Часть первая. 1937.

Глава семнадцатая.

-Товарищ – верь! Взойдет она! Звезда пленительного счастья! – Верочка Щукина читала стихи сама себе.

И не кого-то там – а Пушкина! Его самого! Раньше, она, никогда так точно - не осознавала эти строки. Ну, что такое прочитать стихотворение?! Потом зазубрить и рассказать вслух на уроке литературы?! Просто выдохнуть из груди - какие-то слова! Какие-то буквы… и все! Получить отметку и забыть. Но теперь! Вера Щукина, с новой стороны начала открывать для себя поэзию. Понимать ее! Учиться слышать то, что хотел сказать поэт! Осознавать – что стихотворение это не просто рифмованные слова, а некое тайное послание людям! Послание своих мыслей! Послание своей души – зашифрованное в такую изящную, словесную форму. Товарищ! Верь, взойдет она! Звезда пленительного счастья! – что может быть точнее?! Пушкин! Неужели он был пророк? Неужели он мог предвидеть будущее? Писать такое – писать предсказание? Поэты – это кто? Верочка Щукина вдруг осознала – во все времена поэты были лакмусовой бумажкой того, что творилось в стране! Они были глашатаями того, чего друг другу боялись сказать люди! Может быть, поэтому поэты так недолго живут?! Пушкин, Маяковский…

Власть боится поэтов. Любая. Она боится. Почему?! Да кому же нужна - правда? Кому? Верочка Щукина с горечью и в тоже время, какой то детской наивностью искала для себя этот ответ. Искала, но не находила…

Сколько времени прошло с того момента, когда они расстались с Пашей? Сколько? Много… так много. На дворе уже конец февраля. Уже и весна близится. Но до нее слишком далеко! Огромные сугробы, и колючий, и цепкий ветер - не дадут весне вступить в свои права досрочно. Но все же она придет. И это будет неизбежно. Может быть, поэтому зима такая злая в феврале. Понимая, что она умрет. Неизбежно превратится - в талую воду и веселую капель. Но пока, пока февраль…

За три месяца разлуки Вера изменилась. Нет, не внешне. Вера изменилась внутренне. Потерять все и начать с начала?! Так?! Так поступила с ней жизнь. Ее судьба – потерять все, и начать сначала. Мать, отец, любимый мужчина. Но Вера была сильной. Она даже не ожидала, что она такая сильная. Она даже не ожидала от себя такого упорства – внутреннего сопротивления.

На одной чаше весов - смерть матери, арест отца и Павла. Но, на другой - надежда и будущий ребенок. И это много. И это очень много. Вера Щукина хотела жить. Да, да! Она хотела жить, как никогда раньше! Назло всем бедам и испытаниям! Вечность – целая вечность прошла с того дня в холодной пашиной комнате. Но теперь, теперь Вера была другая. Совсем другая.

Она жила на квартире у Андрона Маленького. Офицер, который сначала показался ей врагом – неожиданно превратился в близкого человека. Это он - Андрон Маленький, как не странно, поддержал ее в трудную минуту. Это он оградил ее от неприятностей и предложил ей жить у себя. И Щукина была ему благодарна за это.

Вера относилась к этому человеку с теплотой. Как к брату. Она частенько хотела понять – что нужно этому лейтенанту от нее?! Что толкает этого молодого парня – помогать ей? Любовь? Нет, ей казалось это не так. Он, конечно к ней внимателен и ласков, но никогда не переступает черту - эту грань, за которой начинается влечение к физической близости, мужчины к женщине. Так, по крайней мере, Вере казалось. Конечно, она чувствует на себе его ласковые взгляды, но все равно – это не то. Это не взгляд любовника… нет, это скорее взгляд близкого человека. И Вера решила довериться ему. Ей так подсказало сердце…

Переехать к себе Андрон уговорил после того страшного визита в тюрьму. Сначала Вера даже не хотела об этом слышать, но Маленький настоял. А аргументы у него были весомыми. Веру могли арестовать. Она, не имела права - находиться в пашиной комнате. А кому было бы от этого легче – попади Вера в тюрьму? Павлу, отцу или еще того хуже ее будущему ребенку? Нет. И Вера согласилась жить у Маленького на квартире.

После переезда, хотя и переездом-то его назвать трудно было – вещей у Веры после пожара в ее доме не осталось, Щукина и увлеклась поэзией. Он читала, читала и читала. Благо у Маленького имелась небольшая библиотека. Пушкин, Маяковский. Еще некоторые классики. Но в основном, конечно, Пушкин. Эта его заворожительная – «звезда пленительного счастья». Что чувствовал тогда поэт? Когда писал такое? Что? Вера начала понимать. Декабристы и их жены. Смешно! Кто бы мог представить и сказал бы Щукиной еще несколько лет назад – что в их прекрасной и свободной стране появятся жены людей, которые невинно будут сидеть в тюрьме? А жены, как декабристки, будут бегать к воротам темницы и просить, умолять - взять передачу для милого и дорогого человека! Нет, такое и представить трудно было. Вот поэтому Вера вновь и вновь перечитывала Пушкина.

Маленький приходил с работы поздно. А Вера его ждала с преданностью собаки, что бы узнать – может он принесет ей хоть какую то новость о Павле? Хоть, что-то расскажет ей о Клюфте? Но Андрон очень мало и с неохотой говорил о дорогом ей человеке. А ведь о Паше – Вера готова была рассуждать и спрашивать часами. Но Маленький уделял Клюфту лишь несколько минут. Обычно такие беседы заканчивались очень сухими фразами: «Павел – жив, он в порядке. Но пока с ним увидеться просто нереально и о его деле пока говорить тоже рано».

Вера обычно не садилась ужинать без Андрона, дожидалась - когда он придет со службы. Бывало, что она, так и засыпала, сидя в кресле, с книжкой в руках. Андрон частенько ругался и был недоволен. Но Щукина на это не обращала внимания. А совсем недавно Вера для себя открыла другого Маленького - иного человека. Убираясь в комнате Щукина - нашла книгу. Это был сборник стихов Есенина в мягком переплете. Кинга - запрещенная. Держать ее в своем доме - просто опасно. Ничего хорошего это не сулило.

Вера, ничего не сказала про находку, даже не подала вида. Напротив – положила книжицу назад, и стала украдкой наблюдать за Андроном. Ей было интересно - когда он берет книгу из тайника? Тайником было углубление в полу под его кроватью. Эта ниша прикрывалась куском доски. Как это вообще может быть? Щукина была поражена – он, офицер НКВД – читает запрещенного Есенина! Но зачем?! Зачем ему это? Что он ищет в стихах разгульного русского поэта? Что он вообще может там найти?

Вера, пыталась заметить – какие стихи читает Андрон. Но безуспешно. Как можно заметить это? Но Щукина не сдавалась и продолжала свою слежку - частенько вытаскивала книгу, внимательно, рассматривала – листая каждый лист. И однажды она сама попалась.

В один из долгих вечеров Андрон, как всегда задерживался со службы. Вера достала томик Есенина и перечитывала стихи. Она искала в его строках - что же так разозлило советскую власть?

Но политики Щукина не видела. Напротив убаюкивающие стихи - о деревне успокаивали. Эдакая - томная полудрема, обволакивал мозг. Незаметно для себя Вера уснула. А когда очнулась, то с ужасом увидела - у кресла Андрона. Маленький стоял и сурово глядел. Он молчал. И это тягостное молчание пугало. Вера вскочила и засуетившись стала неуклюже прятать книжку за спиной, как школьница перед учителем. Андрон хмыкнул, повернулся и молча отошел в угол, где стоял буфет. Открыв шкафчик, достал оттуда - маленький графинчик с водкой и налив себе стопку – выпил залпом. Вера не знала, как себя вести? Просить прощения – но за что?! Андрон сам прятал запрещенную книгу и сам частично виноват. Просить прощения за то, что она читала стихи? Но, что, тут такого – читать стихи?! Просить прощения за то, что нашла и взяла без спроса книгу? Но, зачем же, он – офицер НКВД, держит книгу дома?

Маленький медленно расстегнул портупею. Повесив ремни на вешалке - снял сапоги и надев тапочки, прошел к столу. Накрытая полотенцем, стояла кастрюлька с борщом. Андрон, налил суп в тарелку и взяв кусок хлеба, принялся за еду. Щукина хотела нарушить тягостное молчание – но не решалась. И лишь, когда Андрон, управился с порцией борща – Вера спросила:

- Сегодня борщ, по-моему, удался? А? Как тебе Андрон? Вкусно?

- Да, спасибо…

- Ты разозлился?

- На, что?… - недовольно буркнул Маленький.

Он скрывал глаза от Веры и не смотрел в ее сторону. Было видно, он не хочет общаться. Напряженность, как вечерняя тень, опустилась в комнате. Тягостное молчание вновь давило на барабанные перепонки.

- Андрон. Зачем тебе эта книга? – вдруг неожиданно спросила Вера.

Она отошла от стола и села в кресло. Заставить человека говорить, если он этого не хочет – трудно.

- Что ты читала? Какие стихи? – Андрон откинулся на стул.

Вытянув ноги, он сбросил тапочки и пошевелив пальцами – которые, в шерстяных носках, смотрелись как-то нелепо. Помолчав - добавил:

- Ты читала о любви? Ты читала о любви?

- Да, я читала о любви, – призналась Вера. – Он так хорошо пишет. Так хорошо.

- Нет, ты лжешь. Ты читала не только о любви…

- Хм, что еще можно читать у Есенина? Он только о любви и о деревне писал.

- Нет, он писал, об другом.

- О чем?

- Он писал о контрреволюции.

- Хм, Есенин? Нет, ты заблуждаешься. Есенин не мог писать о контрреволюции! Он сам из крестьян. Кстати - зачем ты его прятал. Мог бы сжечь! Просто сжечь. И все. Ты сам его читал?

- Конечно. Я его читал. И читаю - когда мне надо. Когда я работаю с арестованными.

- Что? Зачем? – удивилась Вера.

- Как зачем. Я хочу знать – кто такие крестьяне-кулаки. Вот и читаю. Есенин помогает…

- Что? Что ты говоришь? Ты читаешь стихи – что бы потом уметь допрашивать людей? Бред! Как можно читать стихи и допрашивать потом людей?

- Каких людей? Я говорю о кулаках! Крестьянских недобитках! Этих сволочах – которые, ради своей собственности, готовы убить! Об этих эксплуататорах, простых, бедных людей!

- Андрон?! Почему такая ненависть крестьянам? А?

- У меня ненависть не крестьянам, а к кулакам! К ним – это они убили мою мать! Моего отца! Они! И я никогда им этого не прощу! А Есенин писал о них! И любил их! И сам был выходцем из семьи кулака! Собственника единоличника! Который, так и не принял революцию! Не принял! И гордился тем, что не принял! Он писал об этих гадах – с таким упоением!

- О чем ты, Андрон! О чем? – с ужасом спросила Вера.

Ей стало страшно – с какой ненавистью говорил Маленький. Девушка прижала ладошку к губам и испуганно смотрела на Андрона.

Но тот, не обращая внимания, продолжил:

- Да, да. Вера. Тебе кажется, что это безобидные люди! Но нет! Прочитай, как пишет о них Есенин и ты поймешь – это хитрые и коварные люди! Например: советскую я власть виню, и потому я на нее в обиде, что юность светлую мою в борьбе других я не увидел!… Я человек не новый, что скрывать? Остался в прошлом я одной ногою! А? Как тебе такие строки? А? Вот твой Есенин – открыто говорит, что он за кулаков!

- Андрон! Но это же стихи! Это исповедь! Он не скрывает ничего – напротив, он хочет, что бы мы поняли крестьян! Вот и все! А ты – все переводишь в политику!

- Нет, Вера! Тут и есть его гнилая кулацкая сущность - а значит он враг. Но врагов, что бы с ними бороться, нужно изучать и можно! Можно. Меня этому научил один человек. Кстати - он мне и дал эти стихи. Это очень умный человек. Он из Москвы. Он научил меня – что бы, узнать врага, надо знать какие, он любит стихи … или, что про него пишут его друзья,… Есенин был другом крестьян. И другом контрреволюционеров. Он был приспешником Троцкого. Он писал контрреволюционные стихи. Хоть и маскировал это под любовь.

- Бред! Ты, что говоришь – Андрон?! Ты же добрый человек?! Почему? Почему ты веришь в это? А? По-твоему, если я читаю эти стихи – я тоже контрреволюционерка?

- Нет, ты нет. Пока. Поэтому, я тебя прошу – никогда больше не читай этих стихов! Поэтому я и прятал эту книгу. От тебя. Я не хотел, что бы ты ее читала. И убедительно прошу – больше никогда ее не бери. Никогда! – с металлом в голосе сказал Маленький.

- Понятно… Хорошо, я тебя послушаюсь – если ты просишь, я не буду. Но все же. И я тебя прошу. Не надо так говорить - ты ошибаешься. Ошибаешься. И этот твой человек из Москвы - ошибается. Он ошибается. Кстати, ты обещал мне узнать хоть что-то о Паше! Я уже живу тут больше месяца, а ты так ничего мне толком и не разузнал о нем! Спасибо тебе за кров, конечно за все, что ты сделал для меня, это очень много. Я ценю это. Поверь. Поверь! Я не забуду это никогда. Но все же. Ты обещал! Ты уговаривал меня! И я тебе поверила – ты обещал мне узнать правду и более того даже устроить мне свидание с Пашей! Может, ты мне лжешь? Может ты, что-то от меня скрываешь? А?! Андрон? Прошу тебя - скажи, правду, пусть она будет, хоть какой горькой! Скажи!

Но Андрон тогда ничего не ответил. Он так и помолчал весь вечер. Они легли спать. Вера вслушивалась в тишину комнаты. Там, где-то в другом углу, на кровати, лежал Маленький. Его дыхание было ровным. Казалось, что он спит. Но Вера чувствовала, что Андрон лежит и тоже вслушивается в тишину. Он тоже думает и анализирует, их разговор. Этот неприятный и нервный разговор. Вера услышала, невнятный шум. Она напряглась,… это бормотал Андрон:

- Жизнь обман с чарующей тоскою, оттого и так сильна она! Что своею грубою рукою роковые пишет письмена! Я всегда, когда глаза закрою, говорю: Лишь сердце потревожь. Жизнь обман, но и она порою украшает радостями ложь!…

Он читал стихи себе под нос. Читал! Вера вслушивалась. Андрон бормотал именно эти два четверостишья. У девушки на глаза навернулись слезы. Она плакала – пытаясь не издавать звуков – что бы Андрон не услышал ее. А Маленький бормотал и бормотал два четверостишья! Но вскоре затих и уснул. Вера лежала в темноте с открытыми глазами. Ее губы, тоже беззвучно двигались.

- Жизнь обман с чарующей тоскою...

Тогда, Вера не могла понять – почему именно эти строки Есенина? Почему?! Но вскоре, через неделю, стало ясно – почему после разговора, жесткого и неприятного, Андрон бормотал именно эти стихи…

…Он пришел со службы, как никогда рано - угрюмый и злой. Молча поел. Затем сел у окна и смотрел - на морозный узор на стекле и дымил папиросой. Вера его не тревожила. Она видела – Маленький мучается. У него тяжело на душе и ему лучше побыть наедине с собой. Вера хотела собраться и уйти погулять на улицу, но Андрон неожиданно ее остановил. Маленький тяжело вздохнул. Он затушил папиросу в пепельнице и медленно встал - направился к буфету. На ходу не громко бросил:

- Нам с тобой нужно серьезно поговорить.

Вера напряглась. Маленький взглянул на нее из глубины комнаты. Вернувшись - сел за стол. Он побарабанил по скатерти пальцами - словно пианист по клавишам рояля.

- Вера, ты можешь написать Павлу письмо.

- Что?! – вскрикнула Вера. – Я могу написать письмо, и ты передашь его? Правда! – на глазах девушки выступили слезы.

- Да. Ты можешь написать.

- Ой, ой, Андрон, Андрон! Как здорово! – Вера подскочила с кресла и засуетилась. Она принялась суетливо искать лист бумаги в ящике стола. Маленький наблюдал за ее попытками найти перо. Наконец девушка - достала чернильницу, и сев за стол - радостно спросила:

- А, много? Много я могу ему написать? А? Если я напишу ему два листа – ничего?!

- Вера. Верочка, погоди, погоди, ты писать. Погоди! Не торопись. Успеешь. Сначала надо оговорить, что ты ему напишешь?

- То есть, как? – Вера, удивленно посмотрела на Маленького. – Как, это - обсудить?! Надеюсь, тут то ты - не будешь мне запрещать, что-то писать? А? Тут то, я могу уж сама решить, что я напишу, а что нет?! Андрон? А? Я, что-то, не пойму?!

- Вера. Вера. Конечно, ты напишешь ему - все, что захочешь. Все. Но прежде мы должны поговорит с тобой. Поговорить. Вот.

- О чем? Что случилось? – Вера со страхом посмотрела на Андрона.

Тот отвел глаза и тяжело вздохнул. Затем достал очередную папиросу и закурил. Дым опускался к полу серебряной паутиной. Во мраке комнаты он выглядел слегка магически и зловеще.

- Видишь ли, Вера. Ты сама знаешь - в какое положение попал Павел. В трудное положение. В очень трудное положение. Ты сама теперь знаешь, как все быстро решается и как все может решиться. Твой отец попал в такое же положение. Точно в такое же. И я даже не могу до сих пор узнать – в какой лагерь он отправлен.

Вера, слушала, напряженно сжимая кулаки. Она смотрела на Андрона и ждала. Ждала! Она понимала – он готовит ее к неприятному известию.

- Вера, пойми. Сейчас очень сложное время. Очень. И сейчас главное не навредить не только родным и близким – но и себе. И это значит – нужно в самой трудной ситуации при самом сложном положении – выйти с наименьшими потерями. С наименьшими.

- Что ты имеешь в виду? Что?

Маленький вздохнул. Он закрыл глаза и глубоко затянулся папиросой. Задержав дыхание – долго не выпускал, дым из легких. Затем, открыв рот – зашипел, как змея. Дым вырвался - словно клуб огня из пасти дракона:

- Видишь ли, Вера, будет лучше, если ты дашь Павлу весть, что вам пока надо прекратить ваши контакты. Что бы он не пытался тебя искать. Писать и передавать весть. И ты пока не искала его, и не передавал ему весточки. Вот так.

- Что?! Что ты говоришь? Андрон? Я что-то не пойму – что ты говоришь? – Вера вскрикнула, как раненная птица.

- Вера, пойми. Пойми! Это все очень серьезно! Очень. Тебе очень повезло – что вы с Павлом официально не зарегистрированы. Повезло. Ты ждешь от него ребенка. И сейчас главное, что бы ребенку от этого тоже было легче?

- Что-то, я не пройму – куда ты клонишь? Куда? Что такое?

- Видишь ли, Вера! Ты еще не понимаешь – сейчас опасно быть даже родственником врага народа! Это, как волчий билет! Понимаешь - как волчий билет! Вот так!

- Это я прекрасно понимаю! Прекрасно! Я на себе уже ощутила все прелести! На себе! Как соседи, которые отнеслись к моей семье! Как они поспособствовали смерти моей мамы! Как относятся к тете Розе! Как могли отнестись ко мне на работе! Я все это прекрасно понимаю! И не надо меня этим пугать! Я к этому готова! Готова! И ничего меня не сломит! Ничего! Не какая ваша каторга! Ни какие ваши лагеря! Меня посадят – за то, что я люблю невинно арестованного? За это? Скажи мне про свою справедливость? – Вера говорила громко.

Она размахивала руками, словно актриса на сцене театра. Маленький кивал головой. Он слушал и не перебивал. Где-то на середине монолога – Андрон встал, и вновь подойдя к буфету – налил себе водки. Так много спиртного он никогда раньше не пил.

- Я знаю, знаю, к чему ты клонишь! Знаю! Ты клонишь к тому, что бы я забыла о Павле! Не писала ему! Что так легче! Нет! Не бывать этому! Я буду его искать и писать! И если надо я поеду за ним на север! В тайгу! Куда там вы его сошлете! Я поеду!

Маленький махнул рукой. Вера замолчала. Она тяжело дышала.

- Пойми ты. Ты, говоришь, конечно, красиво. Но пойми. Ты не все знаешь. Если тебя арестуют – то, тогда по постановлению правительства, твоего ребенка, который родится в тюрьме, попросту заберут, в детдом! В специальный, тюремный детский дом! Ты этого хочешь? Ты этого желаешь своему ребенку? Ты хочешь стать женой декабриста? А готова ли ты, Верочка, положить на алтарь – этой, жертвенной любви, свое дитя? Готова ли ты? А? Каково будет твоему ребенку? Каково? Он не будет знать – что такое отец! Но он еще и не будет знать – что такое мать! Ты этого хочешь! Что ж тогда пиши - что хочешь! Пиши! И можешь завтра прийти к нам в управление и сделать заявление – что так, мол, и так – мой жених, и гражданский муж – Павел Клюфт! И я хочу разделить его участь! Хочу тоже сидеть в тюрьме! Давай! Пиши! Я тебе ничего не буду запрещать и советовать! Но я только вот должен тебя предупредить! – Андрон в ярости затушил папиросу.

Искорки разлетелись, как маленький фейерверк. Вера молчала. Слезы катились по ее щекам. Но она не рыдала, хотя, так хотелось. Маленький покосился на нее и виновато, как-то, даже нежно добавил:

- Пойми Верочка, я не желаю тебе зла! Если бы желал, то не уговаривал! Я бы не стал тебя предупреждать! Но я сам рискую, я сам рискую! И не хочу, что бы мой риск был напрасным! Я не хочу, что бы ты оказалась в нашем управлении в качестве арестованной по делу редакторского заговора!

- Что? – еле вымолвила Вера. - Редакторского заговора?! Теперь это так называется?!

- Да, прости. Это называется так. Твой жених проходит по этому громкому делу! И сейчас оно разрастается, как снежный ком! Гребут всех родственников! Всех, кто мало-мальски неблагонадежен! Ты хочешь попасть туда?!

- Это почему? - Вера смахнула со щеки слезинки.

- Потому, я объясню тебе – где находится твой отец, и по какой статье его осудили! По пятьдесят восьмой! И это очень хорошая характеристика – дочь врага народа, еще и невеста врага народа!

- Что? Что ты говоришь – ты меня называешь теперь так? Дочь врага народа?! Это так теперь звучит?!

Маленький замолчал. Он опустил глаза. Андрону было стыдно и трудно говорить. Выдержав паузу, он продолжил:

- Да, извини. Но ты должна это знать. Должна и понять, что тебе нужно делать, все, что я тебе скажу! Понимаешь - я тебе хочу помочь!

Вера закрыла лицо ладонями. Она плакала. Нет, она не рыдала, а лишь тихо плакала. Андрон сидел и обречено ждал. Что он мог сказать сейчас девушке? Этой, прекрасной девушке – которую он любит, больше жизни, но которая не хочет смотреть на него, как на мужчину?! Которая, любит молодого журналиста, ставшего по року судьбы его же подследственным? Почему? Почему она выбрала того парня? За что? Что в нем такого, чего нет во мне? Почему так поступает она? Почему? Кто заставляет ее так поступать? Неужели есть, что-то или кто-то кто управляет эмоциями и чувствами человека? Нет, он же сам хозяин своей судьбы! Он сам волен выбирать! Как вести себя. Кого любить! Он ведь разумный человек! Но тут, как, такое может быть – она, красивая и разумная девушка, почему-то влюблена - в того парня, который уже никогда наверняка не выйдет из тюрьмы? Зачем ей это? Зачем? Может, ее, толкает материнский инстинкт? Ее будущее дитя, которое, она носит под сердцем? Может это жалость к нему? К ребенку, а вовсе не чувства, к этому парню? Тогда зачем? Зачем это надо? Ведь ребенку то, все равно – кто его отец! Он даже не знает, кто его отец и как его зовут? Этот ребенком он просто хочет быть счастливым, еще не родившись, уже хочет быть счастливым?

«А я? Я разве не хотел быть счастливым? Не хотел, что бы у меня был отец?! Чтобы у меня была мать? Нет, я хотел этого, но я не мог ничего решить! Ничего – за меня все решили другие! Все! И тут, за этого - будущего вериного ребенка все решают другие?! Все! И я в том числе! Я все решаю за него! Но почему? Почему я все решаю за него? Правильно ли это? Правильно. Я ведь хочу ему блага! Да, блага! Я хочу, что бы этому ребенку было хорошо! Он должен быть счастливым! Должен! Этот человек, маленький человек - заслуживает счастья! Заслуживает!» - Андрон словно поперхнулся своими мыслями.

Дым от табака, заставил закашляться. Маленький прикрыл рот ладонью. Вера тихо сказала:

- Андрон. Прости меня. Что ты хочешь, что бы я сделала? Что?

Андрон встал и налив себе воды из чайника – выпил залпом целый стакан. Он внимательно посмотрел на Щукину. Девушка сидела, опустив голову и покорно, обречено сложив руки на коленях. Маленький стоял и молчал. Пауза длилась очень долго. Тишина в комнате. Где-то за окном послушались веселые крики прохожих и звуки гармошки. Скорее всего - подвыпившие люди, возвращались домой с гулянки. Веселый женский визг и мужской окрик - отборный мат, правда, не злой, а скорее какой-то шаловливый. Гармонь надрывалась. Послышался свист. Маленький посмотрел на замерзшее окно. Ему вдруг стало нестерпимо грустно! Так грустно, что сердце готово было разорваться от печали. Там, где-то, люди живут, просто живут - веселятся. Пьют водку! Играют на гармошке! Хохочут и поют, и не знают, ничего не знают - о них с Верой! О том – как им сейчас тяжело тут! Ему и ей! Ей нестерпимо больно за того парня, а ему Андрону нестерпимо обидно за нее и себя! Зам их странную дружбу, все не как не переходящую в любовь!

«А может, еще прошло слишком мало времени? Может любовь цементируется временем?» - подумал Маленький.

- Андрон, что с тобой? Ты почему молчишь? Что я должна сделать? – спросила Вера встревоженным голосом.

Андрон тяжело вздохнул. Скрипя сапогами, он прошел к столу и сев, оперся на крышку локтями.

- Вера, ты должна написать ему. Что бы он никогда не вспоминал о тебе во время допросов. Ничего не писал тебе и не говорил о тебе! Вот, что нужно ему написать. Я не знаю - как это сделать. Не знаю. Но ты должна сама найти эти слова. Сама. Так будет лучше и для тебя и для него! Пойми.

- Значит, я должна - отречься от него? Так Я должна отречься от него и предать нашу любовь?

- Так надо. Так надо…

- Просто, вот так,… написать?!

Андрон ничего не ответил. Он отвернулся и вновь закурил. Они, так и молчали – сидя друг, напротив друга, повернувшись спинами.

- А кто ему передаст письмо? – нарушила тишину Вера.

- Я, я и передам. И когда он прочитает, обещаю – сожгу.

- А ты ему скажешь, что это так надо? Что это лишь так надо для его безопасности. Вернее для моей безопасности? – с тревогой и надеждой в голосе просила Вера.

Андрон молчал, тревожно выбивая по крышке стола, кончиками пальцев - мелодию какого-то марша.

- Значит, ты хочешь, что бы он, действительно поверил в мое предательство?! Так?! Поверил, что я его предала?! Так ведь? – допытывалась Вера.

Андрон тяжело вздохнул. Повернувшись, сурово посмотрел на девушку и сказал:

- Вера, я не хочу заново начинать этот разговор. Не хочу. Решай сама. Сама. Я не могу заставить тебя это сделать. Не могу. Это должно быть твое решение. Только твое. Но я тебе обо всем рассказал. Обо всем. Думай. Ты уже взрослая. Ты уже должна сама принимать тяжелые для тебя решения. Чтобы потом, никого не корить.

Вера закивала головой. Она покосилась на замерзшее от мороза стекло. На улице все еще пели частушки. Крики веселой компании звучали сейчас как-то нелепо и зловеще.

«Они все веселятся. Они пляшут и смеются?! Пир во время чумы?! Смех во время страданий?! Так было. Так будет. Кто-то веселится, а кто-то мучается. А завтра. Завтра - любой из них, поющий сейчас частушки, может оказаться там, в тюрьме! Но они об этом не думают. Не хотят думать. Может быть, так легче жить? А? Вот так – не думая о завтрашнем дне? Так легче жить? И проще веселиться, пока есть время?! Будущее, зачем оно нужно, если оно - ужасно? Если впереди лишь мучения? Будущее, зачем нужна такая будущая жизнь, в которой нет места радости и любви? Об этом. Может быть - об этом, думала моя мама, когда надевала петлю на свою шею? О том, что впереди нет просвета и лучше все кончить одним разом?» - подумала Вера и вновь закрыла лицо ладонями.

Она зажмурила глаза и представила лицо Павла. Его доброе и немного растерянное лицо. Он, сидит и читает ее письмо. Он читает и понимает, что она его не любит. И не будет его ждать. Что тогда?! Что он сделает? Что сделает Павел? Каково будет ему?

- Вера, учти, его отправят в лагерь. Отправят. Это не навсегда. Не навсегда. Он может вернуться. Может,… - нарушил тишину Андрон.

Вера опустила ладони. Она открыла глаза и посмотрела на Маленького:

- Что значит - может? Ты, даже не исключаешь возможности, что мы больше с ним - не увидимся? А? Ты, это хочешь сказать?!

Андрон ударил ладонью по столу. Вера вздрогнула. Маленький встал и подошел к окну. Он стоял, широко расставив ноги, засунув руки в карманы галифе - тяжело дышал. Щукина видела, что он разозлился:

- Да пойми ты, глупенькая! Сейчас ничего исключить нельзя! Ничего! И я не могу ничего гарантировать! Понимаешь - я не господь Бог! Не господь! Я не могу творить чудеса!

- Хм, странно. А некоторые твои коллеги считают, что они всемогущие. Так. Вот. Распоряжаются судьбами, как хотят, – язвительно сказала Вера.

- Вера, ты начинаешь вновь хамить. Хамить. Сейчас такая политическая ситуация! Понимаешь, мы много раз говорил на эту тему! Много! И все равно ты остаешься при своем мнении, я при своем. Давай уважать хотя бы это. Не надо. Ты лучше подумай о другом! О другом, Верочка! Подумай!

- Вот я и думаю. Вот я и говорю. Я знаю. Я знаю, что ты хочешь мне помочь, но ты меня пойми – какой ценой дастся мне твоя, эта помощь? Предательством?

- Вера! – вскрикнул Андрон. – Да пойми ты глупая, нельзя ради любви обречь себя на смерть! Нельзя, хотя бы ради ребенка! Мы опять начинаем говорить об одном и том же!

- Я понимаю. Я, понимаю, - грустно ответила Щукина.

Она склонила голову и поникла. Словно цветок на клумбе после холодной ночи. После заморозков. Когда роса, сначала превратилась в хрусталики льда, а потом заморозила лепестки. Цветок красивый, но он уже мертвый. Он завял.

Маленький покосился на Веру. Ему, так захотелось - подскочить и обнять ее! Осыпать поцелуями ее щеки и шею! Целовать. Целовать! Целовать... Она, она такая хрупкая и прекрасная. Ее беззащитность сводит с ума! Ее так хочется оберегать! Вера! В ее имени звучит призыв к любви!

- Я согласна. Я согласна. Но, при одном условии, – неожиданно и неуверенно произнесла Щукина.

- Что? - не понял ее Андрон.

Он даже не поверил своим ушам. Он хотел услышать эту фразу вновь!

- Что ты сказала? – Андрон, резко повернулся и рухнув вниз, встал на колени у ног Щукиной.

Она отвернула от него лицо и куда-то в сторону, повторила:

- Я согласна. Но при одном условии.

- Конечно, конечно! Какое условие?!

- Я хочу его увидеть. И лично отдать письмо. И пусть он прочитает его в моем присутствии…

- Что? Что?! Вера? – обомлел Андрон.

- Я говорю – хочу его увидеть! В последний раз! Все. Я хочу ему отдать это письмо лично. Ты можешь это устроить?

Андрон вскочил, поднявшись в полный рост, зло посмотрел на девушку и пригрозил ей пальцем, словно маленькому ребенку:

- Вера! Вера! Что ты говоришь! Ты же знаешь – это невозможно! Вера! Это невозможно! Даже не думай! Не думай!

Андрон зашагал по комнате, как медведь в клетке. Он, мерил помещение шагами, и что-то бормотал под нос. Половицы скрипели у него под сапогами. Доски неохотно выли под тяжестью ног. Писк звучал противно и опустошенно. Вера закрыла глаза. Она вслушивалась в эти мерзкие звуки:

- Андрон! Андрон! А почему ты вообще со мной, так вот, мучаешься? А?! Андрон? Скажи – зачем я тебе нужна? Зачем? Почему ты меня так оберегаешь? – вдруг жестко и дерзко спросила Щукина.

Это был властный и требовательный голос. Вопрос судьи к обвиняемому. Маленький от неожиданности застыл на месте. Он покосился на девушку. Он не знал, что ответить. Он растерялся. Щукина покачала головой. Она, грустно улыбнувшись, добавила:

- Нам давно нужно было с тобой поговорить об этом. Поговорить. Я так к тебе привязалась. Я так благодарна тебе. Андрон. Благодарна. За все. И все же! Нам нужно поговорить. Выяснить все. Я хочу все знать. Я, конечно, верю – есть человеческая щедрость и доброта. Есть. Меня учили родители - люди добрые есть. Хотя я в последнее время вижу – это не так. Но я верю – доброта есть. Она ходит, где-то рядом. Пока. Ходит. Она, почему-то ходит пока мимо многих. Огромного количества людей в нашем городе, крае, стране. И не как не зайдет в наши души. Хотя может я и ошибаюсь. Может, она, действительно зашла в тебя. И ты все делаешь как добрый человек. Но все же я хочу тебя спросить и сама услышать – от тебя. Зачем ты все это делаешь? Зачем помогаешь мне? Что тебе нужно? Скажи. Пусть это будет трудный ответ. Пусть. Пусть правда будет немного колючей. Но я хочу это услышать. Хочу. Я, почему-то поняла, после сегодняшнего разговора, ты должен мне, что-то сказать! Должен! Андрон! Скажи, пусть тебе будет легче. Я все пойму. Все!

Маленький застыл, как статуя. Она говорила ему жесткую правду. Что ей ответить? Андрон на мгновение замер, но потом - рванулся и подбежал к буфету. Вновь налил себе водки из графина. Выпил. Занюхав рукавом - задержал дыхание. Вера ждала. Он не торопила Андрона, понимая ему сейчас трудно. Девушка вдруг пожалела, что ему сказала правду в глаза. Так жестко поставила этот вопрос. А вдруг, он, сейчас, ее просто выгонит?! Куда ей идти? Куда?

- Вера. Ты же знаешь. Я, я, очень хорошо отношусь к тебе. Ты мне, как сестра и я как-то даже не пойму. К чему ты клонишь? – робко начал Андрон.

- Нет, Андрон. Тогда. Я тебя увидела тогда, у Паши в комнате. И вдруг, я вдруг поняла – ты, ты хороший человек, который мне поможет. Ты. И ты помог. Но что, что потребуешь ты, за эту помощь? Я ведь начинаю тебя мучить. Я вижу – я мучаю тебя. Вот опять. Ты мне пытался сделать лучше, а что получил в ответ. Я нагрубила. Просто, нагрубила тебе. И я хочу знать Андрон, зачем ты мучаешься? Зачем? Почему? Я не могу этого понять. И ты должен. Должен мне сказать это. В глаза.

- Вера…

- Нет! Молчи, молчи! Я сначала сама скажу. А потом ты… Андрон, знай, что бы ты сейчас не сказал, я всегда буду любить Пашу. Всегда. Даже если его не будет. Даже если вы его там убьете. Расстреляете. И прочее… Я все равно буду его любить! И не один мужчина. Слышишь – не один, не заменит мне его! Не один. Знай это Андрон! Теперь я слушаю тебя.

Андрон тяжело дышал. Он не смотрел на Веру – Боже упаси! Нет! Он даже боялся смотреть в ее сторону. Он, боялся смотреть даже на ее силуэт! Лучше смотреть в пол!

Маленький набрал воздуха в рот и выдохнул:

- Я не могу. Не могу без тебя жить… Вера, не могу… вот поэтому я сделаю все, все, что бы тебе было хорошо! И мне ничего за это не надо! Ничего! Знай – я хочу, что бы ты была счастлива! Хочу! И все!

В комнате вновь повисла звенящая тишина. И там, где-то за окном, запищала гармонь. Видимо совсем пьяный гармонист, то и дело фальшивил, и не попадал по кнопкам. Веселые аккорды звучали угрюмо.

Наконец Вера собралась. Она нашла в себе силы произнести:

- Спасибо Андрон.

- За что?…

- За правду.

- И тебе спасибо…

- За что Андрон?

- Тоже за правду.

- Да, но это для тебя – мучительная, правда. Как и для меня.

- Да, это больно слышать. Больно. Но все же,… - Андрон достал папиросу и вновь закурил.

- Ты много куришь, – Вера поморщилась. – Ты, наверное, меня все-таки прогонишь сейчас? Да? Я совсем обнаглела. Я понимаю это. Но я не могу тебя обманывать. Так будет лучше.

- Нет, Вера. Ты не виновата. Не виновата. Ты молодец, что сказала мне это. Молодец. Сказала честно. В лицо. Я видишь, слабый и не могу так. Не могу. Извини.

- Я виновата. Андрон. Виновата.

- В чем? – Маленький, затушил папиросу и встав со стула подошел совсем близко к Вере.

Он вновь опустился на пол перед ней и сел – словно нищий на паперти. Взял ее за руку. Вера вздрогнула от прикосновения. Его ладонь была горячей. Слишком горячей. Девушка попыталась высвободить руку, но Андрон удержал ее.

- Вера, ты зря так обо мне подумала.

- Я не подумала. Нет. Но я, не хочу писать - то письмо, что ты просишь. Не буду. Нет. Я не смогу этого сделать. Нет. Я не смогу написать это Паше. Нет. Пусть даже из личной безопасности и его безопасности. Нет, это выше моих сил. Я не отрекусь от Павла.

- Я понял. И вижу это. Но я готов. Я боюсь за тебя. И поэтому я готов. Я готов на все! Я сделаю, что ты просишь?

Вера с надеждой посмотрела в глаза Маленького. Девушка сжала руку Андрону и перепросила:

- Ты говоришь о Павле?

- Да…

- И ты сможешь устроить нам свидание?! Ты сможешь сделать так, что бы мы, увидели друг друга?!

- Да!

- Андрон! Андрон! Но это же! Это же почти невозможно!

Маленький улыбнулся. Он погладил пальцы Веры и тихо молвил:

- Вера, я сделаю. Я вижу – ты должна его увидеть. Должна. Но ты тоже должна сделать. Что я прошу!

- Написать письмо?! – Вера обречено кивнула головой. – Хорошо… я сделаю, что ты просишь. Сделаю…

- Ты напишешь. Сегодня. Прошу тебя. Напиши. И все. Тогда я завтра попробую, что-нибудь сделать. Попробую.

- Завтра?! Я его увижу завтра?!

- Может быть, может быть…

Вера склонила голову и заплакала. Ее плечи тряслись от рыданий. Андрон сидел рядом и тяжело вздыхал. А за окном, на улице – все уныло играл гармонист. Растягивая мехи, он надрывно блажил частушки. Женский, веселый визг, то и дело, вторил пьяной песни. Где–то далеко заливались лаем собаки.

- Жизнь обман с чарующей тоскою, оттого и так сильна она! Что своею грубою рукою роковые пишет письмена!! – пробормотала Вера.

Предыдущая Оглавление Следующая