Владимир Померанцев. По царским и сталинским тюрьмам
Возвращаясь к вопросу эффективности принудительного труда, необходимо отметить любопытный парадокс: эффективность свободного труда в спецбюро была ниже эффективности принудительного труда. Руководители отделов из вольнонаемного состава, как правило, офицеры, были и малоквалифицированны, и плохо соблюдали трудовую дисциплину, порою попросту были бездельниками. Но когда освобождавшихся заключенных оставляли на работе в спецбюро в качестве вольнонаемных, то и в этом случае эффективность их труда становилась ниже, чем в арестантскую бытность. В чем дело? Принудительный труд арестантов развращал вольнонаемный состав. “Вольняшки” из бывших заключенных становились в положение, подобное тюремному надзирателю, наблюдавшему над своими бывшими коллегами. Он приобретал неписаное правило заставлять на себя работать подчиненных ему “зекашек”, он мог труд подневольных выдать за свой труд. Таковы разлагающие последствия принудительного труда.
После самих арестантов первыми страдальцами становятся их родные на воле: родители, жены, дети, близкие родственники. Психология родных арестантов подавлена не только воспоминаниями о непосредственно потерпевшем, но и страхом за себя и других родных. Они живут под постоянной угрозой репрессий. Если в сталинскую эпоху число заключенных приближалось, допустим, к миллиону, то, по крайней мере, пять миллионов были вовлечены в сферу психологической депрессии. Подавленное состояние духа, боязнь доносов, ареста, подозрительности к окружающим — все это не могло способствовать благополучию ни личной, ни семейной, ни трудовой жизни. И эти страхи были ненадуманными, обоснованы повседневной практикой репрессий: сегодня забирали ночью соседа, через месяц забирают жену, через неделю увозят в детдом оставшихся беспризорными детей. В тюрьмах и на этапах я встречал пострадавших от своих “приятелей”, сослуживцев и даже жен. Один преподаватель истории на следствии узнал, что его жена, журналист по профессии, доносила на него чуть ли не с первой брачной ночи.
Отрицательные последствия принудительного труда и репрессии сказались не только в семейном кругу, но и в профессиональном. Только вчера какого-нибудь деятеля ставили в пример и отмечали правительственными наградами, а сегодня все узнают, что он арестован как враг народа. Созываются специальные общие собрания сотрудников учреждения, где работал арестованный, присяжные ораторы извергают на голову пострадавшего страшные обвинения, как правило, в измене родине и революции. На подобные собрания обязаны были являться все; неявившихся строго учитывали и требовали от них обстоятельных объяснений. Присутствующие на собрании единогласно голосовали за заранее подготовленную резолюцию, проклинавшую врага народа и призывавшую к повышению бдительности. Все близко знавшие репрессированного тайком, один на один спрашивали друг друга о причинах катастрофы и не находили правдоподобного ответа. Верхом гражданского мужества можно было считать, если в таком разговоре беседовавшие молча разводили руками и поспешно расходились.
Бросалась в глаза целенаправленность репрессий — уничтожались выдающиеся люди во всех областях жизни: в политике, профсоюзном движении, промышленности, высшей школе, науке. Такое кровопускание, безусловно, причиняло огромный вред всему народному хозяйству и народу в целом. Последствия террора были шире и глубже, чем результаты от разового удара внешнего врага. Нарушался весь нормальный ход общественной жизни народа, насаждалась противоестественная система принудительной производственной деятельности и этим предопределялось падение производительности труда в целом по стране. Систематическое падение темпов роста совокупного общественного продукта и национального дохода, наблюдаемое с 30-х годов, является прямым следствием принудительного труда и связанных с ним мероприятий.
Нормальная производственная деятельность народа происходит примерно по следующей схеме: любое производство зарождается у истоков общества — в низовых формированиях ремесел, промышленности, сельского хозяйства. Низовая первичная основная деятельность, интегрируясь, образует надстройку в виде объединений — кооперативных союзов, трестов, синдикатов, отраслей, министерств и, наконец, правительства и его плановых органов. Нормальной целью деятельности этих объединений является содействие равномерному, бескризисному развитию низовой производственной деятельности. Это содействие осуществляется рекомендательными и, в необходимых случаях, директивными мероприятиями, идущими последовательно сверху вниз. Директивы, спускаясь вниз, претерпевают изменения, в них жизнь вносит поправки, но и низовая деятельность также изменяется под воздействием разумных директив и рекомендаций. Измененная низовая деятельность вновь интегрируется, вновь создает уточнения в деятельности надстроек, и весь цикл повторяется заново. Так должен происходить естественный процесс производственной деятельности народа, обеспечивающий ему полноценную и оптимальную производительность труда, которая, в свою очередь, своими результатами обеспечивает полнокровное развитие народа путем удовлетворения его основных потребностей — развития вида и индивида. При широком распространении принудительного труда описанная схема нарушается, прежде всего, в основе и направлении производственной деятельности: она зарождается не в низовых формированиях народа, а в бюрократических верхах, присвоивших себе право решать за народ направление, содержание, объемы и качество его деятельности. В этом присвоении права решать судьбы народа без участия народа и заключается идея принудительного труда. Хотя у нас много кричат об инициативе масс, о планировании снизу и пр., но на самом деле все это пустые слова, прикрывающие бесконтрольное бюрократическое самоуправство сверху, т.е. худшую форму принудительного труда, основанного на произволе.
Лучшей иллюстрацией являются непрерывные реорганизации управления народным хозяйством, потрясающе и расшатывающие его. Происходит не научное (о чем больше всего кричат неумные “умники”) интегрирование народной инициативы, а подавление ее голыми кабинетными схемами, созданными во имя осуществления нежизненных и безжизненных идей. На всех ступеньках хозяйственной иерархии, прежде всего, заботятся об удовлетворении требований сверху, т.е., прежде всего, осуществляется принудительное исполнение директив. Нежизненные бюрократические директивы, придя вниз, не оплодотворяют инициативу, а коверкают ее и гасят. Полученное в результате месиво из жизни и директив начинает худосочно восходить вверх для интеграции. Но и на этом пути информация снизу всемерно и многократно принудительно переделывается и фальсифицируется во имя “показухи”. Пришедший вверх синтезированный материал, конечно, не может служить полезным отправным пунктом для формирования разумных рекомендаций. Наоборот, вверху хорошо видят отсутствие достоверной статистики и тем в большей мере и степени укрепляются в необходимости принудительных мер для “улучшения”, “в целях дальнейшего улучшения, дальнейшего повышения, дальнейшего развития” и пр. и т.п.
Так принудительный труд приводит, с одной стороны, к непрерывному росту бюрократизации хозяйственной деятельности народа, а с другой — к непрерывному подавлению подлинной хозяйственной инициативы внизу. Бюрократизация, беспрепятственно разрастающаяся, как раковая опухоль, в народном организме, не только омертвляет его, но и лишает ума самих творцов принудительной системы.
На предыдущую главу На следующую главу На оглавление