В.Г.Фукс. Погром
Я продолжал дружески общаться с Федей. Это не тот Федя, с которым пришлось сидеть в тюрьме в период царствования палача Ежова. Тот был русский паренек, а этот Федя по-настоящему назывался Фридрихом, был немцем, вместе со мной в один и тот же день и час поступивший в концлагерь НКВД. С тех пор мы с ним дружили, часто встречались. В это время Указа о побегах и наказаниях за них каторжными работами сроком в 20 лет еще не было, но режим в лагерях был очень строгий, для того, чтобы выйти за пределы общей зоны лагеря НКВД, требовались особые пропуска с печатями. Однажды начальник отряда дал мне и Феде задание исправить электропроводку к фонарям за пределами общей зоны оцепления, проходящей вдоль дороги в сторону города. Был выходной день, начальник позвонил вахтеру, чтобы тот пропустил двух монтеров за зону исправить проводку, сам же уехал куда-то на дачу. Исправив три фонаря, мы решили, что возвращаться в лагерь еще рано, скажем, что провозились с проводкой из-за сложности повреждения. Оглянувшись, убедились, что вахтеру нас не видно из-за бугра, тогда решили пробраться в город, который мы ни разу так и не видели с самого начала прибытия в лагерь. На наше счастье, издали показался автомобиль ЗИС-5, выехавший из зоны лагеря в сторону города.
- Прыгаем? - предложил Федя.
- Прыгаем.
Мы остановились, дожидаясь приближающегося автомобиля. Но шофер, заметив наше намерение, прибавил газ, чтобы не дать нам вскочить в кузов. Но не тут-то было: мы бросились изо всех сил догонять автомобиль, важно было только ухватиться руками за задний борт. Феде это удалось, но мне он помешал своими ногами, я отстал, с завистью глядя, как он, перевалившись через задний борт, упал в кузов. Я глядел ему вслед, ожидая, что поднимется и махнет мне рукой. Прошло несколько секунд, Федя вдруг поднялся, соскочил из кузова, заполненного березовыми бревнами, отбежал в сторону от дороги, низко наклонился и тут же из его рта полилась сильнейшая рвотная жижа. Я побежал к нему, увидел бледное лицо и лужу у ног.
- Что с тобой? Что случилось?
Федя молчал, да он и не мог в этот момент говорить.
Я выждал немного и опять спросил:
- Почему ты не поехал?
- Молчи! - ответил Федя.
Придя в себя, сказал:
- Машина доверху загружена...
Его снова начало рвать.
- Бревнами, - подсказал ему.
- Сам ты "бревно"... Трупами, голыми трупами, совсем голыми трупами, одни кости да кожа, там трупов тридцать. Я упал прямо в середину их, испугался до смерти.
Я едва удержался от смеха.
- Тебе смешно, попробовал бы сам туда запрыгнуть, посмотрел бы я, как ты стал смеяться.
- Ты мне помешал, а то бы в обнимку, вдвоем... Ну да ладно, приходи в себя, пойдем дальше пешком, забудем, что было, тут не так далеко до города, говорят, километра три-четыре от лагеря.
- А ты знаешь, что я скажу? - спросил Федя.
- Пока не знаю.
- Ты слышал, как наши банщики говорили, что мыло нам дают якобы от вываренных костей умерших трудармейцев, завозимых из лагеря в мыловаренный завод в городе?
Я опешил.
- Не может быть!
- А куда же тогда повезли трупы? На городское кладбище немцев хоронить не возят, не заслужили, они и после смерти не равны с русскими. А наше кладбище, наши ямы находятся на территории зоны, это как раз в обратную сторону грузовику надо было ехать.
Мы молчали. Неужели действительно нам в бане выдают кусочки, размером с наперсток, от вываренных костей мертвых тел?
- Может быть, это неправда? - усомнился Федя.
- Не знаю. Но тогда куда же повезли столько трупов? Ничем не прикрытых, демонстративно, словно бревна?
- Может, трупы повезли в медицинский институт студентам практикой заниматься?
- Этого не может быть, во-первых, такое количество тел там не требуется, а во-вторых, немецкие трупы студенты изучать не будут, не их национальность.
Как бы ни было, решил впредь избегать употреблять банное мыло, надеясь получить посылкой другое, из "дома".
После пережитого шока Федю тошнило, он предложил:
- Может, не пойдем в город? А то нас заметят, нам нечем оправдаться, скажут, что пытались сбежать.
- Пожалуй, ты прав, начальство не поверит, что на ремонт трех фонарей потребовалось несколько часов.
Мы повернули обратно, в зону лагеря. Пройдя вахту (вахтер помнил нас, дежурил тот же), Федя предложил:
- Давай пойдем напрямик через лес, дорогой идти дальше.
- А мы не заблудимся?
- Ну нет, я опытный ходить по лесу.
- Уж не в волжских ли степях приобрел свой опыт?
Федя засмеялся.
Шли, как мне показалось, довольно долго до своего лагерного отряда.
- По-моему, мы заблудились.
- Мы идем правильно, скоро в просвете леса, увидим свой отряд, - ответил ободряюще Федя.
Мы прибавили шаги. Потом появилась поляна за опушкой леса, а еще дальше вспаханная земля.
- Стой! Стой! Застрелю!
Мы с недоумением оглянулись налево и направо, увидели на расстоянии ста метров с обеих сторон от нас охранников с наведенными на нас винтовками.
- Стой! Руки вверх! Повернуться задом! Не шевелись!
Я не привык, когда какой-то охранник кричит на меня "Стой! Руки вверх!". "Я старший лейтенант, охранник видит, что на голове у меня пилотка, что иду в военной форме..." - все это пронеслось в голове мгновенно.
Так я же заключенный концлагеря НКВД, знаки и звездочку на пилотке мне запретили носить, потому что - немец!"
- Руки вверх! Стоять спиной ко мне!
К нам подбежали два охранника, держа винтовки наперевес. Федя и я стояли в это время обеими ногами на паханной земле шириной метров тридцать, никаких заграждений вблизи полосы не было.
- Бежать вздумали, фрицы! В военную форму оделись для побега!
Сейчас только обратил внимание, что Федя тоже был в красноармейской форме - гимнастерке, сапогах.
- Никуда мы не бежим, мы идем в свой отряд.
- Отряд в противоположную сторону, будто не знаете.
- Но мы...
- Прекратить разговоры! Не первых мы ловим, все так говорят. Всех их на этом свете больше нет, заслужили свое!
- Мы... - хотел что-то сказать Федя.
- И ты молчи, получишь столько же, как и твой командир, бывший командир, - показал он на мои петлицы, где четко вырисовывались метки от бывших знаков различия.
- Руки назад! Идти в направлении того большого дерева! Не разговаривать между собой! шаг влево, вправо - будем стрелять без предупреждения.
Нас привели к караульному помещению, велели сесть на землю и ждать. Явился начальник караула, а вместе с ним несколько любопытных охранников, возвратившихся со смены.
- В чем дело? - обратился он к конвоирам.
- Вот эти два фрица собирались совершить побег, оба находились на следовой полосе, мы подняли стрельбу и заставили их остановиться.
- Это было не так, - начал я.
- Тебя никто не спрашивает, - грубо прервал начальник.
- Должны же мы пояснить, как было дело.
- Пояснять будете в спецотделе, куда вас направим, я своим охранникам верю больше, чем вам обоим. Сидите и ждите.
А я в это время, не обращая внимания на любопытствующих, думал свое: как мне быть с моими документами? При одном из шмонов, проводившемся без удаления рабов-немцев из землянки, я оказался в пиковом положении: охранники осматривали не только все нары, одеяла, соломенные матрацы, а и делали личный обыск. Рабы стояли возле нар, ожидая, когда до каждого дойдет очередь обыска.
Я шепнул соседу о своей беде. Он, нисколько не смутившись, кивнул в сторону человека, сидевшего на моей наре.
- Передай ему, - шепнул сосед.
Я удивился, считал этого человека из команды "искателей", и вдруг сосед предлагает передать ему запрещенное.
- А он не... - начал я.
- Передай, говорю, - повторил сосед.
Я незаметно передал партбилет и воинское удостоверение. Человек спокойно положил их в карман, продолжая сидеть на нарах.
После обыска документы мне возвратил. Я спросил, кто он.
- Он латыш, такой же раб, как и ты, а работает в УРЧе отряда, при обысках он всегда должен присутствовать, хороший человек.
Сейчас же рядом со мной никакого латыша не было, надо было решать самому, как выходить из очень опасной ситуации: в случае обыска и обнаружения у меня двух документов, при моей "росписи" своими сапогами на следовой полосе, факт побега было легко доказать даже школьнику, не только "куму" - оперуполномоченному НКВД.
Расстрел, при царившей у оперуполномоченных и их подпевал тенденции "находить врагов" во что бы то ни стало, был неизбежен. В нескольких шагах от меня находился туалет, общий, на несколько человек. Пойти выбросить в клоаку удостоверение? Но следом за мной непременно пойдут конвоиры, они и голыми руками стали бы из говна вылавливать документ.
- А вы спрячьте документ в подошву туфля, - посоветовал Федя, - которому нашептал о своей беде.
Но гарантий никаких не было, что ищейки не заставят при обыске разуться.
Начальник караула метался во все концы, ища, кому сдать нас, я понял, что таких ответственных людей он не находил. Только поздно вечером какой-то оперуполномоченный посоветовал ему отправить нас в отряд в сопровождении вооруженного конвоира. Им был назначен один из караульных.
- Ну, пошли, - скомандовал он нам.
Он нас не вел, как водят арестованных, шел рядом, посередине между мной и Федей. По дороге нас спрашивал по мелочам, особенно интересовался, не боялся ли я летать, шутил по поводу задержания нас, но одновременно предупреждал об опасности ходить по территории стройки, не зная дороги. Отойдя от караульного помещения на некоторое расстояние, мы вышли на единственную дорогу, окопанную с двух сторон глубокими рвами-кюветами. По обеим сторонам дороги тянулся сплошной лес, сразу стало темнее на дороге, она, конечно, не освещалась никакими лампочками, это потом, через много лет, ее назовут улицей Мира, то ли именем Комаровского, во всяком случае, дорога станет улицей. А сейчас охранник на всякий случай перестал шутить, немного от нас дистанцировался на расстояние четырех-пяти шагов сзади. Я оглянулся на него, конвоир крикнул:
- Не оглядываться, идти прямо!
Я замолчал. Мельком заметил, что кобура револьвера была открыта. Потом ему показалось, что мы с Федей отстаем от принятого шага.
- Шаг влево, шаг вправо - буду стрелять без предупреждения!
Одновременно выхватил из кобуры револьвер и направил на нас.
Ни мне, ни Феде не требовалось строить каких-нибудь предположений по поводу серьезности обстановки: кругом темный лес, ночь, никакого движения на дороге, его и днем-то почти не бывает, нас пристрелить обоих, трупы стащить на обочину дороги, а при допросе заявить: "Убиты при попытке нападения и побега". И он получит вознаграждение за смелость, которая будет отмечена в приказах НКВД.
Мы шли под дулом револьвера конвоира. Шли долго, расстояние до нашей цели было километра три.
Глядя вперед, ожидая появления освещенного лагеря своего отряда, мы невольно прибавляли шаги. Вдруг конвоир крикнул:
- А вон и лагерь виднеется!
И чем ближе становилось расстояние до лагеря, тем ближе к нам пристраивался конвоир, он уже убрал револьвер и, застегивая кобуру, произнес:
- Ну вот мы и пришли. - Он был рад больше, чем мы с Федей, ведь мы "могли его убить"! как ему думалось, сопровождая нас.
Сдав нас у вахты отряда, он ушел. Весь лагерь давно спал, мы тоже пошли спать, предварительно съев свои пайки хлеба, взятые для нас у повара днем соседями по нарам.
Утром, тут же после подъема, меня и Фридриха-Фритца, то есть Федю, вызвал к себе через дежурного по лагерю отрядный "кум" - лейтенант госбезопасности, в свою келью. Он долго пристрастно допрашивал о случившемся с нами вчера, явно сквозило его желание добиться обвинительных заключений против нас, наверняка ему мерещилось, по крайней мере, повышение по службе за "разоблачение дезертиров". И все-таки он совершил промашку, не произвел личного обыска меня, я ведь со вчерашнего дня носил оба документа при себе. Вскоре к "куму" зашел начальник отрядного лагеря, они о чем-то говорили в другой комнате, а потом "кум" нас отпустил.
Предыдущая Оглавление Следующая