Пересыльная красноярская тюрьма

В клоповнике мы промучились полтора месяца. Когда поочередно начали вызывать с вещами на этап, мы радовались, как дети. Вывозили несколько тысяч ссыльных. Тюремщики не скрывали, что отправляют в Сибирь. Миновали Пермь, Свердловск, Тюмень, Омск, Новосибирск.

Выгружали на запасных путях станции Красноярск. В Красноярскую пересыльную тюрьму, расположенную на окраине города, добирались пешком, увязая в непролазной грязи. Несколько дней шел дождь, ноги тяжело месили мокрый снег с липкой глиной пополам.

Провели в большое старое каменное здание, которое в своих толстенных стенах перевидало многие десятки тысяч заключенных. Здание построено основательно, крепко, на века – решетки из толстого кованого железа, могучие железные двери, толстенные двери и высоченный забор вокруг. Столь огромных камер, как в Красноярской пересыльной тюрьме, я еще нигде не видел. В нашей камере спокойно размещалось пятьсот заключенных, и на сплошных двухъярусных нарах оставались еще свободные места.

Свели в баню. Все вещи, кроме кожаной обуви, велели сдать в прожарку, так как у многих были вши. За отсутствием тюремного парикмахера мы не смогли пройти санобработку, постричься, машинкой снять щетину с лица. Такими же обросшими, как и приехали, вернулись в камеру после бани.

Зашел корпусной начальник. Поинтересовался, как мы устроились, у кого имеются просьбы к тюремной администрации, и объявил, что на следующий день, с самого утра, всех, без исключения, будут вызывать к тюремному следователю для выяснения профессии, чтобы по приезде на место высылки устроиться на работу по специальности.

Такое сообщение всех обрадовало. Мысленно я унесся в один из городов Красноярского края, где стану работать в одном из Домов культуры и сотрудничать в местной газете.

Все приободрились. Из мешков и чемоданов извлекалась лучшая одежда. Смущало только одно: как придти к следователю небритыми и с волосами, из которых можно было косы вязать.

У кого-то в вещах нашлась безопасная бритва с одним лезвием, благополучно миновавшая многочисленные обыски. Половина всех в камере решилась бриться, другие разумно рассудили, что одного лезвия, в лучшем случае, хватит человек на десять. Брить вызвались двое, когда-то занимавшиеся парикмахерским делом.

На первый десяток выбрившихся приятно было смотреть. Не обошлось, правда, без мелких царапин, но зато лица выглядели посвежевшими, чистыми, словно люди вернулись из настоящей парикмахерской. Дальше, прежде чем брить, приходилось долго точить лезвие бритвы. У следующих пациентов наших доморощенных парикмахеров бритва не срезала, а рвала волосы. «Клиенты» поднимались с табурета с проклятиями, стонами и окровавленными лицами. Желающих побриться становилось все меньше и меньше. Глядя на все это, я в душе решил отказаться от подобных мук и терзаний. Но галантный парикмахер, тщательно отточив на граненом стакане лезвие, предложил мне занять место «клиента». Я все еще не мог решиться. Но парикмахер так настойчиво уговаривал меня, что я согласился. Одному Богу известно, что я испытал за пятнадцать минут такой экзекуции. Обильно катившиеся по щекам слезы обильно смешивались с кровью. Сознаюсь, подобного мучительного бритья я никогда в жизни не испытывал ни до, ни после.

На следующий день, после завтрака, стали вызывать к следователю. Мне показалось, что это не следователь, а просто тюремный служащий, которому было поручено вести несложные разговоры с заключенными об их профессиях. Каждого из нас он задерживал на две-три минуты, интересуясь, не работал ли кто по сельскому хозяйству, кому знакомо скотоводство, огородничество. Он охотно беседовал с медицинскими работниками, расспрашивая об их специальностях. Учителя, бухгалтеры и другие счетные работники, судебные деятели, журналисты, актеры – его совершенно не интересовали. Стоило мне сказать, кто я такой, как он моментально прервал беседу и вошедшему в кабинет конвоиру отдал распоряжение отвести меня обратно в камеру.

За пять дней пребывания в Красноярской пересыльной тюрьме мы ещё более отощали. Поддерживались только за счет хлебной пайки. Приварок же состоял из жидкого супа и такой же жидкой каши, сваренной из прогорклого пшена.

На оглавление  На предыдущую На следующую