П. Соколов. Ухабы
"К А М Ы Ш Л А Г".
ГЛАВА 75.
ЗАПИСКИ ИЗ МЕРТВОГО ГОРОДА.
"Степь да степь кругом, путь далек лежит. . . "
Как и всегда неожиданно, начали формировать этап, и не успел я толком распрощаться со своей бригадой и другими друзьями, как уже снова очутился на нарах в теплушке. На этот раз ехать было не жарко, не холодно, да и настроение было лучше: у людей появилось какое-то чувство уверенности и собственного достоинства.
Ехали на запад, а скоро и Тайшет остался позади. Стало ясно, что мы покидаем республику "Озерлаг". Ехали довольно быстро, и через пару дней выгрузились где-то посреди бескрайной степи. Довольно большая колонна двинулась в пешем порядке к назначенной ей цели, и скоро мы все очутились за забором очередного лагеря. Здесь мы узнали, что находимся под Омском, в таком же политическом лагере, но под названием "Камышлаг". Я не помню номера лагпункта, то ли второй, то ли четвертый. Здесь тоже стояли ряды бараков, они были облегченного типа, с непривычно плоскими крышами. Потом я понял смысл такой конструкции. Нас разбили по бригадам. Здесь практически все, а в лагере было около 1500-2000 человек, работали на строительстве. В это время здесь строилось много крупных объектов, в т. ч. электростанция, пуск которой положил начало электрификации транссибирской железной дороги. Я оказался в бригаде некоего Говорухи, бывшего председателя колхоза на Украине. Он оправдывал свою фамилию, был суетлив, организовать работу не умел, и бригада его не уважала. Работали мы на строительстве целого поселкаиз сборно-щитовых домиков на 2 или 4 квартиры, а также нежилых объектов.
Бригада была большой, комплексной. В ней были и плотники и штукатуры, и каменщики. Наиболее дефицитной специальностью были печники. Я, как уже говорил, имел некоторый опыт в этом деле, и стал печником. Таким образом нас набралось 4 человека: я, два литовца, Мицкус и Матикюнас, и старик-баптист Карпенко. Каждому придали по подсобнику. Каким-то образом в бригаде оказался чукча. Он совсем не говорил по русски, и вообще был дитя природы, неизвестно каким образом попавший в лагерь, да еще по 58-ой статье. В лагере любят сотворять легенды. Я не знаю из каких источников, но родился слух, что, якобы, стойбище чукчей решило перебраться на Аляску. Пограничники пытались преградить им дорогу, завязалась перестрелка. В результате имелись жертвы, и чукчи были приговорены по ст. 58-8 (террор) к заключению. Наш чукча, по именю Рулькынтэу, имел срок 10 лет. Бедный чукча не знал ни языка, ни профессии, никто с ним работать не хотел, и я, пожалев его, согласился взять его в помощники. Но как объяснить ему, что надо делать? "Надо кирпича", пытался я ему объяснить. "Кир'пи-ич", повторял Чукча, но не двигался с места. Тогда я взял его за рукав, подвел к груде кирпича, набрал сам, и принес на свое рабочее место. Чукча понял, и стал таскать кирпич. Работа у меня была под потолком, я стоял на лесах и выкладывал карниз. Когда я услышал подозрительный треск, я оторвался от работы и взглянув вокруг, обомлел : Чукча наложил вокруг меня штук 200 кирпича, леса трещали, а он все продолжал таскать. "Стой !" закричал я. Таким же образом я показал ему, где надо брать глину (расвор готовился централизованно на бетономешалке), и скоро из него получился образцовый помощник. Он был физически силен, безотказен, и надо было только правильно дирижировать его действиями, чтобы он не переусердствовал.
Мы-печники хорошо перевыполняли нормы, но другие специальности, особенно штукатуры, тянули нашу производительность вниз, и в результате мы все зарабатывали гроши. Чукча, понятно, ничего не смыслил в бухгалтерии, и даже не умел различать деньги. Его закрепили за одним из наших плотников, человеком пожилым и солидным, и тот ходил с чукчей в ларек, и покупал ему пирожки, или что то иное, а главным образом табак, так как тот непрерывно курил маленькую трубочку. Когда деньги кончались, Чукча никак не мог этого понять, и все тянул своего патрона к ларьку, показывая на трубку.
Наступила зима, но совсем не такая, как в Восточной Сибири. Снега было мало, да и тот сметало постоянными ветрами, и голая степь покрывалась трещинами от мороза. Мороз был не слишком силен : 30 -35 градусов, но невыносим из за ветра. Теперь я понял смысл плоских крыш: противостоять ветровым нагрузкам, а снег на них все равно не задерживался. По вечерам к нашему Чукче приходил другой, работавший в другой бригаде. Посидев немного в бараке, оба выходили во двор, садились скрестив ноги на снег, снимали шапки, и часами сидели на собачьем морозе, куря трубки. Я пытался узнать, почему они не сидят в бараке, и из их объяснений понял, что в помещении им "шибко жарко". Бригада у нас была поистине интернациональная. Кроме чукчи и литовцев у нас были украинцы и латыши, конечно русские, кавказцы и молдованин, в общем каждой твари по паре. Однако жили мы дружно, и никаких национальных проблем не возникало. Мой сосед по койке - Матикюнас был по характеру вроде "капитана" Михальченко, склонен к конфликтам, но свою агрессивность направлял главным образом на своего земляка Мицкуса. Со мной же он жил мирно, и иногда мы совместно клали большие печи.
Работали мы с ним примерно в одном темпе и стиле, т. е. довольно халтурно. Богомольный Карпенко был мастером высокого класса, но работал медленно. Это иногда порождало конфликты. Правда потом удалось договориться с прорабом, и Карпенко стали проводить повременно, как наставника, и таким образом проблема выработки отпала. Однако у меня все же вышел с ним неприятный разговор. Однажды Карпенко, работавший в соседней квартире, пришел ко мне и стал выговаривать за небрежную кладку. Попал он под горячую руку, и я пустил его вниз по Матушке по Волге. Когда Карпенко ушел, а я поостыл, то меня стал грызть червь раскаяния, за грубость в отношении этого безобидного человека. После некоторой внутренней борьбы, я слез с лесов и пошел извиняться. Но не успел я раскрыть рот, как Карпенко поклонился мне, и стал просить прощения. "За что ?" удивился я, "Это я должен просить у вас прощения, " "Как за что ?"-ответил он -"за то , что я ввел тебя в грех", Я был сражен таким доводом, и мы обнялись и помирились.
Я спал недалеко от Карпенко и наблюдал, как по вечерам баптисты собирались и беседовали на душеспасительные темы. Тон им задавал молодой косоватый парень, по фамилии Плотский, бывший у них главным специалистом и толкователем священного писания. В целом жизнь была терпимой, но все же угнетала вся обстановка. В "Озерлаге" лагпункты стояли изолированно, кругом была природа, а здесь, едва мы выходили за ворота, мы оказывались зажатыми между рядами заборовтаких же лагпунктов. Они стояли десятками, впритирку один к другому. Иногда я мысленно представлял себе, как бы я построил фильм обо всем, что я перевидел и пережил, и о чем я сейчас пишу. Я бы начал его с панорамы этих бесконечных заборов, с колючей проволокой по верху, и с вышками по углам. Целый уже не "Мертвый дом", а "Мертвый город". Когда мы наконец выбирались из лабиринта заборов, то оказывались в голой, столь же безрадостной степи, где по растескавшейся земле ветер со свистом нес песок , смешанный со снегом, и раскачивая засохшие кустики полыни.
Лагерного начальства мы не знали, и видели его только на разводе. Оно не касалось производства, отдавая ему в аренду рабочую силу, а на объектах мы уже имели дело с десятниками и прорабами из строительных организаций.
Здесь появилось и еще одно новшество, следствие либерализации режима. Стали кое кого расконвоировать, чего раньше для 58-й статьи не допускалось. Среди них оказался и мой знакомый по Вятлагу - Штуккерт, с которым мы здесь снова встретились, правда без особого восторга. Даже были объявления о том, чтобы малосрочники, особенно шоферы, и некоторые другие специалисты, обращались во 2-ю часть на предмет расконвоирования. Я тоже было подался, но получил отказ, и на этот раз из-за того, что слишком мало осталось сроку : пока утвердят все инстанции, то останется вообще ничего.
Ярких событий здесь не происходило. Запомнился разве один эпизод из очередной склоки между начальством. Начальник санчасти был подполковник-еврей, но по фамилии вроде Захаров. Ничем особым он себя не проявил, кроме того, что постоянно сыпал матерщиной. Однажды начальник лагеря, совершая утром обход, обнаружил много освобожденных от работы, что было явно в убыток лагерю, получавшему плату от производства за количество вышедших на работу. На другое утро он приказал всех ходячих больных вывести на работу. Мы уже шли к воротам, когда через проходную буквально ворвался Начальник санчасти, и матерясь на весь лагерь помчался в контору. Окончания сцены я уже не увидел, но вернувшись с работы, я увидел какое-то непривычное движение, все куда то бежали. Выяснилось, что Начальник санчасти сам ведет прием, и освобождает всех подряд.
Я тоже не утерпел, более из любопытства. Когда я прибежал в санчасть, там была небольшая очередь, но она быстро таяла, так что, когда подошел мой черед, я еще не успел придумать себе болезнь. "Фамилия!" - заорал при моем появлении начальник. "Да вот, да я..." начал я было обосновывать свои жалобы. "Фамилия, бригада, туды твою мать!"- вновь закричал начальник . "Освобожден. Следующий!"Наутро половина лагеря не вышла на работу, и с тех пор никто не пытался оспаривать авторитет медицины.
Оглавление Предыдущая глава Следующая глава