Ярослав Питерский. Падшие в небеса
- Ты Паша, зря вообще, что-то говорил на этом допросе. Ой, зря! Не к добру это. Не к добру, – причитал Спиранский. – Как пить дать, они тебя - разыграют в своей партии, как подставного валета. Как пить дать! Зря ты вообще показания на этого Полякова давал. Ой, зря! Они не любят, когда, кого-то из их же топят, – Евгений Николаевич тяжело вздыхал.
Инженер лежал на кровати - забавно задрав свою загипсованную ногу вверх. Он смотрел на грязный, весь в разводах, тюремный потолок и казалось, что Спиранский молится.
- Да хватит вам Евгений Николаевич! Хватит! Итак, парню тошно! А вы! – пробасил Федор Попов.
Железнодорожник сидел на краю своей кровати и пялился на Павла. Клюфт, закрыв глаза, лежал на спине и думал. Вернее пытался думать. Но, разглагольствования соседей, мешали сосредоточиться. Этот беспорядочный треп временами переходил в спор. Но спорили очень тихо, побаиваясь, что услышит охрана в коридоре и тогда могут устроить «шмон». Поднимут всех на ноги и заставят стоять так часа три, а сами будут переворачивать матрасы и рыться в одеялах.
- А по мне, так быстрее бы осудили. И на зону. Там вроде, как, даже, свежий воздух! И нормы можно увеличивать. А там - досрочно глядишь выпустят! А там домой! – мечтательно сказал Иван Пермяков.
Худой, рыжий парень лежал, подложив под голову, свои загипсованные руки. Со стороны это казалось совсем неудобной позой, но колхозник, напротив – чувствовал себя, так комфортно.
- Ага! Ага! Выпустят! Ты, Ванька, моли Бога, что бы твои ручки подольше в гипсе были. На зону ты захотел! Ага - выпустят тебя! У тебя статья-то, какая? А? Враг народа ты! Ванька! враг! Понимаешь – пятьдесят восьмая! Там не какая амнистия не полагается! Никакая! А! Захотел на волю! Лежи уж лучше тут! – ворчал Федор.
- Да, что ты Федор! Что, по-твоему – я так и буду в тюрьме сидеть? А? Ведь когда-то срок-то и кончится! Кончится! И все! Не может же он вечно у меня быть! Ну, пятьдесят восьмая! Ну и что?! Что это навсегда, что ли? Выпустят! Выпустят! Да и что я сделал то? А, подумаешь - зерно украл! Вон ты паровоз под откос пустил – это да! А, я, что?
- Что сопля?! Я тебе дам паровоз! Я тебе покажу - вот это да! – заурчал, как циклоп, железнодорожник.
- А что, что ты мне покажешь? Еще не известно, как, ты там, под откос-то, полетел?! – взъелся Ванька.
- А ну! Прекрати Иван! Прекрати! – прикрикнул Спиранский. – Ты, что это думаешь – им есть разница?! Между вредителем колхозником и железнодорожником? А? Да вы будете вместе в одном бараке гнить! Вместе! И разницы между вами для них никакой! А вы тут строили – кто больше власти навредил! Смотрите, как бы вас на Колыму не отправили! Там говорят, зэки и сезона не выдерживают! Дохнут! Будет вам амнистия обоим! В вечную мерзлоту закопают, если волки полярные не сожрут!
Железнодорожник и колхозник притихли. Оба сурово сопели, но после такой гневной и страшной речи инженера, задумались и молчали. В палате воцарилась тишина. Первым ее нарушил Иван:
- Так, вы, что это думаете, Евгений Николаевич – нас могут на Колыму? А? И сколько ж мне дадут? – испуганно спросил Пермяков у Спиранского.
- Сколько дадут – все твое. Моли Бога, чтобы пятеркой отделался. Тогда, может тут, недалеко в Сибири оставят. – Евгений Николаевич понял - немного переборщил с угрозами и попытался успокоить колхозника, парень-то, шибко впечатлительный.
Но Пермяков, еще больше возбудился – плача, он запричитал:
- Что же это я, как и сгнию там?! В тундре этой проклятой? А? А мамка? А сестрички, а братишки? А? А они-то, как? А? Что ж, это, за душегубка такая? А я, что ж, сделал-то, такого? А?
- Да успокойся Ваня, успокойся, Ваня. Не отправят тебя на Колыму. Я слышал, тех кто из деревни и зерно воровал – на Колыму не отправляют. Тут оставляют. Недалеко. На лесоповалах, – Евгений Николаевич, уже был и не рад, что напугал паренька.
Почему напугал? Сказал правду. Только вот, эта самая, «правда», тут в тюрьме иногда - как мучение. Хуже пытки! Ее лучше просто не знать! Отключиться, и будь что будет! Без правды и кривды, безо лжи и обмана! Без будущего и завтрашнего дня! Тут в тюрьме это не к чему!
- Я, вот не пойму, Евгений Николаевич, вы вроде образованный человек. А объяснить мне не можете - почему так, вот, все выходит? А? Почему? – хныкал Пермяков. – Я ведь, могу, вон, дома еще пользу принести! И жениться. И дом построить. И в колхозе работать. А меня, вон, тут гноят? Зачем, это государству? А? Зачем? Кому это надо, а? – поскуливал Пермяков.
Спиранский тяжело вздохнул. Но за него ответил Федор. Железнодорожник грустно буркнул:
- Да, просто тут, вон, не знают, что творят. А когда в Москве узнают – все и откроется! Вот тогда, все эти олухи, которые, так усердствуют и нас, тут держат, судят, сами на нарах окажутся! Дай время Ваня! Дай время!
Спиранский вновь тяжело вздохнул и сказал:
- Эге! Эге! Федор! Твои слова б, да Богу в уши! Только, вот, я боюсь, что это все не так. А все намеренно делается!
- Как это намеренно? – возмутился Федор. - Вы Евгений Николаевич - просто злы, на власть нашу! Посадили вас, за происхождение и прочее – так вы и злитесь! При царе-то, небось, по-другому жили?! Не тужили! А сейчас, яко дело – будете на народную власть, так говорить! Нет, просто не знают там, в Москве, что тут творится! Не знают – вот и все!
- Да Федор, это ты правильно заметил. При царе! Я, при царе, действительно лучше жил. Но только Федор и ты заблуждаешься. Значит, там, все в Москве – знают?! И действительно, страну им надо сильную строить. Страну. А, как ее строить? А?! Денег-то, нет! Вот и нужны рабы! Сила бесплатная. Ты вот, Федор - будешь работать забесплатно? А? Нет! Потому, как - семью тебе кормить надо. И Ванька, вон, тоже - забесплатно работать не будет. И все! Вот и ответ на твой вопрос.
- Что-то, нет, непонятно – при чем тут тюрьма? Причем тут мы-то? – буркнул Попов.
- А при том! Дурья, твоя башка! При том! Что, ты то, вот, сейчас - выздоровеешь и поедешь в зону бесплатно тачки катать или лес валить! Вот и все! Понимаешь, какая выгода-то государству?! У его теперь куча бесплатных работников! Которых, только кормит баландой надо и охранять! И все! А платить им ничего не надо! Да и требовать они ничего не будут! И прав у них – нет никаких! Потому как - зэки они теперь! Зэки! Они советские рабы и будут работать за то, что бы им жизнь оставили! Им осталось надеяться, вон, как Ваньке – что бы выйти, когда ни будь на свободу! Да они, только за это, на каторге работать будут! Вот тебе и хитрость! Вот тебе и строительство советского государства! Понятно теперь? А ты - происхождение, классовая борьба! Да какая разница, кто, тут, какого происхождения?! Я из дворян, Ванька вон, из крестьян! Ты вон, из рабочих! Все в одном хомуте теперь! Все! И понятно все! Понятно!
- Ничего не понятно! Выходит, значит, наша власть, народная – сюда специально народ сажает? Что бы потом - денег нам не платить? Что бы мы потом работали бесплатно? Ерунда это! Не может быть! – уперся Федор.
Он, рычал, как медведь и обиженно махнул рукой, в сторону инженера.
- Может, не может, я тебе свое слово сказал! – обиделся Спиранский.
- Да, что - ваше слово?! А я верю – разберутся! Я вон - потомственный железнодорожник! И верю – приедут справедливые люди из столицы нашей, Москвы! От товарища Ежова! Приедут и разберутся и спросят! Вон, Пашку пристрелили и спросили! Вон, как, спросили! И майора этого, вон как, под суд отправили! И спросят у остальных! Я верю – не знают они в Москве, про мучения наши!
Тут не выдержал Павел. Он приподнялся с постели и грустно сказал:
- Да, все они знают Федор, все они знают!
Попов растерянно замолчал. Он не ожидал, что Павел встанет на сторону инженера. Клюфт грустно улыбнулся и добавил:
- Прав Федя Евгений Николаевич то. Прав. А, что касается Москвы. Так, там, на допросе был мужик, в костюме дорогом. Мне, вон, папиросу дорогую давал. Так вот. Мне потом конвоир шепнул. Невзначай по дороге. Это оказался, какой-то высокий чин из НКВД. С самой Лубянки! Он - толи заместитель, толи помощник нашего наркома! Понятно?! Так, что знают там, в Москве обо всем. Знают…
Федор молчал. Пермяков привстал на кровати и испуганно спросил:
- Это ж, что? Мы в рабство теперь попали? А? Выходит так?
- Ты, это, заткнись Ваня! Заткнись! – цыкнул на него Клюфт. – С такими разговорами, тебе точно - двадцать пять лет впаяют. За контрреволюционную агитацию! А вы, Евгений Николаевич, тоже помалкиваете! Если вам, все равно, то молодому-то, вон, еще как, видите, жить охота! – осадил Павел и Спиранского.
Инженер пожал плечами и вновь тяжело вздохнул. Пермяков обиженно опустился на кровать и отвернулся к стенке. Открылась дверь и конвоиры в камеру, ввели Бориса Николаевича - таинственного пациента тюремного лазарета. Он, молча зашел и стал быстро складывать вещи - скатал матрас и сложил в мешок одежду: свитера, рубашку майки, носки. Все обитатели камеры замерли и украдкой наблюдали – за этими спешными сборами. Таинственный сосед - куда его переводят? И вообще - кто такой этот человек? Теперь судя по всему, так и останется загадкой. Два конвоира лениво смотрели, как Борис Николаевич собирается. Один из тюремщиков – побрякивал связкой ключей. Когда арестант собрался и повернувшись встал с готовностью идти, конвоир вдруг посмотрел на Павла и противно проскрипел высоким и мерзким голоском:
- А ты, Клюфт, тоже собирайся. Хватит, тут, бока отлеживать!
Павел привстал с кровати и тихо переспросил:
С вещами?
- Нет! На допрос пойдешь!
Павел вздохнул и послушался приказа. Медленно встал и надел свои ботинки. Спиранский и Попов посмотрели на него сочувствующими взглядами. Только Пермяков даже не взглянул в сторону Клюфта. Он, как завороженный, пялился на Бориса Николаевича. И тот, неожиданно сделал то, чего никто из присутствующих не ожидал - мужчина громко крикнул:
- Простите люди добрые! За все простите! За все!
Конвоиры кинулись к Борису Николаевичу и схватив его за руки - поволокли к выходу. Еще один тюремщик взял баул, с личными вещами, таинственного узника, выбежал следом. Павел, так и остался стоять. Спиранский с облегчением выдохнул и тихо сказал:
- Ну, вот. Теперь можно не опасаться. Что тебе еще, что-нибудь, припаяют. Увели нашего спец клиента.
- Братцы?! А кто это был-то? Что за почести? А? Кто это был-то? – бормотал Пермяков.
- Да, кто, его знает теперь? Какая-то бывшая шишка видать! Вот и до него, очередь дошла! – тяжело вздохнул Попов.
- Господи! Что такое творится-то? – бормотал Пермяков.
Иван растерянно смотрел: то на Попова, то на Спиранского, то на Павла. Инженер попытался успокоить парня:
- Да хватит, Хватит тебе Ваня! Не за тобой же пришли! Кстати Павел, а что, тебя-то, опять, вон, дернуть хотели?
- Да, видно ребята. Скоро и меня от вас уведут… – покачал головой Павел.
- Слушайте, а что он просил прощения-то, у нас? А? – буркнул Попов и сел на кровать.
Но тут, дверь заскрипела и открылась, и в камеру заглянул конвоир. Он брезгливо крикнул:
- Ну, что встал?! Клюфт на выход! Сюда иди!
Следователь Маленький - выглядел не так, как всегда. Нет, внешне, все вроде было прежним - и новенькая отглаженная гимнастерка, и стрелки на галифе, и начищенные сапоги, и гладко выбритое лицо. Все вроде без изменений. И все-таки, что-то, в этом холеном офицере было не так. Глаза у этого человека светились по-особому. Взгляд сосредоточенный, и грустный, и в тоже время - пронизывающий, и изучающий! В нем, какая-то хищная таинственность. Следователь Маленький, что-то скрывал. И что-то пытался разгадать – но что? Павел сидел и в нетерпении ерзал на стуле, пока Андрон ходил по кабинету. Он медленно передвигался от стола к окну и назад. Бетонный пол противно хрустел под яловыми сапогами. Металлические набойки на каблуках поскрипывали тонкими нотками - словно пчелы, которые хотят ужалить, но боятся. Риз! Риз! Где-то рядом. Риз! Риз!
Павел ждал. Наконец Андрон остановился и сказал:
- Вы сыты, арестованный?
- Что? – не поверил своим ушам Павел.
- Я говорю – вы сыты?
Павел смутился. Странная, какая-то забота?! На прочность едой его уже проверяли. Нет хватит! Стоять до конца!
- Я сюда не на обед пришел гражданин следователь.
Маленький пождал плечами. Он даже немного расстроился. Отвернувшись от Павла, посмотрел в окно и загадочно сказал:
- Я хотел, что бы этот день вам запомнился...
Павел насторожился. Опять какой-то неприятный сюрприз? Что на этот раз? Что приготовил этот следователь–ровесник ему в подарок? Маленький вздохнул и решительно шагнул к столу. Он сел на кресло и покосился на конвоира, который сидел в углу. Помолчав, достал из стола папку и провел по ней рукой – словно стряхивая пыль. Павел с удивление наблюдал, как этот человек любуется уголовным делом, словно произведением искусства. Как красивой картиной! Гениальным шедевром скульптора! Андрон помолчав, не поднимая глаз, тихо сказал:
- Значит так, арестованный, ваше дело закрыто. Закрыто. Осталась одна формальность. Поскольку вы вот лежали в лазарете, то и очную ставку, последнюю очную ставку, провести не было возможности. А сейчас…
- Дело закрыто? Закрыто? Вот, тебе - на?! А меня-то, два раза всего и допрашивали, и все? Дело закрыто? Странно, странно как-то!
- Молчать! Пока я вам не дам слово! Хватит! Что вы, тут устроили?! Вы на допросе! На допросе, а не в клубе на диспуте! Помните это Павел Сергеевич! А то я!…
- Что, все-таки опять бить будете? – вновь ехидно перебил Павел.
Но Маленький сдержался. Он хотел заорать, но не стал. Лишь хлопнул ладошкой по столу. Вновь покосившись на солдата, Андрон, зло ответил - процедил сквозь зубы:
- Зачем бить?! Вот, дам команду и вместо лазарета, в карцер пойдете! Пойдете и посидите там недельку!
Павел ухмыльнулся. Следователь вел себя немного странно. Он хоть и пытался казаться грубым и решительным, но выглядело это не убедительно.
- Павел Сергеевич, у нас осталась одна следственная процедура. Одна.
- Хм, я даже не думал, что у нас следствие проходит так спешно.
- Да, тянуть нет смысла.
- И, что же за процедура?
- Хм, прежде чем я дам подписать вам протоколы, я хочу провести еще одну очную ставку. И все. В принципе все кончено.
- Что? Еще кого-то вплели в эту историю? А? Опять невинный человек? Опять? Вы же на Полякова все списали? А он, кстати, был вашим начальником! Вам-то самому, как? А то, пресмыкались вон, перед ним, а он, оказался, как вы говорите – шпионом?! А? Гражданин следователь?!
- Павел Сергеевич, я не хочу с вами вступать в полемику. Не хочу, - Маленький не поддавался на провокацию Павла, тот хотел его заставить нервничать, не зная даже зачем.
Он остался спокойным. Хотя, на его скулах - ходят желваки от злости.
- Я не подпишу не одного документа. Да и зачем? Зачем их подписывать? Все и так решено! Все! Вы, уже все решили. Без меня.
- Ну, не все, пожалуй… - загадочно вздохнул Маленький. – Ладно, воля ваша. Но все равно. Я вам буду должен дать подписать протоколы. И будет лучше, если вы их подпишите. А сейчас, я проведу очную ставку. Еще с одним участником вашей контрреволюционной шпионской группы.
Павел насторожился. Опять его испытывают?! Опять эта противная процедура! Кто на этот раз! Кто? «Может кто-то из газеты? Может, кто-то, из его знакомых? Может?… нет! Нет! Только не это! Нет! Вера! Неужели?! Неужели они добрались до Веры? Она жила в его доме! Она была с ним! Нет! Верочка! Только не это!» – с ужасом подумал Павел.
Сердце забилось - как раненная птица в руках охотника. Маленький внимательно смотрел на него. Он заметил, что Павел сжал кулаки и не находил места рукам. Лейтенант покачал головой и громко сказал:
- Часовой приведите арестованного!
«Господи! Господи! Он сказал – арестованного! Значит, это мужчина, значит, это не женщина! Значит это не Вера?! А, что если, он так называет человека без пола. Для них ведь, все арестанты едины! Мужчина, женщина! Просто называет – арестованного! Арестованный для этих людей - уже и не человек, ни мужчина и не женщина, а лишь кусок мяса, кусок костей, набор для лепки! Набор для их страшных игр! Материал для забавы и отчетности! Господи! Помоги! Господи! Помоги! Прошу тебя!» - Павел вдруг понял, что молится. Он просит Бога о помощи! Просит Бога! А кого еще просить?! Кого?! Кого просить тут?! В этом страшном месте?! Как странно! Как странно! И так просто – просить помощи у Бога! А, что в этом такого?! Что?! Если больше надежды нет! И никто ее не может дать!
Секунды длились вечностью. Тягостная тишина в кабинете. Тук, тук! Бьется сердце. Тик, так. Где-то тикают часы. Где-то тут, в помещении. Скрипит перо. Маленький, что-то пишет на бумаге. Перо скрипит громко. Оно, словно повизгивает и не хочет выводить буквы. Перо, измазанное чернилами, как грязью - сопротивляется и не хочет писать какую-то гадость! И главное ложь! Неправду! Перо сопротивляется неправде! Скрип - как отчаянье! Бумага, бедная бумага! Черные кляксы лжи насильно наносят на нее! Человек с усердием палача мажет по бумаге, своим мерзким подчерком - ложь! И не боится – бумага-то, все стерпит! Все! Бумага терпеливая! Она видела много! Она знает очень много! Почти все о человеке!
Дверь раскрылась. Павел поднял глаза и посмотрел на вошедшего. Он стоял, низко опустив голову. Рядом с конвоиром. «Как, все похоже! Допрос на допрос! Очная ставка - на очную ставку! Взгляд в пол! Рваная одежда и сломленная воля! Человек со сломанной судьбой – и волей! Все, так похоже!» - подумал Павел рассматривая арестанта. Он стоял и не хотел проходить на середину кабинета, стесняясь, как маленький ребенок, который первый раз в яслях. Это был Петр Ильич Смирнов - главный редактор газеты «Красноярский рабочий». На нем, все так же, как и при последней их встрече - надет все тот же полувоенный китель. На ногах валенки – катанки в галошах. В обычных резиновых галошах. Черные брюки, как галифе, заправлены аккуратно в голенища. Павел, почему-то рассматривал одежду. Он пытался по одежде определить – как долго Петр Ильич находился в тюрьме? Но одежда ничего не выдавала. Главный редактор, как будто, только, что пришел сюда - с воли. Ни единой складки. Ничего. Клюфт всмотрелся в лицо Смирнова. Гладко выбритые щеки. Немного, посиневшие губы. А вот, глаза - какие они? Но глаз Павел не рассмотрел – Смирнов потупился в пол. Обычный вид. Но, что-то в этом человеке изменилось. Что-то не так! Но, что?!
Павел понял – он не удивился, увидев своего непосредственного начальника тут. Клюфт улыбнулся. Он с облегчением вздохнул, ведь это была - не Вера! А Смирнов! И хорошо! Да, Смирнов, он, просто, по ходу этой страшной пьесы, должен был попасть сюда. Должен. И он попал. Павел поймал себя на мысли, что он уже ничему тут не удивляется. Любая неожиданная новость, тут - становится какой-то обыденностью. Как утро, или вечер. Наступил и ладно. Что тут такого? Главное, чтобы не поменялся ход времени. А так…. Ну, Смирнов. Ну и что? Павлу стало интересно, что скажет теперь этот человек? Что он скажет?! Клюфт, вспомнил - его «беспричинную боязливость» у него же в кабинете. Перед тем, как он начал писать эту чертову статью - про суд в Минусинске. Павел вспомнил и ухмыльнулся – «Выходит - Смирнов не зря боялся?! Не зря! А может - он чувствовал? Может, знал, что все так кончится? Страшно – человек знал, что все - вот так кончится и жил с этим страхом! Страшно! И все же что он скажет? Что?»
Маленький, кивнул рукой и молча показал Смирнову на стул, что стоял возле его стола. Главный редактор медленно прошел. Павел заметил, что Петр Ильич держит руки за спиной и боится их разжать. Он развел их буквально за мгновение, перед тем, как его тело, опустилось на стул. Маленький почесав подбородок пальцем, тихо спросил:
- Ну, что Петр Ильич. Вот. Вот, тот человек. Вы же хотели его видеть? Вот я вам предоставил шанс. Вот вам и очная ставка. Говорите, что вы хотели мне про него сказать? Что? Но учтите - наш разговор носит характер официального. Это очная ставка. Все показания будут занесены в протокол.
- Да, да, я, понимаю. Я все, понимаю. И все расскажу. Пишите. Можете писать, – и тут Петр Ильич поднял глаза и посмотрел на Павла.
Это был странный взгляд. Взгляд человека, который просил помощь. И в тоже время это был взгляд, который показывал – ты должен меня слушать. Слушать и подчиняться.
Маленький обмакнул перо и начал быстро писать. Он временами поднимал голову, как художник рисующий портрет, смотрел - то, на Смирнова, то, на Клюфта. Он смотрел, и что-то подмечал для себя. Зачем, вновь строчил на бумаге. Наконец, отложил перо и протянул лист протокола Смирнову:
- Вот, прочитайте и можете затем делать свое заявление.
Смирнов бегло взглянул на бумагу, и тяжело вздохнув – небрежно подмахнул на листе свою роспись. Он черкнул и бросил перо на стол. Вновь посмотрел на Павла и тихо заказал:
- Я обещал вам поведать – откуда взялась идея с той статьей. И почему именно Клюфт ее написал?
- Ну, вы так сами говорили,… – Андрон покосился на Клюфта.
Павел напрягся. Он смотрел на Смирнова и ждал. И тот произнес:
- Я сам дал команду написать эту статью. Более того, я сам подсказал этому человеку, в какой именно главе взять цитату из библии. И почему именно эти слова должны прозвучать. Эти слова был своеобразным кодом-отчетом, так сказать, о нашей работе, перед представителями немецкой разведки.
Павел закрыл глаза. Боль и обида?! Нет - эти чувства почему-то - не заполнили его грудь. Хотя Павел ждал, но все было не так. На допросе с Самойловой, Клюфт действительно чувствовал и боль и обиду! Или, на том собрании, где говорил о нем всякую чушь, его бывший друг Димка Митрофанов, он был обижен! Ему было больно! А сейчас?! Нет, некое разочарование и все! Да и разочарование лишь в том, что еще один человек смирился со своей судьбой, и говорит неправду, что бы выжить! Что бы хоть ненадолго обрести покой. Он пытался выгородить Павла. Но как? И какой ценой?!
- Павел все прекрасно понимал. И он спрашивал меня - почему, почему, это нужно. Он даже пытался отказаться от статьи. Но я на него надавил. Надавил. Извините. И я, конечно, признаю, что Павел Клюфт попал под мое воздействие. Признаю. И вот тут в присутствии следователя, вас гражданин лейтенант, хочу попросить у Павла прощения и посоветовать ему, тоже, как и я встать - на путь исправления. Осознать вину! Признаться и попытаться завоевать доверие. Исправить ошибку и завоевать доверие. Стать человеком, который действительно достоин, жить в этой прекрасной стране! В этом рабоче-крестьянском государстве! – Смирнов, словно выступал на трибуне.
На собрании! Но это говорил не он! Даже интонация насквозь пронизана фальшью! Павел чувствовал это! Он понимал, Смирнов хочет, что бы - он «это услышал»! Он хочет, что бы Павел понял – «Я говорю ложь, но это сигнал тебе! Это должно тебе помочь! Послушай меня! И подыграй мне!». Клюфт улыбнулся. Он смотрел в глаза Петра Ильича и кивал головой. Маленький заметил, что арестованные - откровенно переглядываются, и тут же заволновался:
- Все?! Это все, что вы хотели сказать? А?
- Да! Это все, что я хотел сказать, - вздохнул Смирнов.
- Так, выходит, Клюфт писал статью - по вашему приказу и по вашему распоряжению?! И вы ему указали, ту главу в библии, на которую нужно сослаться?
- Да, указал…
- Ну, хорошо, а книга? Где книга-то? Вы давали ему книгу?
Соколов занервничал. Вопрос застал его врасплох.
- Книга… хм, книга…. Книга, да, я ему показывал книгу,… библию то есть,… но вот где она?! Честно говоря, я не помню. Как-то все в суете. Наверное, у меня в кабинете… разве ее там при обыске не нашли?! – встревожено и робко спросил Смирнов.
Маленький кивнул головой. Он понял - поймал арестованного на лжи:
- Нет, не нашли, не нашли.
- Ну, гражданин следователь, я вправе не знаю…
- Хорошо. А та, глава. Та глава. Ну, из которой вы заставили Павла написать цитаты, вы помните ее? Почему именно она? Почему? Что вы имели в виду? Что хотели вы добиться теми словами? А?
Смирнов опустил голову. Затем посмотрел на Павла. Клюфт осознал – главный редактор попал в ловушку. Он не запомнил тех - роковых слов в статье. Статье, которая стала приговором и ему, и Смирнову. Павел вздохнул и громко сказал:
- А почему, вы, ничего меня не спрашиваете? А? Гражданин следователь?
Маленький достал папиросу. Подкурив, задул спичку и неохотно ответил:
- До вас еще дойдет очередь, арестованный Клюфт…
- Нет, но почему же. Петр Ильич прав, – настаивал на своем Павел, он вклинился в разговор. - Он мне давал библию. Читать. В кабинете. Но потом, потом я ее унес домой. К себе домой. Вот так, без спроса унес. А он не знает и не может знать, где она! Где книга! А что касается слов, так я их хорошо запомнил гражданин начальник! На всю жизнь теперь! Запомнил! Доколе невежи будут любить невежество? Доколе буйные будут услаждаться буйством? Доколе глупцы будут ненавидеть знание? Но упорство невежд убьет их, а беспечность глупцов погубит их! И придет им ужас как вихрь! Принесет скорбь и тесноту! А мы посмеемся над их погибелью, порадуемся, когда придет к ним ужас!
Маленький пристально посмотрел на Павла:
- Что вы хотите этим сказать? Что?!
- Как, что?! Вы же хотели знать – запомнил ли Петр Иванович те слова? Из библии? Видите – запомнил.
- Нет, я вижу - это вы сказали! – зло бросил Маленький.
Он сидел и попыхивал папиросой – словно паровоз на станции, выпускал клубы дыма - с постоянно-временным, интервалом.
- Я просто подсказал Петру Ильичу.
- Я вижу! Вернее слышу, вы говорите эти слова, а вот Петр Ильич молчит! – не на шутку разозлился Андрон.
А Павлу это доставило удовольствие – его злость. Клюфт, как стайер, почувствовал - второе дыхание в этой словесно-психологической дуэли, под названием «допрос».
- А если вы слышите - почему не заносите мои показания в протокол допроса? А? Я хочу, что бы вы их занесли?
- Что?! – вскрикнул Маленький.
Он, подскочил из-за стола и сурово уставился на Клюфта. Смирнов замахал руками:
- Послушайте. Послушайте, гражданин следователь. Я же признался. Я признался! Ну, зачем все переводить в такую плоскость? А? Не надо!
Но Маленький не слушал его бормотания. Он хлопнул по столу ладонью и гневно сказал:
- Я тут смотрю – вы пользуетесь, что вы ранены?! И ведете себя совсем, вызывающе! Я ведь могу вам напомнить – что такое наша тюрьма?!
- Бить будете, - ехидно буркнул Павел.
- Нет, бить вас тут никто не будет! А то, я вижу, вы только и ждете, этого! Спровоцировать меня хотите? Как Полякова? Не удастся – Маленький сел на место.
Макнув перо в чернильницу, несколько раз постучал рукой о стекляшку и более спокойно спросил:
- А вы, вот, тут мне свои бредни рассказываете, из библии, надеетесь, что я их в протокол занесу, я занесу. Занесу. Но в одном случае, если вы мне скажете - где эта самая библия? А? Вы можете мне назвать страницу? Где находится эта глава?
Павел пожал плечами. Назвать страницу он не мог. Маленький переиграл его. Библия - ее то нет, и не было никогда! Дело раздули на пустом месте! В самом полном смысле – «на пустом»! А что, если просто взять и сказать этому высокомерному лейтенанту – кто ему подсказал эти строки из библии? А? Пусть ищет этого Иоиля! Пусть! «Пусть попробует его найти! Пусть тогда и говорит с ним! И посадит его в камеру! И допросит его! Нет!» - Павел испугался своих мыслей. Он так, вожделенно - стал желать несчастья богослову! С таким остервенением! «За что? За – то, что этот самый странный богослов сказал ему несколько слов из библии? За это - стоит его упрятать в тюрьму?! Отдать под суд?! Посадить в камеру?! И потом, потом отправить в лагерь? Нет! Это ведь я сам пустил его домой переночевать! Это ведь я сам написал те слова! Это ведь я сам так проникся ими? При чем тут, тот странный человек, в грязно-зеленом плаще? Он виноват лишь за то, что сниться мне? И всегда прав в своих убеждениях? Но ведь за это нельзя желать человеку несчастья и горя! Нельзя желать ему мук?!»
- Вы, что-то хотели мне сказать?! – крикнул Маленький.
Павел вздрогнул Он, словно очнулся, покачал головой:
- Нет, ничего…
- Нет, так, где же книга? А?
Смирнов хлопнул себя по лбу ладошкой. Он заговорил таким тоном - как будто находился с друзьями в ресторане или на пикнике:
- Друзья мои! Я ведь совсем забыл! Совсем! Я ее сжег! Вот посмотрите протокол осмотра моего кабинета! Там будет четко указано – куча пепла на разносе! Ее ваши оперативники действительно нашли! Посмотрите! – Смирнов довольно кивнул на папку с делом на столе у Андрона.
Тот недоверчиво полистал дело. Петр Ильич нетерпеливо ждал, поглядывая: то на стол, то на Павла и подмигивал ему. Клюфт молчал. Ни один мускул не дернулся на его лице.
- Увидите. Увидите арестованного Смирнова, – после паузы скомандовал конвоиру Андрон.
Солдат в углу лениво встал с табуретки и поплелся к центру кабинета. Смирнов испуганно смотрел на Маленького. Но, не дождавшись его слов, нервно спросил:
- Это, что все? Все? Вся очная ставка?
- Да, а что? – не глядя на него – Андрон, что-то строчил в протоколе.
- Нет, но, а зачем, зачем все это спрашивали тогда? И, что, вообще ничего не дадут мне прочитать – протокол не дадут прочитать?! Что вы там пишите?
Солдат, толкнул Смирнова в плечо - показывая, что бы тот, поднялся со стула. Маленький отвлекся и посмотрел на редактора:
- А, что вам показывать-то? Что? Вы же расписываться, как я понимаю, не будете? – усмехнулся Андрон.
- Так, я не пойму, не пойму – я буду. Буду расписываться, но под своими показаниями. Под своими. Я хочу, что бы именно это и занесли в протокол.
- Я и занес, - равнодушно буркнул Андрон и протянул листок редактору.
Тот неуверенно приподнялся со стула и взял бумагу в руку. Бегло, словно боясь, что у него - отберут протокол, принялся читать. Глаза бегали по серой бумаге. Павел, наблюдал за Смирновым, и ему стало его жалко. Очень жалко! Это человек хотел забрать часть несуществующей вины на себя! Но, что в итоге? Что?! Обман, какой-то фарс!
Смирнов сглотнул слюну. Он недоверчиво посмотрел на Андрона и спросил:
- И вы теперь это в дело вложите?! Да?!
- Да.
- А, арестованный Клюфт, с ним то, теперь, все понятно?!
- Все. С ним давно все понятно, – Андрон пожал плечами и выхватил из рук Смирнова протокол.
Тот покосился на Павла и закивал головой:
- Я понял, понял. Все. Все понятно.
- Зря вы, зря… - шепнул Павел и тяжело вздохнул.
- Нет! Ничего не зря! Ничего! – Смирнов встал в полный рост и расправив плечи повернулся в сторону двери.
Конвоир толкнул его в спину. Но Смирнов, обернувшись, растерянно посмотрел на Андрона и погрозил ему пальцем - словно учитель школьнику, нерадивому ученику. Редактор - грозил пальцем, надув губы и мыча, как глухонемой. Конвоир толкнул его посильнее. Он пихнул его в бок. Смирнов вздрогнул и отмахнувшись - сложил руки за спиной. Он шел к двери покорно, шел низко опустив голову и что-то бормотал под нос. Что-то выговаривал сам себе. Возможно даже ругался. Но никто на это уже не обращал внимание. Никто! Даже Павел. Он сидел и смотрел на следователя, который лениво ждал - когда за Смирновым закроется дверь
Предыдущая Оглавление Следующая