Две повести Сергея Норильского продолжают историко-патриотическую серию книг «Мемуары-хроники» с литературными произведениями живых свидетелей сталинских репрессий, участников Великой Отечественной войны, афганских ветеранов. В повести «Черный треугольник» рассказывается о том, чем было вызвано политическое преследование автора и его семьи, как проводилось следствие и шла тюремная жизнь. В повести «Возмужание» — о принудительном труде в ГУЛАГе

Памяти матери, Александры Ивановны Каратаевой, отца, Льва Львовича Щеглова, друзей-товарищей — первостроителей Норильска и всех, страдавших и погибших от насилия властей, самоуверенно распоряжавшихся человеческими жизнями,— посвящаю эти страницы.

Автор

Взамен пролога. Спор на поминках

СТАЛИН. Итак, господа, давайте поговорим. А поговорить лучше всего за бутылкой доброго кахетинского. Сохранился тут у меня от прежних времен ящик.

ТРОЦКИЙ. Пить лучше с друзьями, чем с врагами, вы же помните.

СТАЛИН. С врагами тоже иногда выпить не мешает. Лучше начинаешь их понимать. А кроме того, кацо, пятеро из нас — экс-партработники, бывшие коммунисты.

ТРОЦКИЙ. Что касается меня, я был и остаюсь коммунистом, без «экс». Вы меня убили коммунистом.

ХРУЩЕВ. Я тоже был до конца коммунистом.

СТАЛИН. Не придирайтесь к словам, Лев Давидович. О вас лично оставим спор историкам. Кто действительно умер коммунистом, так это я. А вот, скажем, Борис Николаевич, — кто он, как не бывший коммунист? Да и Михаил Сергеевич чистой воды ревизионист. А кто такие ревизионисты, ренегаты? Бывшие коммунисты. Ну, а ты, Никита, мой старый собутыльник, какой же ты коммунист, как не бывший? Сам подумай. Отступник ты, ренегат. Ты первый, задолго до Горбачева, начал разваливать то, что мы с Ильичом по кирпичику собирали. А может ты коммунистом только прикидывался, пока передо мной раболепствовал? Другое дело, мистер Уинстон. Вот он уж действительно к коммунизму был причастен исключительно как его противник. Правда ведь, господин Черчилль? Так что с врагами тоже не мешает выпить. Я бы даже Льва Николаевича сюда пригласил. Да жаль — не пил старик. «Глыба!» «Матерый человечище»... Попытался было Михаил Сергеевич до него весь советский народ возвысить, да ничего из этого не получилось. И не могло получиться.

ТРОЦКИЙ (В сторону: недооценил я умственные способности этого монстра!) Не многовато ли врагов здесь собрали, Иосиф Виссарионович? Один против стольких — выдержите ли? Вы же были мастер разбивать врагов поодиночке.

СТАЛИН. Выдержу. А трудно станет — товарища Мао позову. Он тоже выпить любил... Борис Николаевич... Борис Второй, император земли русской...

ЕЛЬЦИН. Пить с врагами — не значит оскорблять их.

СТАЛИН. Ба! Чем же я тебя оскорбил, дорогой? Борис Первый тоже был человек достойный. Только недостаточно крепок оказался. Перед Лжедимитрием не устоял. Так скажи откровенно, как на духу: неужели считаешь развал Советского Союза делом исторически неизбежным?

ЕЛЬЦИН. Водка тут есть? Мне, понимаешь, это кахетинское как-то не по нутру. Да и бокал бы чуть покрупнее. Я, понимаешь, человек русский.

ЧЕРЧИЛЛЬ. А мне коньяку.

СТАЛИН. Найдется и водка, и коньяк. И бокальчик побольше тоже отыщется. (Нажимает звонок у стола).

ЕЛЬЦИН (крякая). Видишь ли, когда мы это проворачивали, мне казалось, что иного выхода нет. А может его и в самом деле не было. После распада соцлагеря.

ГОРБАЧЕВ. Был выход. Он заключался в том...

ЕЛЬЦИН. Погоди, Михал Сергеич. Начнешь сейчас лекцию. Твоя позиция известна. Только ведь исторически ты с твоим социалистическим выбором был обречен. И даже сегодня этого не понимаешь. (Раздраженно тычет пальцем почти у самого носа Горбачева).

ГОРБАЧЕВ. Амбиции! Амбиции и безудержная самоуверенность некоторых деятелей привели к такому исходу. Тебе непременно нужна была высшая власть, если не всесоюзный, то хотя бы всероссийский президентский престол. И как бы ты ни камуфлировал эту цель, ее не скрыть. И Кравчуку нужен был гетманский жезл, булава украинского президента. (Тоже вам, новый Мазепа). И Шушкевичу президентское кресло мерещилось. Мода на президентов пошла у партийных секретарей.

ЕЛЬЦИН. Упрощаешь, Михал Сергеич. Не под силу трем мужикам, даже крепким, развалить Нерушимый. Это всё равно, что, скажем, Эльбрус опрокинуть. Разве может такое человек? Эльбрус опрокинуть может только землетрясение. Ты же диалектику изучал, марксист, понимаешь. Не личности творят историю, а социально-экономические закономерности.

ГОРБАЧЕВ. Вот именно, как марксист, я понимаю и роль личности в истории.

СТАЛИН. Личность в истории может сделать многое. Если не идет против законов истории. Так как же, Борис Николаевич, — можешь ты ответить на мой вопрос? Только без демагогии, она сейчас в нашем кругу ни к чему. Мы всю жизнь действовали по указке Талейрана: говорили и писали совсем не то, что думали, а главным образом то, чего требовала политика. Теперь, полагаю, можем побеседовать между собой откровенно. Или — и сейчас не можем?

ЕЛЬЦИН. Развал Союза был не только неизбежен, но и прогрессивен. Прежде всего потому, что способствовал предотвращению Третьей мировой войны.

ГОРБАЧЕВ. Трагическую бесперспективность дальнейшей гонки вооружений поняли не только мы, но и правители Соединенных Штатов. Советский Союз мог и должен был оставаться целым и невредимым и вместе со Штатами и мировым сообществом (прежде всего в Европе) направлять усилия на сохранение мира на планете.

ЕЛЬЦИН. Свежо предание... Соединенные Штаты, конечно, не напали бы на Союз. Но лишь до тех пор, пока не увидели бы новой угрозы с его стороны. А кто мог дать гарантию, что ваше место, Михал Сергеич, не заняли бы деятели другой ориентации? Вы что, про Форос забыли? Неисправимый вы идеалист и романтик. Политика — не литература, тут романтизм ни к чему.

СТАЛИН. Побранитесь, побранитесь, сообщники по предательству. (За окнами зала — многоголосый шум, выкрики: «Мы с вами, Борис Николаевич!», «Ельцину — ура!»).

ЕЛЬЦИН. Распад Союза прогрессивен и потому, что поставил точку в бесплодных попытках построить утопическое общество всеобщей уравниловки.

ГОРБАЧЕВ. Ну да, теперь стало модным святое понятие всеобщего равенства издевательски именовать уравниловкой. Бесплодные попытки! Партия уже нащупала пути, как избежать и уравниловки, и грубого насилия, и как придти к социализму с человеческим лицом. И она привела бы народ к нему, люди были готовы воспринять этот импульс. Вы, Ельцин, разрушили партию, главную силу, на которой всё держалось. Разрушение Союза явилось лишь завершением этого страшного процесса. Что за этим последовало — вы увидели вскоре: расстрел ваших бывших соратников в Белом доме, окончательный распад экономики, чудовищное расслоение народа с обнищанием по крайней мере четверти его, невиданное падение нравов, небывалый разгул преступности, коррупции, вторая кавказская война, дамоклов меч войны гражданской.

ТРОЦКИЙ. А запрограммировано всё это было вами, Сталин. Корни настоящего всегда в прошлом. Извратив марксизм-ленинизм, заменив его сталинизмом, преобразовав советское государство и партию в казарму, убив миллионы сопротивлявшихся этому, а заодно и тех, кого считали сопротивлявшимися или потенциально способными к сопротивлению, вы предрешили крах построенного вами так называемого социализма. И Хрущеву и Горбачеву, и Ельцину история уготовила роль исполнителей приговора. Вы, вы, Сталин, погубили мировую революцию, надолго, может быть, на века дискредитировали саму идею социализма.

СТАЛИН. Старые песенки главного апологета капитализма. Мы вот с Уинстоном и Рузвельтом спасали мир от коричневой чумы и — спасли. Такова реалия истории. Создание социалистического лагеря государств, присоединение к нему великого Китая заложило основу для построения социализма и коммунизма во всемирном масштабе. В чем я потерпел фиаско, так это не оставил достойных продолжателей великого дела. Стоило мне сойти в могилу, как на второй же день соратники передрались и начался развал. Вот в чем трагедия истории. Для великого дела нужны великие люди. А они рождаются редко, история исчерпала свои возможности на Марксе, Ленине, Сталине.

ХРУЩЕВ. Но вы же, Иосиф Виссарионович, написали четвертую главу Краткого курса. Вспомните, что там сказано насчет диалектики развития, исторических закономерностей, объективных причин событий.

СТАЛИН. Ладно, Никита, тоже мне, знаток диалектики. Жаль, Георгий Валентинович, как и Толстой, непьющий. А то бы мы и его сюда пригласили. Вот он бы растолковал вам о роли личности в истории и закономерностях развития. Он в этом кое-что понимал. Ну, ничего не поделаешь. Придется человечеству подождать, пока народятся новые Маркс, Ленин, Сталин. Что морщитесь, мистер Уинстон? Хотите что-то сказать?

ЧЕРЧИЛЛЬ. Я всё сказал в Фултоне. И был прав. Вы мистер Горбачев, любимец нашей Железной леди, много сделали для демократии, для того, чтобы отодвинуть новую мировую войну. Что же касается вашего социалистического выбора, то прав мистер Ельцин: выбор этот исторически обречен. И вы лишь отчаянно повторили попытку господина Хрущева преодолеть пропасть в два прыжка. Мистер Сталин, вы, разумеется, со мною не согласитесь, но я считаю, что Борис Ельцин совершил прогрессивное дело исторической важности, он дважды спас российскую демократию: в августе 1991 и в октябре 1993.

СТАЛИН. Не могут народы остановить свое движение к коммунизму. Никогда не согласятся они с торжеством чистогана и эксплуатацией человека человеком. И путь к неизбежному будущему один: борьба, беспощадная борьба с эксплуататорами и полное их уничтожение. Другого пути нет. (За окнами зала — вопль ликующего народа: «Слава великому Сталину!», «Да здравствует коммунизм — светлое будущее всего человечества!»). Впереди новые социальные битвы, революции, еще более грандиозные, чем Октябрьская. А значит, и новые многонациональные державы, еще более устойчивые, чем Союз Советских Социалистических республик. Ну, а по обществу, которое мы когда-то ценой таких усилий и жертв построили, сегодня, будем считать, поминки.

ЕЛЬЦИН. Царство ему небесное. А я подниму бокал за демократическое общество равных возможностей, за которым будущее.

ГОРБАЧЕВ. Поминки справлять — дело нехитрое. Для того чтобы выпить, повод всегда найдется. Не торопитесь хоронить тот социализм, который был построен. Не забывайте, господа-товарищи, что на земле еще есть такая страна, Китай. Компартия там не разогнана.

ЕЛЬЦИН. Компартия не разогнана. Мао из Мавзолея еще не выбросили, как у нас Иосифа Виссарионыча, да только социализм ли там теперь? Вы, самоотверженный защитник социализма, не замечаете разве, что он потихоньку в капитализм перерождается или там во что-то еще? Я думаю, эту страну ждет тоже, что и Россию. Мир вступил в эпоху новых национальных размежевании.

Впрочем, если признаться честно, не склонен я обо всем земном шаре заботиться. Думаю о России. А Россия не пропадет. Выправится. Сделает еще один скачок вперед. И уже выправляется. Признаки налицо. (За окнами зала нарастает шум демонстрации, слышны гневные речи ораторов, яростные выкрики: «Ельцин, отдай нам деньги!» «Ельцин уходи!» «Ельцина — на пенсию!).

ЧЕРЧИЛЛЬ. Конечный вывод мудрости земной: лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день идет за них на бой.

ГОРБАЧЕВ. Конечный? Это, кажется, Гёте сказал? Вам, мистер Черчилль, герою англо-бурской и второй мировой войн, этот вывод по душе. И Гёте, человеку своего времени, он был близок. И не замечал поэт, что увековечивает БОЙ, войну. Тот, кто не идет в битву за свою свободу и за свою жизнь — не достоин их? Нет, господа, наступают иные времена. Главный смысл всех разнообразных событий, происходящих сегодня на земле, в том, продолжать ли вековечный путь войны или перейти на дорогу мира и согласия. Не противостояние, а консенсус. В какую бы из горячих точек мы ни заглянули, — убедимся: смысл в этом! Подошло в развитии человечества время, когда во весь рост встала проблема выбора: война или мир. Госпожа Война, столько тысячелетий держащая человечество за горло, не выпускает его и сегодня. Но расширяется у людей разум и крепнут силы сопротивления войне. Новое мышление приходит на смену старому. Хочешь мира — проводи политику мира.

ЧЕРЧИЛЛЬ. Забираться в дебри философии — не дело политиков. Мы живем в реальном мире, где от насилия и экспансии может защитить только сила.

ГОРБАЧЕВ. Вы, мистер Черчилль, повторяете ненавистного вам Маркса: насилие — повивальная бабка истории. Устарело!

СТАЛИН. (Ухмыляясь). Устарело, конечно, устарело.

(За окнами нарастает: «Ельцина — долой!» «Ельцина — под суд!» «Дерьмократов — на рельсы!»).

1995-1998 г.

  На оглавление  На предыдущую На следующую