Енисей у Енисейска. Диалоги

10.10.91

Чем дольше мы находились на реке, тем сильнее я ощущала ее одушевленность, ее жизнь. Слова «живое существо» уже не были только метафорой. Река не мертвое тело, не камень, не столб, не гора. Она огромное, нечеловеческое, но, тем не менее, живое – живущее, как человек, как рыба, как птица в движении и развитии – существо. Водяной Саламандр, Ундина, беспрерывно менявшая цвет своего гибкого, упругого тела. Оно было то светлым, то темным, то серебрящимся, при мелкой волне, чешуйчатым, в безветрии – зеркально-гладким. И этот Саламандр, эта прекрасная Ундина была все время занята, неукоснительно исполняя свое жизненное назначение, свивалась и извивалась в беспрерывном целевом титаническом усилии.

Смотреть, наблюдать эту жизнь было чрезвычайно интересно, внешний вид этого гигантского существа был непредсказуем, зато нутро казалось вечным и неизменным. Там, в этом нутре, в этом пятидесятиметровом столбе воды не было никакой суеты, никакого хаоса, свойственного движению поверхности, под поверхностью вода подчинялась иным законам, и в этом смысле река тоже походила на человека: всегда меняющегося снаружи, но всегда и неизменно остающегося самим собой изнутри.

Завтра или послезавтра снова пройдем Казачьи пороги, сделаем усилие прорваться меж Осиновскими щеками. Ложе Енисея всюду каменисто, и везде у самого берега длинные желтые косы песка. Когда река резко загибается вправо или влево, то пароход, идущий посередине, оказывается как бы на глади озера, замкнутого со всех сторон берегом, тогда возникает иллюзия опасности. Кажется, что пароход полным ходом идет на скалы. Но мгновение, и вот он уже снова на середине широкой реки.

– Вам нравится эта река? – спрашиваю я девочек-лицеисток Наташу и Юлю.

Как всегда, первой отвечает Юлька.

– Нравится. Но страшно. Мы жили вначале в трюме и воду видели только в иллюминатор. Было как в море. Когда я вышла на палубу и увидела реку и берег, я была потрясена, поражена! Все, все здесь красиво. Вне необычно! Природа здесь совсем не такая, как в Латвии. Я и не думала, что может быть так, ну совсем ничего похожего!

– А как оказались вы на этом борту? Сами напросились или пригласили?

– Нечто вроде премии. О поездке я узнала за две недели. Бросилась в библиотеку, набрала книг о Сибири, об Енисее. Читаю, но ничего, ничего о реке. Всё об индустрии! Нашла лишь небольшой рассказ о Байкале. Ну, а теперь книг не надо. Никакие книги не дадут вот этого! (Широкий жест, включающий в себя все окружающее: воду, берег, солнце, лес на берегу).

Наташа:

– Меня тоже это поражает. Нестандартность пейзажа. В Риге земля хотя и красива, но здесь она не только красива. Она – богаче! Чувствуете?

– Чувствую. А тебе что больше понравилось: тайга или тундра?

– Тундра поразила. Ее я себе не так представляла. Тайга тоже. Представляете, ходим под кедрами и собираем шишки. В них орешки. Только с одной стороны. Белочки потрудились. Как лежала шишка на земле, с одной стороны все вылущили, А с другой орешки остались нетронутыми. Поделились, стало быть, с нами.

– А остались ли бы вы здесь жить?

Юля:

– Жить?? Нет. Вряд ли. Как-то страшно.

– Что же пугает тебя?

– Не пугает, а отталкивает. Отрезанный от всего мира. Люди, отрезанные от всего, что есть хорошего для людей. От культуры, например. Пьяные некрасивые женщины. Мужики тоже очень некрасивые. Бахта! Рио де Бакланиха! Красиво. Природа красивая, а жизнь скудная! Как-то все очень прозаично, едим, едим, везде такая роскошь в природе, везде богатства, а люди живут, как нищие, скудно. Парадоксально это. Еще пугает, что здесь как будто нет молодых, все – старухи и старики. Я все время ошибалась. Вроде бы мужчина, а оказывалось – женщина. Вроде бы женщина – а оказывался мужчина.

И дело не в том, что женщины в штанах ходят, а не в юбках, а в том что мужской образ жизни ведут, и охотятся, и рыбачат, как мужики. Какой у них от этого внутренний мир, можно представить! Ужасно это.

– Но, может быть, для того, чтобы изменить этот ужасный быт, надо приехать сюда, пожить...

– Извините, отвечу вам словами Наташи Каже: «У меня есть грустное подозрение, что не я их изменю, а они меня».

– Тогда как быть? Бросить их на произвол судьбы?

– Я бы предложила отдать этот край японцам. Вот тогда была бы гарантия, что что-то изменится... Сохранится природа и появится цивилизация. А что сами мы – не верю в это. Может быть, только через столетие, и то маловероятно. Такие скучные, такие прозаичные и не деловые люди. Ничего они изменить не смогут. Тем более не изменят чужаки, те, кто приедут сюда с Запада, от нас из Латвии или из России.

– Ты родилась в Латвии?

– Да. Я русская, но родилась в Латвии. Я очень связана с ней, особенно с Ригой. И теперь после этой поездки чувствую, что свяжусь с нею еще больше.

Наташа:

– У меня иное. Не знаю почему. Я ведь родилась в Латвии. Наверное, мой характер созвучен ей. Ее природе. Вот этой природе, которую я вижу здесь. Я когда приехала сюда в Сибирь, на Енисей, сразу почувствовала: это – мое! Мне это близко. И знаете, где более всего я это почувствовала: в Туруханске! Да, да, там! Я даже подумала: если бы была возможность – осталась. Сейчас и навсегда!

– Ну, а зачем, Наташа?

– Я люблю Латвию, но хотела бы приехать вместе с мамой и привить здесь ту культуру, какая есть в Латвии на всех улицах и в жизни людей. И осталась бы здесь не ради латышей, как Тамара Фейдемане – латышей надо вернуть в Латвию, а ради местных: русских и инородцев.

– Ты веришь в мессию?

– Я не совсем знаю, что означает это слово. Но я знаю, зачем хочу сюда вернуться. Я буду работать здесь учительницей начальных классов. Дети – это те люди, которые могут измениться! И изменят жизнь!

Юля:

– Меня потряс гроб в Енисейске. За ним шло всего пять человек Аляповатые бумажные цветочки, даже проводить этого человека было некому. Неужели жизнь так ничтожна, так незначительна!?

Наташа:

– Я думаю, это зависит не от тех людей. От жизни, от ее лжи. Надо убрать из жизни ложь!

Юля:

– В этой смерти для меня был укор. Не понимаю почему, но я почувствовала себя виноватой в ней!..

Бахта

Утро. Солнце. Прохладно. Ясно. Красивые дома. Просторные улицы под зеленой травой. Расходятся крестообразно, каждый конец, кроме одного, ведет в лес, в тайгу.

Мордастые добродушные лайки обнюхивают ноги пассажиров «Латвии». Просительно тыкаются в руки, пустые, к сожалению. Ждут подачки.

От сельсовета небольшой группой: Микушевич, его жена Танечка и его гениальный ученик поэт Алеша, движемся в сторону южного леса. Пихты, ели, множество тонкоствольных высоких кедров, можжевельник с красными ягодами, огромная муравьиная куча без единого мураша. Спрятались на зиму или вымерли?

Сорока пролетела. Владимир Борисович рассказывает о своем отце-священнике, о детстве, в котором были и Библия, и Евангелие, и иностранные языки. Завидую ему. Я начала учиться сразу с четвертого класса. Никаких языков, ни латышского, ни даже русского. Тишина в лесу. Покой, какого в городе никогда не бывает. Все-таки хорошо здесь!

Через час, тем же маршрутом, по тем же улицам выходим назад в Бахте, к Енисею. Корабль, как и река, ждут нас, без нетерпения, но стабильно. Через день будем в Красноярске.

На оглавление Пред. страница След.страница