ ненавидит либеральную партию, которая декларировала антисоветскую политику»[27].
Немаловажно отметить, что отношение к «Ниппон Симбун» было неоднозначным. По признанию значительного числа военнопленных, очень многие не воспринимали эту газету всерьез, – настолько просоветскими и политизированными были ее материалы. Один из советских заключенных, оказавшийся в одной зоне с японцами и понимавший по-японски, свидетельствует, что эта газета была настолько прокоммунистической, что в лучшем случае шла на самокрутки [28]. Впрочем, это свидетельство следует воспринимать с учетом «идейной позиции» его автора.
Одной из форм политической работы с военнопленными были проводимое японскими инструкторами чтение газет вслух, а также политинформации, беседы и дискуссии на политические темы, например: «За что борется японская компартия», «Современные политическое и экономическое положение Японии», «Соревнование и стахановское движение в СССР», «Советская и буржуазная демократия», «Советская избирательная система», «Основные принципы коммунизма», «Охрана труда и условия работы на советских предприятиях» [29].
С июля 1947 г, кроме газет, в лагеря начала поступать политическая литература на японском языке: «История ВКП(б) (краткий курс)», биографии В.И. Ленина и И.В. Сталина. Для изучения политической литературы были организованы кружки. Ознакомление японских военнопленных с жизнью рабочих в царской России в сопоставлении с условиями жизни и работы в Советском Союзе должно было наглядно демонстрировать преимущества социалистического строя.
Кроме того, в каждом лагерном отделении была своя стенная печать, созданы группы спецкоров, с которыми проводилась специальная работа. Стенгазеты выпускались на японском языке один раз в неделю, размножались в трех экземплярах и вывешивались в общественных местах, на специальных витринах. В стенгазетах, кроме продолжения линии, обозначенной в «Ниппон Симбун», отражалась внутренняя лагерная жизнь, производственная деятельность, назывались лучшие и «отстающие» производственники, высмеивались и критиковались симулянты и бездельники, не желавшие работать. «Стенгазеты среди японцев пользуются большей популярностью», – докладывала администрация лагеря № 34 в Москву [30].
Идеологическая обработка особенно усилилась накануне репатриации японцев. На кустовом совещании руководящего состава ОПВИ УМВД (начальников лагерей и начальников политотделов), которое проходило 1 июня 1947 г., заместитель начальника УМВД Красноярского края полковник Шустин доложил новое директивное распоряжение ГУПВИ:
«В связи с репатриацией необходимо усилить политико-воспитательную работу среди военнопленных, умело подбирать материал для политработы, чтобы, так сказать, дошлифовать их сознание до желаемого для нас результата. Одновременно необходимо усилить наблюдение за отстающим подучетным контингентом, укрепить дисциплину и режим среди всех военнопленных. Надо также следить за тем, что военнопленные приобретают на свои деньги, внимательно присматриваться, какая литература их интересует, не следует возражать против покупки ими классической литературы» [31].
На основании этого указания ГУПВИ в июле месяце 1948 г. в лагерных отделениях лагерей №№ 33 и 34 были проведены «демократические выборы в демократические комитеты». Кандидатуры в эти комитеты – от пяти до девяти человек в каждый, – выдвигались активистами-антифашистами и избирались тайным голосованием во всех лагерных отделениях [32].
О результатах политической и антифашистской работы администрация управления лагеря № 34 с гордостью докладывала в Москву:
«Создание для военнопленных нормальных жилищно-бытовых и санитарных условий, обеспечение их культурным обслуживанием дали положительные результаты. На 1 августа 1946г. антифашистов – 7 %, на 1 января 1947 – 54 %, на 1 января 1948 – 87 %» [33].
Думается, что реальное количество антифашистов в действительности было гораздо меньшим. Как уже сказано, многие военнопленные вступали в антифашистские и демократические комитеты прежде всего с целью облегчить себе лагерную жизнь и ускорить репатриацию на родину, так как знали, что приоритетом в очередности на отправку наравне с больными пользовались самые лояльные к советскому строю. При массовой отправке военнопленных на родину, при формировании каждого эшелона в сопроводительных документах, направляемых в лагеря репатриации, обязательно указывалось:
«Из общего числа военнопленных в эшелоне имеется: демократически настроенных 1013 чел., антифашистов 266 чел., передовиков производства 1395 чел.» [34].
Немаловажно отметить и то, что наряду с усиленно насаждаемой советской идеологией военнопленным, тем не менее, не запрещалось отправление своих религиозных культов. Во многих лагерных отделениях у японцев были небольшие алтари, и они имели право согласно установлениям своей конфессии отправлять религиозные обряды.
При отправке из лагерей на родину военнопленные писали благодарственные письма Советскому правительству и лично И.В.Сталину, в которых выражали признательность и благодарили за гуманное отношение к ним, за обеспечение культурным обслуживанием и т.п. Письма художественно оформлялись и подписывались всеми военнопленными.
Военнопленный японец Исиаеда Косито (сержант, 1924 г. рождения образование 11 классов) заявил:
«При приезде на родину мы должны сплотится вокруг японской компартии, во главе которой стоит великий вождь нашего рабочего класса Токуда».
А Носе Тадакоре (1918 г. рождения, служащий) заявил:
«Полгода тому назад у нас началась работа демократических кружков. С начала создания их я участвую в их деятельности. Благодаря политико-воспитательной работе я приобрел не только глубокое знание о марксизме, но и способность руководить людьми. Сейчас я уверен, что смогу в будущем продолжать свою демократическую деятельность в Японии» [35].
Всего в МВД СССР поступило 4000 благодарственных писем подписанных 834 562 военнопленными различных национальностей. Конечно, не секрет, что написание подобных «благодарственных» писем, как правило, инициировалось руководством ГУПВИ, но были среди них и искренние послания, написанные без принуждения и от чистого сердца.
Тем не менее, массированное идеологическое воздействие на японских военнопленных не прошло безрезультатно. Многие из бывших солдат и офицеров, прошедших антифашистские школы и демократические клубы, впитали в себя коммунистические идеи и искренне поверили в преимущества советского строя.
Интересны выводы МВД СССР о результатах проделанной работы:
«В политической работе среди военнопленных отмечается, что интерес основной массы военнопленных японцев к Советскому Союзу, к жизни советских людей был значительно выше, чем со стороны военнопленных других национальностей» [36].
Было и свидетельство из-за рубежа: в письме ЦК коммунистической партии Японии в 1949 г., обращенном к репатриированным из СССР военнопленным, было сказано, что большинство военнопленных примкнуло к демократическому лагерю и ведет в этом направлении ценную работу [37].
Немало было случаев, когда прибывшие на родину репатрианты, развернув красные знамена, с пением революционных песен устраивали митинги и шествия в поддержку Советского Союза: «30 июня 1949 г. в Майдзуру прибыла вторая группа репатриированных в количестве 2 тыс. человек, которые пели коммунистические песни. Во время встречи прибывшие выстроились на палубе парохода «Эйтоку Мару» и запели «Интернационал», выкрикивали коммунистические лозунги» [38].
Конечно, в идеологической работе, осуществляемой в СССР не только среди военнопленных, но и среди своего народа, было немало формализма, а в отчетах партийно-политических органов – и фальши. Но оценивая приведенные выше уничижительные и подчас иронические воспоминания самих бывших военнопленных по этому вопросу, не следует забывать, что они писались много позже, когда по возвращению на родину они порой попадали под не менее жесткий пресс вновь-таки идеологической обработки, проводившейся в диаметрально противоположном направлении.
Культурно – массовая и спортивная работа в лагерях военнопленных. Наряду с организацией политической работы и в поддержку ей со второго полугодия 1946 г. в красноярских лагерях среди военнопленных была развернута культурно-просветительная и спортивная работа. Культурно-массовый отдел в лагерных отделениях отвечал за работу кружков художественной самодеятельности и организацию досуга военнопленных. В большинстве лагерных отделений работали театральные кружки, самодеятельные ансамбли, которые своими силами занимались постановкой пьес советских и японских драматургов, концертов, цирковых номеров, а также организацией спортивных соревнований по различным видам спорта. Многие военнопленные, как видно из отчетов МВД, в свободное от работы время, принимали в художественной самодеятельности самое активное участие:
«Из их среды было выявлено большое количество, желающих участвовать в концертах, пьесах, а также акробатов, жонглеров, певцов. Организованы кружки самодеятельности: музыкальный, хоровой, плясунов. Самодеятельность проводится в выходные дни и в свободное от работы время. Тематикой самодеятельности являются: русские народные, революционные песни, советская музыка» [39].
Следует отметить и такую особенность: большинство участников клубной работы и кружков составляли молодые солдаты, которые более активно поддерживали антифашистскую, культурно-массовую и спортивную работу в лагерях. Этот фактор широко использовался в политической и воспитательной работе политработниками лагерей, причем упор делался на работу с молодежью до 30 лет. Об этом вспоминают и сами бывшие военнопленные:
«Антифашистские комитеты состояли преимущественно из молодежи рабоче-крестьянского происхождения, гордившейся «установлением пролетарской диктатуры» в лагерях», - свидетельствовал бывший военнопленный Итиро Такасуги [40].
Естественно, весь репертуар театральных кружков и ансамблей был идеологически выдержан. Все без исключения ансамбли кроме национальных японских песен должны были разучивать и исполнять гимн Советского Союза на японском языке, японский гимн «Красное знамя» и другие революционные песни [41].
Из числа наиболее активных японских антифашистов были созданы агитбригады, которые выезжали в лагерные отделения, где на концертах проводили агитационную работу среди военнопленных. Помимо выступлений в лагерных отделениях администрацией управления лагеря № 34 организовывались смотры агитбригад и кружков военнопленных, которые проходили в клубе им. Дзержинского в г. Красноярске, причем, как сказано в отчете УМВД края о проделанной воспитательной работе среди военнопленных за 1946 г., «программа выступлений художественной самодеятельности предварительно проверялась и утверждалась в строго демократическом духе» [42].
Нередко инициатива в организации кружков художественной самодеятельности и ансамблей исходила от самих военнопленных. По вполне понятным причинам они пытались разнообразить далеко не легкую жизнь в лагере, отключится от тяжелой работы и как-то заполнить свой досуг. Часто кружки возникали спонтанно, без какого-либо разрешения, но, впрочем, и без особого противодействия со стороны лагерной администрацией.
О том, как это происходило, вспоминает бывший дежурный офицер 4-го лагерного отделения Г.П. Горовецкий:
«На заработанные деньги японцы в складчину пускались на всякие попутные приобретения. Конечно, приобретали что-нибудь и из продуктов, но в основном, спички, прочие необходимые мелочи, которые в то послевоенное время были страшно дефицитными. А однажды, помню, мои японцы вернулись с базара с музыкальным инструментом, вечерами потом в бараках развлекались» [43].
Кроме спонтанно возникавших любительских
оркестров в лагерных отделениях
военнопленными создавались и целые
театральные коллективы, которые ставили
довольно серьезные национальные японские
пьесы. Об истории создания театрального
кружка и оркестра в 6-м лагерном отделении
лагеря № 34 рассказывает Есида Юкио:
«Мы проживали в захолустье Сибири – в Заозерной – уже целый год, и уделяли все свое время для тяжелой работы. Если еще долго будем жить в этом месте, то нам нужно какое-то увеселение для свободы распоряжения душой японцев. С таким мнением наш агитатор Ногай договорился с русским агитатором лейтенантом Устиновым. В результате этого договора мы избрали нескольких способных и талантливых людей из солдат и составили из них труппу «Енисей» и оркестр «Красная звезда». Музыкальное исполнение наших оркестрантов состовляли японские и русские народные песни, модная музыка и собственные песни и музыка.
На открытии нашего самодеятельного театра «Заозерная» зал был переполнен! Посмотрев игру исполнителей, зрители с радостными лицами выразили восхищение и устроили овацию с громкими аплодисментами. Оказалось, они вспомнили о родной жизни в Японии. Русские офицеры и солдаты и их семьи восхваляли и аплодировали актерам вместе с японцами. Иногда некоторые из русских от восторга резко свистели с помощью пальцев.
В особенности актер «Ояма», играющий женскую роль привлек любопытное внимание русских: «Ой, смотрите, там японка!», – среди русских зрителей шел взволнованный спор. В конце концов русский солдат зашел в актерскую комнату, чтобы разъяснить вопрос о том, кто Ояма – женщина или мужчина. Было трудно объяснить русскому солдату этот вопрос. Ничего не поделаешь! Актер (Ояма) Ногай засучил костюм (кимоно) и сразу показал свой мужской символ» [44].
Еще одним способом идеологического воздействия на военнопленных являлась кинопропаганда. Регулярно, два-три в месяц, кинопередвижками хозяйственных органов военнопленным лагерных отделений, расположенных в городах Красноярске и Черногорске, демонстрировались кинофильмы. Как правило, в начале фильма перед военнопленными выступал политинструктор с объяснением содержания картины, и с помощью проекционного фонаря и расписанных пластинок проводилась антифашистская агитация и производственная пропаганда.
В архивах сохранились названия некоторых фильмов, которые демонстрировались военнопленным. Так, в марте-апреле 1946 г. для военнопленных в лагере № 34 были показаны кинокартины «Девушка с характером», «Каменный цветок», «Конек-горбунок». Демонстрировались и фильмы с революционной тематикой, а также кинохроника, повествующая о трудовых подвигах советских рабочих и колхозников и др.[45].
Красноярец А.И. Прохоров, живший вблизи лагерея военнопленных японцев, так вспоминает об одном из киносеансов:
«Вместе с военнопленными мы все лето прямо под открытым небом смотрели вечерами кино. Тогда в Невельскую привезли новую ленту «Волочаевские дни» – о том, как лихо громили наши партизаны японцев в гражданскую войну. После этого фильма пленные без злобы и обиды, разоружающее убежденно говорили нам: мы так не воевали» [46].
Как видно из донесений политического и оперативно-чекистского отдела лагеря № 34, эти методы пропаганды оказывали на военнопленных определенное воздействие, тем более, что многие японцы в первый раз видели кинофильмы. Из документов антифашистских отделов видно, что просмотр фильмов был весьма востребован военнопленными и оставлял у них яркое впечатление.
Военнопленный Мацусимо Тоуво, 1928 г.р., из крестьян, сказал: «Мы выражаем особую благодарность русскому командованию за то, что оно проводило отличное мероприятие в отношении с кинокартиной. Мы видели свыше 100 кинокартин в течение полутора лет». Японец Арай Казуво: «Жизнь советского народа, которую мы видели на кинокартинах, учила нас и воспитывала нас»[47].
Ныне, критически оценивая содержание художественный уровень советской кинопродукции тех лет, можно скептически отнестись к этим наивным признаниям. Но нельзя забывать о степени воздействия на массовое сознание систематически изливаемого на него потока кино- и (в наше время) видеоинформации, которая деформирует представление о реальном окружающем мире и, в первую очередь, о его социальном аспекте.
Спортивная работа среди военнопленных в основном проводилась в летний период. Наибольшее распространение среди военнопленных получили массовые виды спорта: игры в мяч (бейсбол, футбол, баскетбол), а также настольные игры (шахматы и шашки). Спортивные мероприятия были менее подвержены идеологическому наполнению и поэтому пользовались большой популярностью среди военнопленных. В 1946 г. среди лагерных отделений, было развернуто соревнование по спортивной работе. В каждом лагерном отделении были созданы свои команды по различным видам спорта. Подготовка к соревнованиям, как правило, проходила в лагерных отделениях, а соревнования проводились на красноярских стадионах «Динамо» и «Зенит». Команда, завоевавшая первенство, получала специальные знамена, значки, призы [48].
В целом культурно-массовая и спортивная работа являлась проводником проводником представлений о преимуществах советского строя, служила пропаганде политических, хозяйственных и культурных успехов СССР и носила яркую идеологическую окраску.