В.Г.Фукс. Погром
Шел третий год, как эскадрилья перебазировалась из Смоленска в Брянск, и когда ее командиром стал майор Л.Кулдин.
Это был год, когда бесноватый Гитлер, потрясая кулаками перед сотнями тысяч свезенных в Нюрнберг фашистов, кричал о походе на Восток, когда в Германии выпускали пушки вместо масла, и когда вся она покрылась сетьюконцентрационных лагерей, за колючую проволоку которых фашисты посадили тысячи передовых людей страны. Коварный тигр точил свои когти, готовясь совершить страшный прыжок на Европу, а потом и на Советский Союз.
Белорусскому военному округу предстояло первым встретить врага. Один из лучших военачальников, прославившийся еще в гражданскую войну, Иероним Петрович Уборевич возглавлял округ, он понимал, сколь велика была опасность нападения на СССР со стороны возрождавшегося в фашистской Германии милитаризма, поэтому подготовке войск уделял исключительно большое внимание.
Крупные маневры в том году многим запомнились надолго. Тогда, после их окончания, в большом зале Минска командарм Уборевич открыл совещание командного состава всех родов войск, участвовавших в учениях, а с разбором их выступил маршал Советского Союза М.Тухачевский. Внимательно слушали присутствующие в зале подробный анализ действий войск в учениях. Впереди, в правой стороне зала, места занимали приглашенные на учения военные делегации некоторых иностранных государств. Когда маршал Тухачевский упоминал в докладе об успехах нашей страны в области военной или хозяйственной, зал бурно аплодировал стоя. И только представители иностранных держав сидели, бесстрастно относясь к происходящему вокруг. Так же равнодушно взирали их правительства, когда Гитлер захватывал Чехословакию, прокладывая путь к захвату их собственных стран.
В зале царила атмосфера единства и безраздельной сплоченности. Каждый искренне восхищался обликом двух прославленных полководцев: эрудицией и выправкой маршала, спокойствием, скромностью командарма первого ранга, широтой взглядов обоих.
Как-то в один из полетов на этих маневрах эскадрилья попала в очень сложную метеорологическую обстановку: облачность, свисавшую почти до самой земли, и туман, поднявшийся ей навстречу, сомкнувшись вместе, они превратили все небо вокруг в сплошное марево. Лишь изредка под крыльями самолетов промелькали кусочки земли, а впереди снова эскадрилью встречала стена марева. Не имея достаточного навигационного оборудования для слепого полета, катастрофа была бы неизбежной, если бы эскадрилья не сплотилась в тесный строй так, что ведомые чуть-чуть не цепляли винтами самолетов за крылья ведущих командиров звеньев, все вместе неотступно летели за опытным командиром эскадрильи Кулдиным, поглощенным наблюдением за показаниями своих весьма малочисленных приборов в кабине, уверенного, что ведомые его не подведут, не оторвутся от строя, что было бы равносильно многочисленным авариям. Когда, прилетев на аэродром и отстегнув парашюты, все собрались вокруг командира эскадрильи, он каждому крепко пожал руку, все радовались успешно закончившемуся полету.
Кончились учения. Вскоре в авиагарнизон приехал Иероним Петрович Уборевич. Личный состав увидел его не только в качестве командующего округа, а как простого человека в обыденной жизни. По случаю успешного окончания учений был устроен торжественный вечер. За праздничным столом Уборевич расспрашивал летчиков об их жизни, их профессиональных вопросах, внимательно слушал рассказы о полете эскадрильи в мареве облаков и тумана, интересовался, как старые летчики передают свой опыт молодым. Он старался понять души сидевших перед ним военных летчиков, поняв, сделать им хорошее. Летчики, авиатехники, их жены, сидевшие в зале, чувствовали большую привязанность к нему.
На следующий день все летчики эскадрильи, участвовавшие в маневрах Белорусского военного округа, а затем и московского, были направлены в дом отдыха Сельцо, где пробыли две недели, наслаждаясь природой, вкусным питанием и спортивными играми. Кто-то из летчиков захватил с собой патефон, на котором беспрерывно прокручивали "Мистера Брауна", "Три поросенка", "У самовара я и моя Маша", а когда эти пластинки надоедали, переходили на минорные - "То были дни", "Далила", "Полонез" Огинского. И только совсем поздней ночью, оглянувшись, нет ли поблизости особиста отдела НКВД, слушали записи запрещенных в стране "упадочных буржуазных" песен в исполнении П.Лещенко, А.Вертинского и какой-то белогвардейской певицы, исполнявшей жалобную песню "Нищая". Пластинки эти привезли летчики из Испании и Парижа после окончания пребывания в качестве участников борьбы против германских и франкистских вооруженных сил в Испании.
Тайно ото всех, командование бригады в этом же доме отдыха отобрало группу летчиков, послав "изучать новую технику" (то есть в Испанию). Воздушные бои советских летчиков против фашистских носили ожесточенный характер. В первые же ноября 1936 г. из трех наших летчиков двое погибли: командир эскадрильи Сергей Тархов в результате нападения на него шести германских самолетов, и Владимир Бочаров - в результате нападения пяти германских самолетов, он был сбит над территорией, занятой франкистами, тело его было изрублено, останки сложены в ящик, на котором фашисты написали "ВАЛЬЯДОЛИД" - название города, занятого франкистами, и на парашюте сбросили над Мадридом. Всем трем летчикам советским правительством были присвоены звания Героев Советского Союза: Сергею Черных, Сергею Тархову, Владимиру Бочарову (последним двум - посмертно).
Они были одними из первых, получивших звания Героев: первыми были семь летчиков, спасших челюскинцев, восьмым - М. Громов, а девятым, десятым, одиннадцатым - летчики нашей эскадрильи.
В начале 1937 г., во втором часу ночи, меня неожиданно вызвали в штаб бригады. Войдя в кабинет командира бригады, к удивлению, увидел там командарма первого ранга Уборевича, разговаривающего с командиром бригады Манном. На мое приветствие под козырек командарм улыбнулся и пригласил сесть за стол напротив него. Сначала разговор повел издалека, спросил, как спалось, заметив признаки прерванного сна, потом перешел ближе к делу. Спросил, как стреляю из наземного и воздушного оружия, как обучаю молодых летчиков. Все время, при моих ответах Уборевич пристально смотрел на меня сквозь свое маленькое, в золотой оправе, пенсне, внимательно прислушиваясь к моим словам. Я чувствовал, что решается вопрос, подойду ли для выполнения важного, длительного, небезопасного задания, ради чего Уборевич и прибыл в бригаду.
- Так вы говорите, летаете на "хорошо"? - переспросил он.
- Да, на "отлично".
Уборевич улыбнулся.
В бригаде было известно, что имели место случаи во время бесед с представителями управления кадров ВВС, когда на предложение "ехать на изучение новой матчасти" летчики отказывались, выдвигая несерьезные причины. Теперь, после гибели летчиков в Испании, о чем "тайно" стало известно всем в бригаде, количество колеблющихся стало больше.
После каждого моего ответа Уборевич поворачивал голову в сторону Манна и спрашивал:
- Это правда?
Командир бригады, к моему удовольствию, не только подтверждал, а и добавлял некоторые положительные подробности.
- А стреляете тоже на "хорошо"?
- Да, тоже на "отлично".
Потом он стал спрашивать о семейном положении, высказал сочувствие в связи с недавней смертью моей трехлетней дочки, о чем, видимо, узнал от Манна еще до моего прихода, спросил, как думаю устроить свои семейные дела, если придется ехать в командировку на выполнение важного задания.
И опять улыбнулся, когда я изложил свой план решения семейного вопроса.
Уборевич часто шутил, вставляя реплики, снова становился серьезным, словом, был по-настоящему человечен...
Это было за четыре месяца до его расстрела вместе с маршалом Тухачевским и другими военачальниками органами НКВД.
Предыдущая Оглавление Следующая