П. Соколов. Ухабы
ЖЕЛЕЗНАЯ ДОРОГА.
"Труд этот, Ваня, был страшно
громаден,
Не одолеть одному.
Есть в мире царь, этот царь беспощаден,
Голод названье ему. "
( Некрасов. "Железная дорога" )
Как я уже говорил, нам уже не раз приходилось встречаться и беседовать с местными жителями, главным образом железнодорожниками. Во время этих разговоров, я впервые услыхал слово "мошка'". До этого я знал слово "мо'шки", и не раз видел, как их хороводы резвились на вечерней заре, где нибудь над прудом или речкой, и вызывали поэтический образ тихого летнего вечера. Поэтому слово "мошка'" я воспринял, как занятное словечко из сибирского диалекта, и надо чтобы прошло несколько недель, чтобы я понял, что это отнюдь не филологический феномен, и что манящие волей, безбрежные таежные просторы, раскрывающиеся из нашего лагеря, и, что греха таить, пробуждающие в душе известные мотивы из песни о том, как "бежал бродяга с Сахалина звериной узкою тропой", наглухо запечатаны, надежней чем вышками с часовыми, чем конвоем с собаками, этой мелкой, но кровожадной тварью, со смешным названием "мошка'". Но вот наконец миграция в лагере закончилась. Закончились и разговоры о переходе на статус ссыльно-поселенцев. Стали формировать постоянные бригады, и организованно их выводить на работы. Все работы были связаны с железной дорогой. Кто-то занимался планировкой откосов в выемках, кто то на отсыпке и баластировке насыпей, другие прокладывали вторые и третьи пути на станции. Скоро я освоил новые для меня профессии. Научился с одного удара загонять в шпалу костыль, подбивать под шпалы щебенку особой киркой с тупым выступом на конце, стал отличать слабосильные "Овечки" (паровозы серии ОВ) от мощных "Елен" и "Элеонор", и освоил другие хитрости, неведомые пешеходам, и даже пассажирам скорых поездов. Все работы производились вручную. Вся "техника" заключалась в тачке, лопате и другом ручном инструменте, как в те далекие времена, когда Некрасов уверял, что русский народ вытерпит "... И дорогу железную, вытерпит все, что Господь ниспошлет. " Вытерпеть предстояло и нам нашу железную дорогу.
Откуда-то приходили и умения и сноровка. Какое нибудь интеллигентное звено тащило тяжеленный рельс, а бывший доцент или литератор дирижировал их движениями с помощью "песни": "Раз-два, взяли! Раз-два с ходу! Еще с маху!" Потом шли нехорошие слова про тещу и сваху, и интеллигенты, подчиняясь ритму "запевалы", под тещу и сваху, дружными рывками продвигали рельс, или целое звено, еще на полметра или метр. Не обходилось и без "ЧП". По мере демобилизации фронтовиков, им на смену приходила зеленая молодежь, которую начальство, умело настраивало против нас. Если раньше охранники более походили на солидных сторожевых псов, которые лежа, молча наблюдают за движением подопечного стада, лишь по мере надобности вставая, чтобы навести порядок, то теперь они были вроде злых и бестолковых щенков, которые беспрестанно гавкали и суетились, действую на нервы работяг. Раньше зона работы тоже обставлялась табличками с надписью "Запретная зона", но на них мало кто обращал внимание, то теперь приближаться к табличкам стало опасно - раздавался крик, и охранник хватался за винтач. И неизбежное случилось. Один из китайской бригады вышел за линию запреток и был застрелен. В предсмертном прыжке китаец все же заскочил в рабочую зону и здесь уже рухнул на землю. Не знаю, как бы поступили русские, но китайцы дружно взроптали, не позволили охране перетащить убитого за линию запреток, и потребовали прокурора. Они не сдвинулись с места, пока через несколько часов не прибыл прокурор, и не заверил их, что дело будет тщтательно разобрано, и виновный, если это будет установлено, понесет наказание. Но и вернувшись в лагерь, китайцы еще деньдругой не выходили на работу. Не знаю, был ли наказан солдат, навряд ли, но нам был преподан хороший урок солидарности. Единственной машиной на нашем участке был огромный паровой экскаватор, работавший в карьере, откуда к нам поступал камень. Карьер находился на километр дальше по ходу трассы. Раздробленная порода грузилась экскаватором на платформы , которые после разгрузки вручную, вновь возвращались в карьер. И вот нашу бригаду перебросили в этот карьер. Работа была нехитрая: одни пилили и кололи дрова, которыми топили котел экскаватора, другие подчищали габариты пути от осыпавшейся при погрузке породы. Одна пара долбила в скале узкий лаз, впоследствии закончившийся широкой пещерой, куда предстояло заложить взрывчатку для создания запаса разрыхленной породы. Один стал исполнять роль кочегара на экскаваторе. Бригада была пестрой по составу, и он был не очень интеллектуален. Видимо я показался начальнику карьера самым грамотным, и он поставил меня учетчиком отгруженного грунта. С помощью нехитрого инструмента я замерял высоту и длину насыпанной горкой на платформе породы, и по формуле определял кубатуру.
Начальник требовал, чтобы я не был слишком щедрым, экскаваторщик же просил, чтобы я не скупился. Находясь между двух огней, я все же по опыту своей прежней работы представлял, что насыпь, проложенная по зыбкому основанию, постоянно оседает, и учесть количество, постоянно добавляемого грунта, не сможет никакой специалист. Поэтому, не идя на поводу у экипажа экскаватора, я все же из допустимых плюс/минус, неизменно выбирал плюс. Эта работа продолжалась более месяца, а может и двух. Наконец был готов шурф. Подошел вагон с взрывчаткой, и мы ползком по узкому лазу затаскивали 20 килограммовые мешки с толом, иукладывали их штабелем в камере. Уложили около 3 тонн. Затем, после прокладки проводов, лаз заложили камнями, и все бригады были сняты с объектов и возвращены в лагерь. Часа в 3 дня земля заходила ходуном, на лагерь посыпались мелкие и довольно крупные камни, однако обошлось без ущерба. На другое утро мы пришли в карьер. Высокая гора, с крутым отвесным срезом, сейчас осела, превратившись в груду щебня. Вскоре паровой экскаватор был заменен дизельным, и мы остались не у дел. Еще несколько дней мы укладывали остатки дров, я произвел их инвентаризацию, и на этом объекте работа закончилась. Я не описывал, как в начале лета появилась злополучная мошка'. И хотя на нагретой солнцем насыпи, закапанной маслом, мошки было относительно немного, но и здесь она зажирала людей. Мошка забиралась в рукава и штанины, особенно, если их завязывали, в кровь разъедала тело. Распухшие глаза не открывались. Это был сущий ад. Многие с температурой освобождались врачом от работы. Интересно, что мошка грызла с выбором. Сухих и черных она донимала меньше, и корейцы и китайцы страдали от нее не сильно, зато белотелые европейцы доводились до иступления. Я тоже на первых порах жестоко терпел от этих тварей, но с переходом в карьер обрел спасение. Горячий сухой воздух, запах дыма и машинного масла отпугивали мошку, и если она нас порой и донимала, то только по дороге на работу или с работы. Счастье, что в бараках мошка была бессильна. Она устремлялась к окнам и быстро гибла, покрывая толстым слоем подоконники и переплеты рам. Надо сказать, что со временем, организм вырабатывает своебразный иммунитет, и в последующие годы мы уже не столь страдали от мошки, хотя окончательно привыкнуть к ней невозможно. Когда мы расстались с карьером, лето подходило к концу, пик активности мошки прошел, и стало легче дышать. Я со своими оставшимися 5-ю годами уже считался краткосрочником и попал в бригаду по содержанию пути, на участке от станции до расположенного километрах в 3-4 разъезда. К этому времени уже появилось новшество. Вместо людских имен мы получили инвентарные номера. Эти номера, напечатанные крупными цифрами на полосках белой ткани, размером примерно 10 х 20 см, нашивались на грудь, спину и штанину выше колена. Итак я стал И-838. Видимо эти номера, вернее предшествующие им буквы, имели какой то смысл, который я так и не смог уловить. Однако у встреченных, как я рассказывал ранее, каторжников на номерах стояли буквы "ГГ", которых ни у кого из наших не было. В новой бригаде работа была нелегкая, но понятная и без погонял. Мы сами изучали состояние пути и планировали свою работу, изредка согласовывая это с дорожным мастером. Конвой попался нам хороший, и мы его почти не чувствовали. Описывать все виды работ и технологию их выполнения было бы долго, и вряд ли это будет понятно несведущему в этих делах читателю. Было достаточно и свободного времени, чтобы оглянуться по сторонам и подивиться первозданным красотам этой земли. Уходящие вдаль цепи гор к осени запестрели разным цветом : хвойные леса темнели густой зеленью, березовые подернулись светлой желтизной, среди них ярко краснели осиновые перелески, а по гребням гор золотом засияли массивы лиственницы, дерева доселе мною не виданного. Что касается ближних окрестностей, то здесь поражало бурное разнотравье, могучие сосны и лиственницы. На оголяющихся березах стаями сидели непуганные косачи, даже во дворе дома обходчика. Стояла бархатная пора бабьего лета, которая затем перешла в такую же ясную безоблачную осень, а в одну из ночей, на сухую подмерзшую землю выпал и первый снег. Мы еще некоторое время продолжали работу, потом мороз сам укрепил полотно пути, и нам стало нечего делать. Еще какое-то время я работал на земляных работах, на 4-х метровой глубине, прокладывая траншею для будущего водопровода.
Оглавление Предыдущая глава Следующая глава