П. Соколов. Ухабы
РЕЖИМНИКИ
Там были девочки Тамара. Роза. Рая,
И с ними Костя Шмаровоз. "
(из блатного репертуара)
Этот период не столь уж существен для летописи моей лагерной жизни, но без этого эпизода представление о персонажах и нравах лагеря было бы неполным.
Второй этап моего кухмистерства продолжался достаточно безмятежно до начала осени. Квартировать я продолжал в той бригаде, где работал до мобилизации на кухню. Где то в августе-сентябре один из мужских бараков был оцеплен колючей проволокой, и в нем поместили две "режимные" бригады. О том, что это такое, будет понятно из дальнейшего. Ходили они только под конвоем, в лес их не пускали, а работать выводили на "биржу", т. е. на лесосклад, где их использовали на разделке древесины, реже погрузке, или иных работах. На ночь ворота колючей ограды запирались на замок, и в лагере возникал как бы второй мини-концлагерь. Я мало интересовался и этим лагерем и его обитателями, но однажды, когда я днем отдыхал после ночной смены, пришел надзиратель, приказал собрать вещи, и перевел меня в режимный барак. Никаких объяснений дано не было, не дали таковых и в санчасть, и я оказался в одной из режимных бригад. Основным ее ядром были уголовники со стажем, но были и случайные люди, вроде меня. Была даже одна девушка, тихая и неприметная. Были и другие женщины из сорта "оторви и брось", но о них потом. Женщины-режимницы жили в общих женских бараках, а только работали с нами. Из всех версий, почему я там очутился, наиболее вероятна такая . Это подтверждалось тем, что среди членов бригады были и те, кто бывал в побеге, или готовился к этому. Уже довольно давно, я делился умозрительными соображениями, как можно было бы осуществить побег. Впоследствии я сам убедился, что мои расчеты построены на песке. В мою бытность был один групповой побег. Сбежало сразу трое бандеровцев. Но уже к вечеру их трупы принесли в лагерь и почти на сутки оставили лежать посреди двора. Разнесенные выстрелами в упор черепа были облеплены мухами, вечером по трупам шмыгали крысы. Это было устрашающее зрелище, и после этого желающих испытать судьбу не находилось. О своих разговорах я совсем забыл, но возможно, что иой собеседник его не забыл, и может из желания выслужиться, может из зависти к моему теплому местечку, донес об этом "куму". Повторяю, что это всего лишь версия, и она не дает мне права кинуть обвинение, а тем более назвать этого человека. Так или иначе, я очутился в том обществе, которого боялся еще с Лубянки. Бригадирами штрафников были Костя Лежава и Равилька, все его знали под этим именем. Костя был сух, черноволос, с хрящеватым носом и странными желтыми глазами, пустыми и жесткими. Был он не русский, но какой национальности по внешности было трудно понять. Это был один из главных блатных, но не степенный, как Дядя Саша, а агрессивный, готовый на грабеж и любое насилие. Его все боялись в лагере. Он был грозой посыпочников.
Впрочем, однажды и он получил отпор. После голодной зимы, к нам в лагерь прибыла бригада лесорубов с другого лагпункта.Cостояла она сплошь из кавказцев. Это были, как помнится, члены немецких формирований, которые составлялись из военнопленных, по национальному признаку. Так или иначе, эта бригада разместилась в том же бараке, где я жил со своей дорожной бригадой. Через неделю стали поступать посылки и вновьприбывшим. Они только что вернулись из леса, неся каждый по хорошему полену для отопления барака. Тут пришел посыльный и известил о прибытиии 2 - 3-х посылок для кавказцев. Посылки принесли, и шумно пошло угощение кишмишем и прочими дарами солнечного Кавказа. В это время появился мелкий воришка - посыльный. Он категорическим тоном заявил, что Костя требует своей дани. "Ка-акой такой Костя? Нэ знаэм твой Костя! Иды.... (дальнейшее без акцента) вмэстэ с твой Костя!" Посыльный ушел ни с чем, но через минуту в комнату ворвался сам Костя и еще человека 3 его приспешников. "Держи дверь! - кричал Костя - Чтоб ни один не вышел!", и кинулся на оторопевших сынов юга. Однако они быстро пришли в себя, закричали "Алла, алла!" или что то в этом роде, схватили поленья и замолотили ими по нападающим. С трудом Костя со товарищи отыскал дверь, и прихрамывая и потирая бока с позором бежал до своего барака.
Таков был первый герой моего повествования.
Равилька был коренастый татарченок лет 23-24 с круглым лицом, челочкой. Ходил он в маленькой кепочке с пуговкой, пиджачке, явно с чужого плеча, и широких шароварах, заправленных в хромовые сапожки. В его-то бригаду я и попал. Бригада работала на бирже, на разделке дров, выпиливая из дровяного долготья годную для рудстойки часть, а остальное пуская но дровяное коротье, с последующей колкой на поленья (швырок). Работали ни шатко, ни валко. Главным образом сидели у костра и травили баланду. Кроме мелких воров и воришек, здесь было несколько женщин. Из них некоторые представлялись воровками, другие были проститутками, но это латинское слово тогда было не в моде, и они свою профессию называли коротко и выразительно. Одной из них была Розка Мерзлякова, молодая особа, веселая, не лишенная остроумия, и довольно интеллигентная. У нее была хорошая речь, правда пересыпаемая весьма яркими выражениями. Прибыла она с таджикским этапом, и сидела за убийство старика-таджика, с целью ограбления. Она завлекла его к себе, а когда он заснул, тюкнула его топором. Она рассказывала об этом весело, как анекдот. Впрочем она относилась ко всем, как хороший товарищ. Другого сорта была Ася Аколаева. Это была яркая красавица, уже не первой свежести. У нее были светские манеры, грамотная речь, и внешне она выглядела, как будто она только что вышла из какого нибудь парижского или лондонского салона, но стоило ее задеть, как из этого изящного рта мог политься такой лексикон, перед которым идиомы Розки Мерзляковой казались лепетом младенца. Ася представлялась аферисткой. Вот в каком ярком обществе я очутился. Надо однако сказать, что никто из моих новых знакомцев не пытался меня поставить на ступеньку ниже, или заставлять вкалывать за себя. Закономерен вопрос, как же оплачивался наш труд? В разгар обмена анекдотами появлялся десятник из военного этапа, не расстававшийся со своей морской фуражкой. Он уныло глядел на низенький штабелек нашей продукции и качал головой. "Как же мы будем проводить?" - спрашивал он жалобным тоном. "А вот так : -отвечал Равиль - Столько то рекордных, столько то по 800 гр. остальные по два дополнительных. "Меньшего он не признавал.
"А где я возьму объемы?!" взывал десятник. "Найдешь!" жестко отвечал Равилька, всем своим видом показывая, что разговор исчерпан. И моряк находил. В столовую мы ходили последними. Равилька становился у окна раздачи, получал сполна все, что было положено, заглядывал в бачок и требовал еще 5-6-8 порций. Потом он подходил к столу и лично распределял эти лишние порции, без каких то особенных льгот, а по очереди, или по проделанной работе. После этого он, заложив руки в карманы удалялся. Еду ему носили в барак. Ночью в бараке был настоящий шалман : кто то играл в карты, кто то то входил, то исчезал. Замок на воротах никого не останавливал: был сделан проход, через который лазили туда и сюда. К Косте и Равильке ходили наши б... . В одну из первых ночей я стал невольным свидетелем, и наверное, невольным же участником такой сцены. Сквозь сон я услыхал какую то суету и смешки. Приподнявшись на локте (я спал на нижней койке около выходной двери) я увидел картину, которую не забыть вовек. Освещенная тусклым светом коптилки, посреди барака стояла Розка в чем мать родила, а вокруг нее плясали и гримасничали шестерки Кости Лежавы. Я не понял в чем дело. Явно было лишь одно, что Розка чем то не угодила Косте, и теперь ей предстояло наказание. Какое - было довольно ясно. К ней сзади стал подкрадываться кто то, держа в руках то ли ведро, то ли мешок. Охваченный ужасом, я , не отдавая себе отчета, очутился возле Розки. Срываясь на визг, я что-то кричал и ругался самыми последними словами.
Впоследствии я пытался взглянуть на эту картину со стороны, и наверное это была и смешная и жуткая картина. Беззащитная девка и разъяренный но беспомощный доходяга, против толпы хулиганов. Но видимо сама несуразность ситуации вызвала чувство шока. Все как-то сникло, Розке кинули к ногам одежду. Я доплелся до своей койки, опасаясь какой нибудь расправы или мщения. Но все улеглось, как будто ничего не было. И никто не обмолвился ни словом. Розка на следующий день так же беззаботно хохотала у костра, как будто все это было столь же обычно, как ежедневная прогулка в столовую. Впрочем ее в общем приятельское отношение ко мне окрепло еще более. Ночные же визиты к Косте продолжались, как ни в чем ни бывало. Вот оттуда-то меня призвали на новую должность.
Оглавление Предыдущая глава Следующая глава